Утреннее
Дай мне, Господи, силы отмыться
От всего, что пристало к нутру.
Что-то снова сердечная мышца
Не к добру разболелась к утру.
Из вибраций и аллитераций
Дай сложиться нелживой строке,
А как выйдет мне срок собираться,
Дай мне силы уйти налегке.
Автобусное
Как только
освободилось место
в соседнем ряду,
она тут же отсела
от меня.
Почему?
Я был чисто побрит
и опрятно одет
и пах дорогим коньяком,
а в руках держал
раскрытую
нарочито широко
книгу неплохого поэта
Андрея Коровина…
Ну да, конечно,
этим столичным стервам
только Бродского
подавай!
Старуха
А кошки эти – семья старушья:
Семь во дворе да в квартире три.
Но даже те, кто живут снаружи,
У неё, у старой, тоже внутри.
Утром выйдет во двор и в плошки
То супу нальёт, то молока.
Известно всякой бродячей кошке,
Что пахнет лаской её рука.
Старуха стала почти неходячей
(Ах, ножки! – будто на каждой пуд),
А всё выходила к родне кошачьей –
Кормила, жалела…
Может, врут,
Но говорят, когда гроб выносили,
Кошки в округе всей
Голосили.
Бах
Когда в меня проникнул страх,
Найдя прореху как проруху,
Откуда-то явился Бах
И фугу протянул как руку.
Меня подхватывал орган
Как музыкальный орган Бога
И нёс к небесным берегам,
И отступала прочь тревога.
Звучала музыка как рок
И в поднебесье уносила,
И я б заплакал, если б мог,
Но не от слабости –
От силы.
Счастье
Мама всю жизнь
проработала
акушеркой
в роддоме.
Поэтому лет с четырёх
я точно знал, что детей
не приносят аисты,
не находят в капусте.
Их берут в роддоме.
А ещё там много конфет –
в нарядных коробках,
в золотой фольге,
шоколадных.
Мама их приносила домой
после смены.
Открывала коробку
и улыбалась устало:
«Сегодня выписали
двух девочек
и мальчика».
Я так и запомнил:
счастье – это мама,
конфеты
и дети…
Пуговицы
«Вы, русские, всегда всё усложняете, –
вздохнул чешский поэт и переводчик,
закрывая мою книгу. –
Кому сейчас нужны рифмованные стихи?
Разве что детям!
Рифмы сегодня так же нелепы,
как пуговицы на голом теле!..»
Я промолчал.
Мне было неловко признаться,
что в детстве,
когда я приезжал на лето
к бабушке,
то любил перебирать
разноцветные пуговицы
в жестяной коробке.
Перламутровые, деревянные, стальные,
разных форм и цветов –
они казались мне настоящим
сокровищем!
Я даже хотел стащить одну –
жёлтую пуговицу со звездой, –
чтобы выменять её
на рогатку…
А когда мы с дружком Сашкой
убегали на озеро,
то возвращались домой
только под вечер,
когда июньское солнце
закатывалось за горизонт,
словно большая
красная пуговица.
Ангел
Слушай, я не знаю,
что они там вкурили,
но меня назначили
ангелом твоим.
У меня мало налёта
и слабые крылья,
и я не уверен,
что мы даже взлетим.
Но мы попробуем,
да и выхода нету.
Ты помнишь молитву?
Любую. И я – нет.
Но я же твой ангел,
я агент неба.
Не отключайся,
не выключай
внутренний свет.
Барабан
Мне играли и трубы, и флейты,
И всё рос моей жизни курган,
Но теперь я под небом последним
Слышу только один барабан.
Я узнал неподъёмную цену
Лёгких рифм, обжигающих рот.
И сейчас, поднимаясь на сцену,
Я всхожу как на свой эшафот.
Не лишай меня, Господи, речи,
Не ославиться, Боже, сподобь!
И всё ближе, и громче, и резче
Барабана небесного дробь…
Хомо поетикус
Хомо поетикус выйдет из дома –
Так, как выходят наружу из комы:
Морщась от шума и щурясь от света,
Не узнавая ни лиц, ни предметов.
Хомо поетикус выйдет за небом –
Так, как выходят за водкой и хлебом.
Выйдет вдохнуть этой выси и сини…
Впрочем, и водки купить в магазине.
Сколько в поэте подённого флуда?
Если брать брутто – немало как будто,
Но остаётся же главное – нетто,
Что нашептал ему призрачный Некто.
Мураками
В студенческой общаге нашей
Был заведён режим монаший.
В любой сестре-филологине
Я видел признаки богини.
Я тенью шёл за ними в келью,
Чтоб на ночь почитать Коэльо.
И брал их голыми руками
Вдвоём с Харуки Мураками.
О, скольких помнят эти руки!..
Теперь уже не тот Харуки.
Студенческое
Тихие наперсницы с филфака
Вовсе не наложницы гарема:
Спутаешь Кручёных с Пастернаком –
Разорвут на мелкие морфемы.
Я не помнил в «Снегиной» финала
И назвал Есенина кутилой –
Обошлось, конечно, без фингала,
Лишь холодным взглядом окатило.
Потому за лаской и за брагой
Я ходил к заочницам-шалавам,
И меня, хмельного, чуть живаго,
Лара ублажала или Лала.
Всё прошло – и даже как-то странно,
Что прыщавый хлыщ был тоже мною.
Всё же жаль, что шаль из Хороссана
Выцвела, изъеденная молью…
Разговор
Я начал разговаривать с котом.
И с радио. А что потом, Алиса*?
Покрыться мхом и снулым стариком
Поглядывать в окно с тоскою кислой?
Я начал разговаривать с собой.
И рад бы пошутить над этим, рад бы…
Но вышел разговор как ближний бой —
На расстоянье вытянутой правды.
Я начал разговаривать с отцом.
Мы были с ним полжизни не враги ли…
И вот я тут. Седой. С его лицом.
Реву и рву пустырник на могиле.
________
* Алиса – голосовой помощник Яндекса.
Мольба
Как низко сегодня небо!
Как близко оно от земли!
Боже, прими мою требу –
Век мамы моей продли!
Я сыном хорошим не был,
Живя от неё вдали.
Боже, прими мою требу –
Печали её утоли!
В груди моей слабой жженье,
Такое – что грудь разорви!
Но держит меня притяженье
Твоей и её любви!
Растёт надо мною небо,
Восходит дыханьем земли!
Боже, что хочешь требуй –
Лишь век моей мамы продли!
Триллер
Триллер пахнет попкорном, и пивом,
И остатками жизни с изнанки,
Где фон Триер в ботфортах игриво
Входит в сон пожилой нимфоманки.
Мы живём как в смертельном угаре,
Шутки плоски, прозренья недолги,
А в каком-нибудь старом ангаре
Ждёт актёров несыгранный «Догвилль».
За углом не маньяк или киллер,
А весёлый Альцгеймер в каталке.
Вот на титрах закончится триллер —
И фон Триер изучит останки.
Кино
Андрею Ивонину
А жизнь идёт уже давно,
Но что ты будешь делать, если
Она прервётся, как кино,
На самом интересном месте?
В руках – бумажное ведро
С ещё оставшимся попкорном,
И нет ни шанса, как в «КАРО» *,
Вернуться на сеанс повторно.
А ты сидишь – и нем, и глух,
Но не показываешь вида.
И где-то светится в углу
Табличка «Выход» или «Выдох».
________
* «КАРО» — популярная сеть кинотеатров.
Небо
В разбитый смартфон смотреть –
Как в зеркало, не к добру.
Зачем тут иконка «Смерть»?
Я не умру.
Не умру.
Бог не сберёг от ран,
Да на погост не свёз.
Небо – ночной экран
В пикселях битых
Звёзд…
© Эд Побужанский, 2017–2021.
© 45-я параллель, 2021.