Рильке
Пиета
Я вижу ноги белые твои,
Совсем ещё мальчишеские ноги,
Они в моих укрылись волосах,
Как будто птицы белые в кустах,
Когда, разув, я мыла их с дороги.
Я вижу ноги бедные твои,
Две белые подстреленные птицы,
Мы не ложились вместе для любви –
Теперь уж это не случится.
И руки, залитые кровью алой,
Увы, не я их, милый, искусала,
А сердце, что для всех обнажено,
Лишь мне принадлежать могло оно.
Мой Иисус, мой мальчик, ты устал
И не нужны тебе мои уста.
Любимый мой, а был ли этот час?
Как странно смерть притягивает нас.
1970 г.
Сущность роз
Для сущности их нет достойного обличья –
есть только пелены и раны.
Какие небеса и грани
отражены во внутренних озёрах
раскрытых
не боящихся угроз
беспечных роз –
смотри, как безмятежно
они раскинулись, как будто знают,
что никогда дрожащая рука
их лепестки просыпать не посмеет.
Уже с трудом несут себя
и переполненные проливают
из внутренних пространств
в сверкающие дни,
и дни становятся всё ярче и полней,
пока всё лето, наконец,
не станет
розой
в сне.
1970 г.
*
Тристан Тцара (Франция)
На смерть гийома аполлинера
что мы знаем
что мы знаем о чёрной тоске
горечь времени холода
в наших мыщцах проделала дыры
мудрый клетке он предпочел бы свободу, если б
если б
снег падал вверх
если б
солнце всходило ночами
нас согревать
а деревья свисали кронами вниз –
редчайшие слёзы!
и птицы гуляли б средь нас
любуясь своим отраженьем
в тихом озере над головой –
тогда б мы увидели:
смерть – прекрасный, просторный, бесконечный вояж
свободный от плоти-остова-хрящей-сухожилий
*
Данте Габриел Россетти (Англия)
Вечное возвращение
Я был уже здесь когда-то,
но вспомнить, когда, не могу,
но запах травы на лугу,
но вздохи и пряная мята,
огни на другом берегу.
Когда-то, когда не знаю,
но знаю, была ты моей,
но ласточка взмыла над нами,
и взгляд твой помчался за ней,
упала завеса дней.
И снова, как было прежде,
твой закон дрожит предо мной,
должны ли мы верить надежде
и снова, как прежде, лгать,
не в силах цепь разорвать.
*
Эмили Бронте (Англия)
Зачарованность
Шевелятся злые тени,
Наползает мрак ночной,
Странное оцепененье
Овладело мной.
Тучи носятся в смятеньи,
Ветер выбился из сил,
Я стою в оцепененьи
Посреди могил.
Нет надежды на спасенье –
Ужас, смерть и тьма.
Я стою в оцепененьи
И схожу с ума.
*
Вильям Блейк (Англия)
Ангел
Над моей стоявший колыбелью,
Ангел мне сказал: «Рождённый из веселья,
Радуйся, дитя, живи, люби –
Только помощи ни от кого не жди.
*
Юджин Даниэл Ричи (США)
В некоем полисе...
зима согревает ладони а воды упрямы
пустынна дворцовая площадь вода неподвижна
зима повернула на север потоки с дождями
я трогаю трогает небо ворот
и ястреба трепет и утра на эбонитовых окнах
на крышах на пьяни на девах на девках на всём
этот сад где мужчина и женщина самка самец
их дневные ночные тела нераздельны
я ветром дышу из чужого приюта окна
о шрамы омой вавилон только рай исцелит твои раны
Нил моет Александрия твои берега
потеряв равновесие без опоры рушится город
город света и ночи неведомый древний
Иерусалим страна без исхода
нет страха перед тобой дня и ночи магниты
уравновешивают утро и вечер
женщина знает мужчину и они своих тел не скрывают
глиняные сосуды отталкивают и влекут
замок мужчины и женщины в голубое возносится небо
ночь раскинула за воротами
зубчатой холодную тень скалы
сыновья и дочери обретают тайну своих тел
и отвергают сами плоды запретного древа вне пра
родины не начинается и не кончается день
только в полисе солнце встаёт и садится
здесь конец и начало дня в этих пределах
нет нужды ему прятаться и возвращаться
*
Юджин Даниэл Ричи (США)
На востоке Эдема
Солнце скрывается в море на востоке Эдема
в царстве химер.
Свет прячет холмы и деревья,
листами ветер хрустит.
Свет тянется к лесу, роняя под ветви
тысячи лунных серпов.
Жёлтый пар рассыпает в воде струи света.
Чёрный ангел повис над плечами бегущего юноши,
занятый страшной трапезой,
“Aquel Arre” шепчет он на ухо.
С криком «Шабаш!» ноги его загребают прах,
в каждой открытой поре влажные бусинки страха.
Воды возвращаются к водам
и превращаются в воздух.
Его тело вода, воздух, земля.
Солнце странствует под землёю
Сквозь почвы и воды – и восходит.
Свет мерцает в глубинах, на внутреннем небе,
которых никто не касался.
Каждая малость рождается заново.
Каждое тело обретает вокруг себя новое тело:
бёдра, ягодицы,
ноги, грудь,
плечи и кисти рук
внимают первому свету.
*
Юджин Даниэл Ричи (США)
Оранжевый огонь
Ликуя в моей
тёмной песне,
что ты
для меня?
Оранжевый огонь
в чёрном шартрском
лесу –
ты идёшь во тьму
и становишься ею.
Теперь ты – ветер,
так я слышу тебя.
Ветер – это рай.
Пусть он дует.
*
Юджин Даниэл Ричи (США)
Левый берег реки
Левый берег реки
гасит неузнаваемый голос
в безветрии полудня
в безгласной траве и листве.
Поначалу художник
отводит глаза
но потом обнимает опять
глубину голубую залива.
Что ж спускайся иди
минуя известное
к свету голоса
к золотому молчанию слова.
Шум реки
возвращается с ветром
поднимается в небо
спускается.
Солнце играет в новых парусах
судов разрезающих воды
с аполлонической лёгкостью
И небо
ограждает всех, кто жив
*
Юджин Даниэл Ричи (США)
Знакомая странность
Странность
которую я теперь не могу вспомнить
возвращается
в движении голых ветвей
Бегония теряла розовые цветы
когда я читал
пополудни
Теперь солнце отражается в окнах
кирпичных башен домов
Я – зеркало в комнате
задетое тенью
*
Юджин Даниэл Ричи (США)
Грифон
(существо с головой
и крыльями орла
и телом льва.
В Индии грифон –
пришелец,
никто не помнит, откуда)
Начало
в арке иной комнаты
движет
раннего вечера
заякоренный полусвет
к ночным истокам
рождён на ветре
от ног до крыльев
грифон
Тишина
от священного пепла
суставочной птичьей лапы
фантом костей
претендует на речь
холодного ветра
ветер явившийся в небе
Мы хотим вернуться
к тому в чём легко пребывать
мотив
удержанный в центре
Там есть место для каждого
нужное упущено
объяснение
редко даётся
и не проникает
достаточно глубоко
Ca’Mea
Джону и Девиду
Что можно сказать о достоверности снега,
что он даёт нам почувствовать себя человечными и смертными –
тепло и заботу крова
в то время как зима занимается своими обычными делами,
снежные хлопья кружатся на ветру
перед открытой дверью ресторана?
Но здесь внутри идёт оживлённый разговор,
пылает огонь, удовольствия не может быть слишком много,
а если бы и было, теперь уже не в наших силах
удивляться, что прекрасно само по себе,
без наших стараний направить его вечерним путём
далеко назад, внутрь себя, и затем
сюда перед собой или за спину –
о этот сумасшедший, о эта безумная женщина,
о этот древний святой или грешник – это всё, друзья
*
Сюзан Остерман (США)
* * *
Я вас встретил
в это лето
на окраине
предмета
над горами
и в бассейне
на скале
и на софе
в галерее
и в буфете
на горе и в водостоке
на столе и в кабинете
на тропинке
и во сне –
над фонтанами
летящим
и по линиям
асфальта
как по линиям
ладони
взглядом медленно
скользящим
*
Эдвард Кляйншмидт (США)
Аниса
Когда ты сходишь с корабля,
твои приветствует – Ур-р-ра! –
упавшие чулки.
Ты арфу трогаешь слегка,
на флейте лёгкая рука –
пляши, голубка!
Признайся, тошно умереть
в сих пышных юбках. Выше! Выше!
Дорогу поцелуям!
Перестань ломаться, Аниса.
Будет тебе. Скорей
дай нам свою лодыжку!
Приди, Аниса, дорог час,
Ну где ж она – не мучай нас –
твоя лодыжка!
*
Роберт Блай (США)
Я стал на колени
Я стал на колени, чтоб заглянуть в водосток –
и дна не увидел.
Конус света плыл в затенённой воде.
Так, наверное, будут смотреть
вслед нам, умершим, наши дети.
Я стал на колени у затенённой струи
и смотрел на воду, вливающуюся в трубу, –
синее небо расширяло глубину
её затемнённого стального чрева.
Как всё это возникло? Я иду
дальше к недавно вырытому на пашне пруду.
Я помню его. Я к нему приходил,
когда все домашние, взрослые, уходили.
Я вырастил кучу детей и опять
вернулся к этому озеру
с серыми плоскими сланцевыми берегами и
к его низкорослым кустам. Я плыву,
стряхивая брызги с волос. За мной
аркой тело моё изогнулось.
Я долго стою один. Тысячи лет
одиночества, без забот, жить, чтобы жить.
Чтобы в одно прекрасное утро
в перьях высунулась из воды голова.
Я борюсь – время – правильно – всё –
И смерть меня разрывает.
*
Ли Вассел (США)
Та
как юноша
улавливает сразу
причудливо изви
листый намёк
и наполняется
октава томным
овном солнца
так мои регии –
огонь настроенный на беге звука ТА
*
Ли Вассел (США)
Да, Сафо
отстрани мягко мать
выйди в речные сумерки
словно вечерние маскары
ты светишься сокровенно
твоё девство качается
мальвой
*
Ли Вассел (США)
Эзре Паунду
не дано бездарям
твоими кантами
запалить горизонт
пресно мочатся
призраками ночи
твой язык обожжён огнём
очаг на резком ветру
зарешёчен
когда ж ты спишь
меж Востоком и Западом
соразмерены
вечер и утро
глумятся лишь
не помнящие о смерти
*
Розанна Вассерман (США)
Ритуал
одинокой женщины
живущей в однокомнатной квартире
Женщина представляет младенцев
и выталкивает их в окно.
Она думает, что окно
это чрево.
Утром она стирает бельё
и мокрое выбрасывает из окна.
Думает: бельё – это младенцы.
Её простыни облепляют машины
и уезжают – рубашки, колготки, вешалки
убегают, оставляя на асфальте следы.
В полдень она замешивает хлеб,
заправляет его молоком и маслом,
шлёпает разбухшие буханки,
видит, как румянится корка,
думая: это – младенцы,
выставляя их на подоконнике.
Она видит их опускающихся внизу
на руки испуганных женщин.
Пополудни она бросает
поваренные книги и мебель,
роняет цветочные горшки,
серебряную посуду и тарелки,
бормоча вслед: помните меня! – отпускает вещи.
Когда стемнеет, она стоит у окна,
зажигает и выбрасывает хозяйственные свечи.
Люди видят падающие свечи
и думают: это падающие звёзды.
Они говорят: кто-то умер
или – кто-то сейчас родился.
Некоторые засыпают
думая: я родился, и умер.
*
Аллен Гинзберг (США)
Руны
Куда руны уплыли куда тучи ушли
где радуги выдох
Туда мы уходим без жалоб
Где от солнца ослепнет восхищённый разум
в перламутровом ветре
Искушённо прекрасные мы возникаем
Лёд ума совершенств обгорелые своды
островки схороненной любви
в пятнах лунного света и истины ложь
Только мудрое тело и фальшивая радость ума
возле вечности
и красоты где мы исчезаем
Когда в боли когтящей наша речь захлебнётся
и иссякнет родник
среди высохших белых костей
Умираем вслепую не сознавшись в проклятье
всё ещё не пресытившись худшим:
Возвращаемся снова туда где спит красота
*
Брайан Сван (США)
Приступая к мыслям о Боге
Когда в паутину жизненной неразберихи
Попадётся несуразность покрупней,
Видимое натягивается,
И из принятого за правду
Возникает новое равновесие
Того, что нам не видимо, и на что
Никто не заявил окончательных прав
Там, где природа, взгромоздясь
На груду чёрных камней,
Распавшись, предлагает зрелище порхающих колибри,
Чья нетронутая суть – интерференция света,
И чьи руки крылья, тебе придётся
Запечатлевать картины в спешном диалоге
И сразу забывать их, как сметаемую ветром пыль
В убыток высоте холма, и запах дождя
Не принесёт облегчения колоколам,
Встревоженным, что дым, поторопившись,
Бушует там, где нет огня в помине.
*
Роберта Метц (США)
Полночь
Музыка-невидимка для одинокой камелии
танцующей с шампанской улыбкой
и головы гостей
планетами плывущие по празднику
пощипывая с блюд серебряными остриями
жужжа как чайные розы
за оградой поля
пока не ударят часы
мягко и вкрадчиво
будто вор
оставив для домыслов
пустые супницы
ничего не знающие
даже историю
своих жизней
*
Константинас Лардас (США)
Плен
Лоснящиеся ваши иссиня-чёрные тела –
к нашему ночному костру
нашему акульему голоду
наши быстрые броски через море
к ухоженным пляжам;
светящиеся приманки –
ещё так вас можно назвать.
Вначале ребёнок, отец, мать, нет –
целая раса, роясь,
силой брошена в нас.
Мы обошли их с моря.
Замешкавшихся ждала смерть.
Море роящихся множеств
ожило и налетело –
ваша предвечная темень
коей мы пленники.
*
Константинас Лардас (США)
Свет
Однажды
подошла ко мне тень
тень,
и, ах,
моя тень приоткрылась
и проглотила её –
мы бродили с ней вместе
мимо теней
земли
без стыда
полные света
*
Константинас Лардас (США)
Реликвия
Временами
сердце – это пытка ума
на колу
агавой рождённое в мире.
Иногда
оно мягко и безмятежно
пружинит за обшивкой кают –
но туго натянуто для барабанного гула.
Бывает,
сам хозяин
берёт его в руки, артерии
сплетены с костями –
жертвенная клеть
Порою
в экстазе достаёт его
из груди,
его влага пульсирует жизнь.
Случается
оно изменяет
меняя свой облик, обретая лицо,
мерцающее на крыле.
Или
в профиль оно пунцовеет
бородатым зевом
рта плотоядного задыхание пытки.
А то ещё
может парить –
кровеносные вены мягки на коже
мрачного лика – стеклянного гроба.
мы спотыкаемся о его
профаническую доступность,
мы впечатываем в него наши губы,
целуем, надушенное, чтобы жить опять
*
Константинас Лардас (США)
Изгнанническое
Мы были бездомны,
хотя наши дома
тяжелы любовью –
мы были изгнанниками
рвущимися
к нашим истокам:
к нашим водам, нашим светилам.
Прими наше растворение в морях, –
пусть в наших крыльях
не осталось ни пера,
а в нас – ни кровинки.
Наши дома
скроены из ветров,
обнявших нас
и швырнувших вверх,
и сломавших;
скажи: это их силу
мы любили, –
и ещё – придуманные уголки
земли,
куда мы, молчаливо, упали.
© Аркадий Ровнер, 2021.
© 45-я параллель, 2021.