Неизвестный художник
Не в автобусных окнах вижу тебя, а в багете.
Мимо Клода Моне в зал притихшие люди войдут.
Будут долго смотреть. В это время на свете
будут только они, только взгляд твой и дрожь возле губ.
– До свидания... До завтра...
Автобус уходит пыля.
Ничего, что напишут: «Неизвестный художник».
Ты-то знаешь, что это был я.
Из цикла «Антика»
* * *
Всё, начиная с рисунков наскальных
до Геродота и далее –
это всего лишь догадки и сплетни ,
как ни печально.
То, что мы учим, зубря,
от усердья потея –
только гипотезы, предположения
или же козни злодея.
Так вам напомнят о бренности мира,
с долей иронии,
вечно торчащие из-под портьеры
ноги Полония.
Точно лишь то, что на Оссе,
рядом с Олимпом,
издавна пляшут две дочери Зевса –
Нужда и Молитва.
* * *
Как бесценно то, что ты есть на Земле.
Вот шаги в коридоре.
Вот звякнул замок.
Вот ты вышла.
Вот двери закрылись.
...Если ты помнишь, Овидий, последний свой пир у Руфина,
может быть, вспомнишь раба, подносившего чаши?
Ты ещё весел и путь свой далёкий не знаешь.
Я же заметил, как некто стремительно вышел из зала.
Он так спешил, подгоняемый в спину доносом,
что чуть не сбил двух матрон, разгулявшихся вволю.
Так он спешил донести, что ты знаешь об Августе нечто.
Нечто... что знает весь Рим.
Но вот открывается дверь.
Ты вернулась.
Тихо звякнул замок.
Потом шаги в коридоре.
Памяти Публия Овидия Назона
Сумрак спрятал улыбку твою, оставляя нечётким лицо.
Тишина. Только шелест воды из клепсидры.
Скоро смена. Кончаются иды.
Жизнь смыкает своё кольцо.
Ветер плащ развернул, как крыло.
Не взлететь – парки нить обрывают.
Но мне чудится, кто-то читает:
«...оставляя нечётким лицо».
* * *
Когда вечером у огня
собираются эти три женщины –
о чём говорят они?
Урда – богиня прошлого,
Верданди – богиня настоящего,
Скулда – богиня будущего.
Александру Грину
Это ветры Прибалтики пляшут
над лесом заснеженным,
и стволы вековые трещат
над январской пургой.
В караульном тулупе
оловянный солдатик
вдоль колючки протопал,
смешной и нагой.
Уж судьба одарила!
Монетой на паперти
неожиданно звякнули чудеса.
Только в городе нет
ни таблички, ни памятника,
что отсюда к Ассоли
плывут паруса.
Этот город застыл над рекою Великой
с измордованной верой в тепло и добро.
Шла зима. Её кто-то окликнул.
И она рассыпала серебро.
* * *
А может быть, мы все однополчане?
...Ребята засыпают на топчане.
Наш караул, готовый встать «в ружьё»,
отцовским домом в снах своих живёт.
Бормочет, что-то вспомнилось, наверно.
...А корабли уже спешат в Каперну.
И паруса, отлитые из ветра,
пылают между небом и водой
и крика ждут:
– Он! Он! Совсем такой!
...На смену! – Заряжаю автомат.
Остатки сна уходят виновато.
– Вы досмотрите за меня, ребята.
Расскажете, когда вернусь назад.
А может быть, мы все однополчане,
и время разлучило нас случайно?
Бегущая…
I. Adagio cantabile
Ты скользишь по воде, как по травам –
а травы колышутся ветром.
Ты скользишь по воде, как по небу звезда –
а звезда в этом августе тленна.
Как движенья легки, когда ноги касаются пены –
эта пена всего лишь тропинка на Млечном Пути.
Плавным взмахом руки ты прощаешь,
прощаешься и пропадаешь.
Пропадаешь средь волн, среди неба,
в середине этой строки...
II. Allegro
В пурпурном закате – отражение осени.
Её виноградников, клёнов, цветов.
А днём то же небо в сияющей просини
от ясности ласки и ясности слов.
Но ты убегаешь по склонам обветренным.
Тебя не догонит сухая листва.
И вьется полотнище ткани набедренной.
И гордо закинута голова.
Куда ты?!
Как птица из рук моих бережных.
Вот точкою скрылась в бездонности дня.
И только тепло твоё, как и обещано,
в ладонях оставила
для меня.
III. Andante
...Ты создал этот мир, и уселись доверчиво птицы на плечи.
Но не каждому выпало счастье прожить наизусть.
Лишь тому всё едино – что вечер, что вечность –
кто сумеет в мгновенье вместить
ликованье, надежду и грусть.
Из цикла «Осенью осенённый»
* * *
Дождь вышел в двери дома моего,
нахмурил брови и надвинул кепку,
потом взглянул на небо
и пошёл.
* * *
Лист оранжевого цвета –
символ канувшего лета.
Па-де-де. Па-де-труа.
Кружат теплые ветра.
Кружат. Кружат.
А под утро
вдруг завьюжит
снеговей.
Даже осени не снилось
столько белых листьев.
Стылость
и молчанье
вдоль заснеженных полей.
Опоздавшая снежинка
серебриста и хрупка,
словно скляница разбилась
в облаках.
* * *
Прижавшись лбом к стеклу,
сквозь капли на стекле,
пытаюсь рассмотреть размытые сюжеты
начала осени
и тех остатков лета, которые прощаются уже.
Осенний танец ветра и дождя
смешал заборы, двери и фасады.
До первых холодов, до первых снегопадов,
до неподвижного безмолвья декабря.
Из цикла «Нотные листы»
Романс
Не торопись. Не пей вино.
Пусть подождёт печаль в бокале.
Не торопись. Пока ещё
глаза и губы не устали.
Хмельным огнём не заменить
ни волшебство, ни восхищенье.
Когда царит сердцебиенье.
Мольба. Опять мольба. Моленье.
Всё об одном –
любить... любить...
Не торопись. Не пей вино.
Пусть подождёт печаль в бокале.
Не торопись. Пока ещё
глаза и губы не устали.
Четвёртая симфония
Моей рыжеволосой.
В память Малларме, Климта
и других её поклонников.
Прелюдия. Allegretto con estatico
И вечер наступил, свечами озарённый.
Волшебники умерят пыл. Утихнут голоса.
Пройдет секунда тишины, и дирижер смущённый
на волю выпустит всё то, чем дышат небеса.
Часть первая. Andante furioso
Жажда жгучим желаньем жестоких,
прежних, ждущих пробуждения жрецов,
желтым жирафом множит ожоги
с монотонной яростью уставших жнецов.
Зноем зрелым зримая злоба
забвенье зовущая зелёной зарей,
не даст мне услышать чудного зова
рыжеволосой и неземной.
Икарийскими играми изнывают идолы.
Идиоты иссушают иррациональный мозг.
Интерес к индульгенциям вряд ли вырастет –
счастье безумцев в бессилии розг.
Но красным кокосом, кружащей керамикой
круглые кудри кричат кораблём.
Кто Вы? Куда Вы зовёте?
Маленькие, белые руки плывут за окном.
Часть вторая. Scherzo un poco agitato
…И нагая, и стройная женщина
одиноко танцует под ливнем…
Иржи Шотола
Холодно, милая, не простудитесь.
А впрочем…
Ей не грозит прозаический насморк души.
Пусть это дождь.
Она пляшет и щедро хохочет.
Холод ночной эту женщину не устрашит.
А нагота от завистниц и сплетников спрятана
в запах сирени и трав,
в запах сирени и трав…
Только её одиночество
спрятать нельзя,
не солгав.
Часть третья. Adagio assai
Простуженным осенним днём,
чуть-чуть охрипшими словами
откроешь дверь –
и мы вдвоём.
И больше никого
над нами.
Над нами
больше никого.
Лишь мы вдвоём.
Открыта дверь
чуть-чуть охрипшими словами
простуженным осенним днём.
Финал. Andante piano ma marcato
И вечер наступил,
свечами озарённый.
Волшебники умерят пыл.
Утихнут голоса.
Пройдет секунда тишины,
и дирижер смущённый
на волю выпустит всё то,
чем дышат небеса.
© Дмитрий Евсеев, 1995 – 2015.
© 45-я параллель, 2015.