* * *
Кошка не знает, сколько ей лет –
Смотрит на короля.
Кошка совсем не умеет петь –
Путает «ре» и «ля».
Кошка совсем не умеет ждать –
Хочет сразу и всё.
Кошке неведомы благодать,
Сартр, молескин и Басё.
Кошка трётся у ног,
Клянчит сыр и творог.
Я чешу ей бок и даю пирог.
Кошка думает, что я – Бог.
Не бойтесь поверить...
Не бойтесь поверить, что жизнь обернётся подарком –
Изысканным, странным, желанным подарком, на ёлку
Повешенным мамой, как будто принёс Санта-Клаус.
Не бойтесь поверить лишь в это, как верит ребёнок
В оленей на северном полюсе, в яркий орнамент
На санках, в волшебную сказку холодного края.
Не бойтесь поверить… Приходит Судьба с барабаном
Солдатиком кукольным. Палочкой бьёт, замирая.
Не бойтесь поверить, что этот смешной медвежонок
С оторванной лапой ведёт разговоры и плачет
С игрушечным зайцем. Не бойтесь, Вы тоже ребёнок
Испуганный… Вы заблудившийся маленький мальчик.
Вы мечетесь в том лабиринте всамделишной жизни,
Где трудно смеяться, но можно придумать причину
Печали… Где ищут не солнца, а долга и смысла.
Вы мальчик, и Вы заблудились, играя в мужчину.
Не бойтесь… Вы в сером мешке застоявшихся будней,
В чулане, куда Вы спустились случайно, играя
Во взрослую трудную сказку, забыли о людях,
О радости, ветре и травах… Туман разъедает
Размытые тусклые тени. Нечётки, неярки,
Присыпаны пеплом и пылью печальные краски…
Не плачьте, идёмте со мною туда, где подарки.
Поверьте, они раздаются совсем не напрасно…
* * *
А ты за музыку, всегда держись за музыку!
Смотри, озябшему котёнку чешут пузико,
Послушай, как волнуется сверчок,
Лежит гниющий яблочный бочок
В снегу под яблоней – но ты держись за музыку,
Тяни из воздуха упругую мелодию,
Покуда музыку твою не покоробило,
Покуда жизнь твою не покорёжило,
Пока не кончилось, пока совсем не кончилось –
Держись за музыку, кричи: «А хочешь пончиков?
А может, чаю с апельсиновым варением?»
Пока не кончилось, пока стихотворение
Не перешло туда, где только музыка,
Пока не стали мы кому-то там обузою,
Пока мы здесь, и остывает в кружке чай
Под острою звездою, невзначай.
Летит над бездною звезда Полынь,
А мы про пончики с вареньем говорим.
* * *
Сердце человека фасеточно, как глаз стрекозы.
Это никакие ничего не азы.
Ниточка на ветру бьётся, вьётся,
никак не уймётся и не порвётся.
В каждой фасетке, как в капле воды, отражён или отражена
знойный мачо, лихой господин, девица или вовсе чья-то жена.
Каждый думает, что он там один/одна –
в тесной фасетке, в клетке, в сердце, у болотного дна.
Жизнь человека причудлива, как полёт стрекозы.
То голы забивались, а то в пазы
не входили колышки мебели из IKEA,
трескаясь и темнея.
Счастье человека призрачно, как крыло стрекозы,
как прозрачное трепетание, слюдяной призыв...
Вот она летит над водой, над кувшинкой, над полем, над...
Вот комочек на лобовом стекле – иль баб
очка ударилась – уже не понять.
Они будут лететь, разбиваясь, опять и опять...
Путь человека кончается, как путь стрекозы.
В глотки огромных жаб ускользает жизнь.
На стекле лобовом, на летнем лугу, или в морозный день.
вместо светлого блеска крыл – всё накрывшая серая тень…
* * *
Перестать вышивать, вязать и плести макраме. Потому, что отпущено столько, что не успеть. Перестать покупать колечки и бусы, а что обронишь в траве – то траве и подаришь, но можно ронять в Исеть, в Енисей ли, в Темзу, или в Аму-Дарью, можно в Сену и Рону (а почему бы нет?) Можно сбросить серёжку с моста, можно жгучий свет сохранить (за которым следует чернота). Перестать покупать запасы из всяких круп. Перестать покупать навырост (ну да, ха-ха, застегни вот тут и вот здесь – ну конечно, жмут). Перестать считать, что ты вечно пребудешь тут. Перестать откладывать на день, на месяц, год. Перестать планировать жизнь и беречь живот. Перестать ожидать от смертных, что не умрут. Перестать считать свои жизни, ведь ты не кот.
Дождь в Гданьске
Надо бы зонт купить – но зачем мне зонт?
Мокнуть под дождиком – славный и давний понт.
Понт Аксинский или Эвксинский – но я не про то.
Просто играю в нарды, шахматы, салочки и лото.
Впрочем, здесь Понт – совсем не Эвксинский –
Балтийский и ледяной.
Этот Понт каждый год со мною – и в снег, и в зной.
С понтом под зОнтом (читай – без зонта)
Я бегу по миру, вокруг – нелепая лепота,
Некрасивая красота, я её ловлю,
Я меняю евро на шекели, злотый считаю к рублю.
Я, как бешеный лис, или раненый заяц, петляю.
Не могу задержать дыхание – ни к январю, ни к маю.
Я бегу за весной, за жизнью, за этим дождём.
Что, он усилился? – А мы его переждём!
В салочки не осалив, в шахматы не осилив, я спать ложусь.
Знаю, ночью приснится всякая жуть.
Зато я всех обыграю в нарды, это – моя игра,
Пока меня не прогнали с ярмарки, со двора,
С этой планеты... Я зонт забыла в Москве.
Что у меня было, спрашивается, в голове?
Ксанфу
Грабли были инкрустированы
Бирюзой да сердоликами.
И кому какое дело было,
Сколько раз об них ударилась…
Песню пела слишком горькую,
Слишком громко, слишком жалобно.
Некому кричать и сетовать –
Потерялись ли, сбежали ли…
…Выпить море было просто бы,
Если бы притоки быстрые
Остановлены, а так, увы,
Я его ещё не выпила.
Секретики
Бусинкой, камушком, мелким секретиком из фольги,
Маленьким, меленьким, голеньким – убеги,
Спрячься под стёклышком в ямочке земляной,
Бабочкой мёртвой, цветочком, травинкою под фольгой,
Пупсиком, куколкой, колечком из Луна-парка,
Выигрышем радостным, словно Парки
Девочкам не наткали будущих бед
Через десятки лет.
В вырытой впадинке, как в слюдяном гробу,
Девочки прячут сокровища и судьбу,
Пупса хоронят, стелят перо воронье,
Клевера четырёхпалый листок, счастья-беды глоток.
Бусину, главное, бусинку не забыть,
Смальты кусочек, и в виде зонтика сныть,
Фантик, обёртку блескучую, шелковистый платочек,
Вышитый между строчек.
Сверху фольгу, стекло бутылочное, но над ним –
Из травинок сухих серебристый нимб,
Гнездышко травяное, и ни гу-гу –
Никакому врагу,
А тем более другу – хуже ещё, чем врагу…
* * *
Опять из кустов раздаётся крик про волков.
Опять начинается снежная круговерть.
Опять, не сбросив сапог (а читай – оков),
Ты думаешь, как пройтись босиком по траве.
Идёшь по траве, по земле, по песку, никогда –
Не идёшь по воде, не летишь, распахнув крыла,
Бежишь в облака, и смотришь: горит звезда,
И думаешь: «Неужели и жизнь прошла?»
Опять ты услышишь струнный больной перебор,
И маленький ослик вздохнет, и качнёт седло,
В гробу не причешут тебя на прямой пробор,
В гробу улыбаться и плакать, и петь – западло.
В кустах (или кущах) шевелится толстая тень –
То волк или агнец? Не знаешь – не подходи.
Кричи: «Волки, волки», смотри, как уходит день.
Никто не спасёт, когда волк у твоей груди,
Когда разрывает горло, когда оскал
Огромных жёлтых зубов – у твоих же глаз.
Кричи – не кричи – но ты сам себя переиграл.
Пастух - ни один – сегодня тебя не спас.
* * *
Вот ты думаешь: «Я ещё успею и то, и это...»
А уже под окном тебя поджидает карета
Скорой помощи – а не к Золушке с башмачком.
Хочешь встать, бежать, танцевать – а летишь ничком,
А ложишься – навзничь, играешь в ящик, двигаешь кони,
Но считаешь, что ловко так удрал от погони.
Вот ты думаешь: Всё впереди, и строишь планы,
И ползут улитки, бегут муравьи, и странно
Молчаливые насекомые, словно в раме
на какой-то страшной чужой картинке.
Собираешься хором петь и плясать под сурдинку –
А тебе вдруг с неба покажут большую фигу,
И Господь наверх забирает в свою квадригу,
Его кони несут, и цепляют гривами тучи,
Ну а ты уповаешь лишь на счастливый случай,
Ну а ты размышляешь, что нужно к чаю коврижку,
Нужно гречки, мешок картошки и, может, книжку.
Ты ведь знаешь, что всё впереди, что всё случится,
Но летит не аист в небе – журавль мчится,
И ты едешь на ярмарку, дискотеку,
И не знаешь, к какому году, какому веку...
А туда забирают всех: и живых, и странных…
И летит не аист в небе – летит журавль.
* * *
«Всё это были розовые дети…»
Иннокентий Анненский
Морщинки, бурые пятнышки, волосинки в ушах и в носу,
Залысины, ломкие ногти, шелестение и одышка.
А ведь были – вертлявые дети, как юркие мышки,
А ведь были – малыши и малышки, девочки и мальчишки.
Что с ними стало, куда ушли юношеские прыщи,
Подростковая злая потливость, скачки настроения,
«Любовь на всю жизнь», отказ есть щи и борщи,
Ясность жизненных целей и упёртое личное мнение.
Куда всё это ушло? И первая ночь любви, и слёзы,
И беременность первая, первый залёт случайной подруги,
Первый брошенный в рожу букет – там шипастые розы,
Первый ребёнок – спазмы и родовые потуги,
Первая кашка, пелёнки, молочная кухня,
А теперь превратились – в верзилу и отроковицу.
Вот только что сами были детьми, а ведь скоро куда-то ухнем.
…Но никак не привыкнуть к земле, к землице…
* * *
А может быть, выгорит, что-то получится?
Нагнёшься — и бьёт по ключице уключина.
...Но лодка тихонько сползает в закат,
И в лодке сидит ошельмованный брат.
А может быть, он – очарованный враг,
Он стонет и помнит заросший овраг,
Он хочет туда, где живая вода,
Больная вода – сам не знает, куда.
Быть может, тихонько веслом шевельнув,
Случайно дерущихся чаек спугнув,
Он двинет на берег, корму развернув.
От берега плавно отчалив, Харон
Вздохнёт, не дождавшись ничьих похорон,
А лодка безмолвно и нежно плывёт.
И больше никто никогда не умрёт.
© Ася Аксёнова, 1997-2023.
© 45-я параллель, 2023.