* * *
навстречу солнцу красному как сердце
я шёл сегодня утром и во мне
такое же светило поднималось
я прикрывал глаза ладонью а другой
пытался грудь сдержать
.........................................
вдали поля ещё слегка синели
и было слышно как стоит вода
в большом пруду
как в камышах стрекозы
выходят из личинок
так и мы
сегодня за спиной услышим шорох
* * *
жасмин и кипарис…
куда исчезла мера
с которой я сверял поступки и слова?
в удушливой акации застряла
тяжёлая пчела…
а ночью нас ведут
жасмин и кипарис…
* * *
как жарко две руки сплелись
подул в твою ладонь
как в раковину я
чтоб в ней услышать море
какой тревожный ритм пульсирует в тебе
* * *
земля это страсть
горы – желание
небо – надежда
вода – забвенье
мы стояли у кромки прибоя
в окружении гор
ты показала мне первые звёзды
шевельнулась земля под ногами
* * *
надо мной половина луны
на полу отпечаток окна
на руке отпечаток тепла
через реки поля города
выключи свет посмотри в окно
там вторая твоя половина
* * *
слова простые: хлеб вино
глаза рука зерно ребенок
произнеси их – в них тепло
и память миллионов женщин
а вот ещё есть: птица дом
собака ночь постель объятье
ты знаешь запах этих слов?
ты их на ощупь сможешь вспомнить?
* * *
я звал тебя
ни голосом ни взглядом
а ночь меня пыталась обмануть
я руки распростёр навстречу небу
и вдруг услышал:
тихо соскользнула
с чужой постели да уже чужой
ты мимо стула мимо чьих-то рук
которые тебя уже не греют
остановилась но не обернулась
пошла к окну нет видимо к балкону
открыла дверь
ты чувствуешь… я здесь
* * *
я подошёл к окну
лицо к стеклу приблизил
там ночь должна быть
я её узнал
по фонарю
по скату крыши рыхлому как пашня
по той звезде которая ничья
но тень моя спугнула птицу
так сердце бьётся крыльями о грудь
когда его тень Имени коснётся
* * *
Я в книгах смысл искал, и не нашёл.
А истина в вине не убедила.
Бессмысленное, временное тело
Идёт к тебе, прими его посыл.
Сегодня дождь. Сегодня я один.
И ты одна, среди своей цифири.
Как много знаем мы о нашем мире.
Как мало извлекаем из глубин
Самих себя.
Я рисовал портрет
не знаю чей. Но краски не хватило.
Не твой ли? Ты молчишь... Опять пробелы
В твоем письме…
Привет, тебе, привет!
Иллюзия
Я пил вино и чуял на гpуди
Рассыпанных волос дыхание и шёпот.
Hе ждал, не требовал – впусти,
Лишь слушал в горле сеpдца клёкот.
Я знал: она всего лишь ночь,
Случайная обида, скука,
Она не может мне помочь
Извлечь из тишины ни звука.
И чернота её волос
Сливалась с чернотой оконной,
А вспышки глаз и вспышки звёзд
Меpцали pавно удалённо.
Какой-то тёплый сквознячок
Шёл от pуки её, и кpасным
Сияло в темноте плечо.
Ужели всё это напpасно:
Изогнутая чуть спина,
Сосцами вверх, раскосо, гpуди,
Два красных озеpца вина
В псевдо-аттической посуде...
Она пила, и пузыpьки,
Вспенясь, у губ её шипели,
Как розоватые мазки
Под кистью Сандpо Боттичелли.
Фраер
Деньги ложатся, как листья
осенью в парке, у ног.
«Были здесь Ося и Киса», –
тихо поёт ветерок.
Блюдце с синей каёмкой
пусто в кухонном шкафу.
Кто же подстелет соломку,
Если я вдруг упаду.
Тучи над городом встали,
в воздухе пахнет грозой.
Разве, мадам, вы не знали:
я лишь в душе холостой.
Дома есть малые дети,
в спальне скучает жена.
Лучшая, может, на свете,
Господи, не для меня.
Мне тут недавно прислали
песню о трёх головах:
дескать, я конченный фраер
с мнимой свободой в мозгах.
Дескать, я только рисую
греческий профиль судьбы.
А на поверку смакую,
кус виртуальной халвы.
Женщины любят сосками,
женщины замуж хотят.
Вечный на верность экзамен,
вечный анализ простат.
Вон на скамейке напротив,
двое небесных ребят:
сделаны в стиле «экзотик» –
сильно друг друга хотят.
Господи Боже, спасибо!
Я Тебе славу пою,
ибо мужское либидо
пропил я в женском раю.
Эпический Эрос
Я тощеват, я малость староват
Для некоторых особей, которым
здоровый член перекрывает вид
на кругозор Софийского собора.
Когда мне было восемнадцать лет
Я тоже мерил мир одной рулеткой.
Я знал про икс, про игрек и про зет,
Но плоский мир кончался на кушетке.
Гребенщиков раскуривал бамбук,
А Витя Цой прикуривал у плитки.
Мы жрали жизнь из чьих-то грязных рук
И Божью милость отливали в слитки.
Так нам казалось.
Я любил её,
Она себя любила, недотрога.
И, как кладут винтовку на плечо,
Я клал на плечи крылья или ноги
Чужие, нелюбимые. Авось,
Я думал, рай нечаянно нагрянет.
И чёрную невызревшую кость
Души душил винищем и битлами.
Какая к чёрту радость, к чёрту боль!
Штивало так, что кишки наизнанку,
Когда ласкал уже не бабу – ствол
И целовал вонючие портянки.
Я харкал кровью, я лежал в грязи,
Я видел гной и рубленное мясо.
Я думал только: «Господи, спаси!»
Но не было тогда над нами Спаса.
«Мамат кунем», «картвели хара», «бля»,
в меня вгоняли, словно камень в лузу.
И Ленин с деревянного рубля
Глядел поверх Советского Союза.
И вот сегодня я у ваших ног,
Прошедший сквозь депрессию и пошлость,
Вам сочиняю этот монолог,
Надеясь на минутную взаимность.
Минута или две, а, может, пять,
А, может, годы или просто – вечно
Мы будем с вами ласточек пускать
Живот в живот, безудержно, беспечно….
В каждой женщине должна быть змея
Светка – безвредный ужик, жёлто-зелёный шнурок.
Ирка – гадюка болотная, подвижная чёрная стрелка.
Лорка – амурский полоз, в Красной книге прячется между строк.
Иранская кошачья змейка – элегантная Элка.
Инка – страстный, готовый к броску питон.
Танька – подвижная эфа, на песке читаю твои зигзаги.
Аленка – Нагайна накрывает меня зонтом.
Машка – гремучая копит яд на меня в берлоге.
Всё тело в укусах: руки, шея, пупок.
Не кровь у меня, а коктейль гремучий.
Ни один бармен такого тебе не взобьёт,
Эта смесь – Судьба, превращённая в Случай.
Когда-нибудь змеи удушат, кольцами обовьют,
Никому не оставят, порвут на части.
Трудно поверить, ведь я им давал приют,
Пригревал на груди, выстилал им логово страстью.
Дети мои посмотрят на то, что стало с отцом,
Подумают: Вот, блин, какая участь!
А был ведь вполне серьезным лицом
И, вроде бы, жил не тужил, не мучась…
Девчонки, всё зарастет, быстрей, чем зарос лобок.
Не надо меня по классике разводить – спокуха!
К тому же вы сами в себе уже носите яду комок.
Я его чую там, за невинною мочкой уха.
Ветхозаветное
А сколько их могло быть? Я не знаю.
Теперь, когда уже под сраку лет,
я в прошлое своё собакой лаю,
но эхо не доносится в ответ.
Блондинки и брюнетки, и шатенки
шеренгами шагают мимо нас.
Мы пялимся на голые коленки
и молимся на их иконостас.
А мысль бежит, как гончая по следу,
бюстгальтеры снимая и трусы.
Но ложка супа дорога к обеду,
и виснут наша гордость и носы…
Да это грубо… правда… принимаю
я твой укор, зашторенный в глазах,
и тело твоё гибкое ласкаю,
рисуя его взглядом в облаках.
Какая блажь! На парковой скамейке
За сотни километров от тебя
Придумывать похабные рифмейки
И мнить ветхозаветного царя.
Пилигрим
Есть женщины для близости, для брака,
для разговора, провести домой.
Есть мужики в погонах и во фраках,
в джинсе, фуфайках и уйти в запой.
Мы можем выбирать, нас так учили:
Царевна за Ивана-дурака
выходит замуж. Нас не надурили?
Ведь вероятность так невелика.
Вот я стою, благоухают липки.
Облезлый кот прицелился на мышь.
А ты в метро подкатываешь к Нивкам
и про себя задумчиво молчишь.
Какая там у вас теперь погода?
Опять дожди? Накапать пятьдесят?
Я соберу по капле с небосвода
тебе на рюмку. Пусть меня простят
крутые рестораторы столицы.
Я им не конкурент. Я – пилигрим.
В душе-суме – слова, мечты и лица,
и образ твой, и в горних серафим.
Ручка
Я – сукин сын, но мать здесь ни при чём.
Ну и жена, хоть стерва, но не сучка.
Да, батя – фраер, но не слыл бичом.
В семье лишь я – урод, дошёл до Ручки.
Она такая гладкая и так
Прекрасно пахнет, так мой взгляд ласкает.
В ней всё слилось – свет клином. Но косяк
Моих журав на север улетает.
Зачем синиц мне ваших целый воз?
Зачем мне ваш крольчатник и свинарник?
Мне надоело подбирать навоз
За вами. Всё, я больше не ударник.
Вы – хороши! Вы – правы! Вам – почёт!
Вы знаете теорию покоя.
Но хрена с два я стану на учёт –
Не мне, а вам пора колоть алоэ.
Я даже вам посильно помогу,
Плечо подставлю, дам прилично денег
И петь вам буду лишь «агу-агу»,
Но кол и цепь я вырву из ступенек.
Я сяду на железного коня –
Мой двухколёсный, не скрипи в педалях! –
И укачу в далекие даля,
Где пляшут Ручки в греческих сандалях.
Я к ним не брошусь, как безумный в круг,
А чуть поодаль лягу на пригорке,
Проверю нет ли рядом псов и слуг,
Достану пляшку и щепоть махорки…
Ну, кто бы знал – какая красота!
Ну, кто бы видел эти танцы страсти!
Все вместе, но как будто бы – одна…
Моя вся… от ахиллок до запястий.
Я подгляжу немного, как бегут
Они к пруду, как расплетают косы,
Как платья скинут, как забрезжит пруд
В просветах между ног цветками розы.
Как бледные и смуглые тела
Смешаются с кувшинками на глади
И в этот миг – вся жизнь искуплена
Моя уродская в одном невинном взгляде.
Неведомая Ты
Когда любовь случается не часто
(я не про секс), когда в душе темно,
а рядом лишь козлы и педерасты,
мир превращается в немытое окно.
Стою я, опершись на подоконник,
сухие ветки бьются о стекло,
совсем ничей, не муж и не поклонник,
с банальной мыслью: «Вот, не повезло!»
Там за окном привычные картины:
собака, дворник, девочка в слезах,
вонючий бомж, парковщик у машины
и крестики вдали на куполах.
Я тру стекло, я тру глаза ладонью.
Не от слезы – от сна, от пустоты,
которая заполнится любовью,
когда придёшь неведомая Ты.