Эхом из прошлого века

С благодарностью – Борису Петровичу Юдину, другу и наставнику

Голоса их не были ни звонкими, ни трескуче-барабанными. Тихие были у них голоса, словно был это голос – «в себе». Ну и где нынче эти «трескуче-барабанные»? Канули в Лету. Их же тихие голоса, словно эхом из другого века, донеслись до нас. И кто хочет – да услышит...

Они были детьми своей эпохи и вслед за Ахматовой могли бы повторить, переиначив строчки на свой лад, то есть в мужской род:

         Я была тогда с моим народом

         Там, где мой народ, к несчастью, был.

И что отпущено было эпохой на долю их поколения, того и хлебнули они с лихвой. Один едва ли не треть жизни провёл не по своей воле на северах и оттого, наверное, к холодам да морозам фольклорной русской матушки-зимы относился с особым, вовсе не тёплым чувством. И другого коснулось «око государево», и «не по своей воле» он исчез из родного дома на 5 лет... Другого не коснулись холода, повезло ему.

Один, другой – звучит как-то безлико. И посему назовём одного Прозаиком, а другого – Поэтом. Хотя поэтическая Муза, дама капризная, и к Прозаику частенько захаживала. Ко всем прочим сходствам их судеб добавилось ещё одно: Прозаик впервые был арестован в возрасте 22 лет, в 1929 году, и с тех пор до самого очень памятного (кому – трагически, кому – празднично) 1953 года он тянул лямку скорбного в России звания «зэка». И, вот ведь, Поэт тоже «обратил» на себя внимание в возрасте 23 лет, в 1946 году. И отвесили ему «пятерик», пять лет – ну, это так, для острастки. И Прозаик, и Поэт поплатились за свойственное человеку стремление к размышлениям, за право иметь собственное мнение. Да ведь человеку это, может, и свойственно, однако «системе» – ни-ни! Потому как человек в системе всего лишь винтик.

И судьба творческая у них схожа, оба – «обласканы» вниманием «собратьев по перу». Прозаика, уже известного мировой литературе, в Союз писателей приняли лишь в 1973 году, за девять лет до смерти. Умер Прозаик в 1982 году в Доме престарелых. Звучит как-то вульгарно, а посему назовём это заведение традиционным на Руси словом – в богадельне. Слава, как и подобает уважающей себя Даме, пришла к нему с опозданием, то бишь посмертно... Звали Прозаика Варлам Тихонович Шаламов.

Варлам Шаламов, из «Очерков преступного мира»

«Все люди мира, по философии блатарей, делятся на две части. Одна часть – это “люди”, “жульё”, “преступный мир”, “урки”, “уркаганы”, “блатари”, “жуки-куки” и т. п.
“Мне говорят, что я подлец. Хорошо, я – подлец. Я подлец, и мерзавец, и убийца. Но что из этого? Я не живу вашей жизнью, у меня жизнь своя, у неё другие законы, другие интересы, другая честность!” – так говорит блатарь.
Ложь, обман, провокация по отношению к фраеру, хотя бы к человеку, который спас блатаря от смерти, – всё это не только в порядке вещей, но и особая доблесть блатного мира, его закон.
Лживость блатарей не имеет границ, ибо в отношении фраеров (а фраера – это весь мир, кроме блатарей) нет другого закона, кроме закона обмана – любым способом: лестью, клеветой, обещанием».

«Вся воровская психология построена на том давнишнем, вековом наблюдении блатарей, что их жертва никогда не сделает, не может подумать сделать так, как с лёгким сердцем и спокойной душой ежедневно, ежечасно рад сделать вор. В этом его сила – в беспредельной наглости, в отсутствии всякой морали. Для блатаря нет ничего “слишком”».

«Яд блатного мира невероятно страшен. Отравленность этим ядом – растление всего человеческого в человеке. Этим зловонным дыханием дышат все, кто соприкасается с этим миром. Какие тут нужны противогазы?
Неизмерим, необозрим тот вред, который принесло обществу многолетнее цацканье с ворами, вреднейшим элементом общества, не перестающим отравлять своим зловонным дыханием нашу молодёжь».

Поэта же и принимали, и изгоняли из Союза писателей, опять «вразумляли» и принимали. Но полагали, что самый лучший способ «заткнуть рот» – умолчать, не печатать. И лишь в конце жизни, и – странное дело, как и Прозаик, лет за десять до смерти, – нашёл Поэт и признание, и читателей. Времена были иными, перестроечными, горбачёвскими. Это не то, что при Ельцине, который, как оказалось, свободу принёс: не хочешь – не читай, хочешь – забудь, не хочешь – не слушай! Тогда-то, в ельцинские времена, и нашёл поэт упокоение, в 1994 году. А имя поэту было – Борис Чичибабин...

Уверен, и Прозаик, и Поэт были наслышаны друг о друге, возможно, даже и интересовались друг другом, как интересны друг другу люди мыслящие. Встречались ли они – не уверен, не знаю. Одно знаю наверняка: они были людьми «одной группы крови». Странным образом орбиты их пересеклись в 1959 году. Прозаик напишет «Очерки преступного мира», Поэт в том же 1959 году напишет «Клянусь на знамени весёлом». Как давно это было! И какими провидческими оказались мысли двух современников, какими созвучными нашему времени оказались их строки... И призадумаешься – то ли восхититься их провидением, то ли сокрушённо вздохнуть: ничего не меняется в этом мире...

Борис Чичибабин,

«Клянусь на знамени весёлом»

Яков Каунатор

Июнь-июль 2012

 Лос-Анджелес 

Вместо справки об авторе – опыт автобиографии…

Зовусь Яковом Каунатором. Родом из Латвии, где и проживал до 1995 года. С 1995 года – житель США. С момента рождения по сегодняшний день успел побывать воспитанником детского сада, выпускником средней школы, выпускником института. Трудовой стаж начался в 16 лет в «должности» грузчика-упаковщика на одном из рижских заводов. По странному стечению обстоятельств трудовой стаж закончился в «должности» грузчика-упаковщика крупной американской компании в городе Лос-Анджелесе в возрасте уже за 60. Между этими двумя «сроками» успел поработать диспетчером, инженером, учителем.

На писательскую «стезю» толкнул меня года два назад Борис Петрович Юдин, мой друг, «однокашник» по институту, мой учитель и наставник в литературном ремесле, за что безмерно ему благодарен.