Андрей
Кузьмин

 

 

Все сетуют – рекламы нынче много:
В метро, качаясь чуть на ветерке,
Висит плакат – «Задай вопросы богу»
(и номерок мобильный в уголке).
У каждой секты есть свои рецепты.
По стилю можно многое узнать.
Чем агрессивней ищутся адепты,
Тем эксклюзивней будет благодать.
Всё понимаю, но гляжу на номер
И достаю свой Siemens 35.
Вопрос в мозгу подобен гематоме –

Не рассосётся, если не задать.
Какой вопрос? О знаньях и печалях –
Зачем подход так грустно двуедин?
И если дьявол прячется в деталях,
Греховна ли теория машин?
Зачем рефлексы наши безусловны
В условном мире, где, кляня режим,
Спивается быстрее бездуховных
Тот, кто духовной жаждою томим?
Жму кнопки недрожащею рукою,
С волненьем тереблю седую прядь,
Как долго будет наш творец со мною
Играть в киножурнал «Хочу всё знать»?
Похоже, что на линии обрывы.
Придётся ближних (очень может быть)
Своей души прекрасные порывы
Просить суровой ниткою зашить.
И дальше жить в своей привычной лени
Таким же как и раньше бытием.
На карточке почти хватило денег
На СМС-ку краткую – «Зачем?»

 

Как праздник, всё не кончится никак
Из дней счастливых сложенная нить.
Жаль, в полной мере от возможных благ
Долги и дети не дают вкусить.

Ни пряник не работает, ни плеть.
Что впереди, что позади – ни зги.
От мыслей «тупо взять и умереть»
Удерживают дети и долги.

От крайности до крайности влачась,
Сквозь доброе и злое волшебство,
Вдруг понимаешь: наша с миром связь – 
Долги и дети. Больше – ничего.

 

 

Пора прощаний. Грусти полоса.
В тон насморку дождю и листопаду.
В багрец и золото одетые леса
Нервируют прораба и бригаду.
Я знаю, Вы напишете стихи
О том, что всё мы в этом мире тленны.
Как «будь здоров» на каждое «апчхи»
Эмоции поэтов неизменны.
Прощаемся, целуемся, молчим.
Вы так очаровательно неловки…
Не дай Вам бог любимой быть другим,
Когда вернусь я из командировки.

 

Недельным запоем читаются книги
В тиши и покое читального зала.
И серою сетью плетутся интриги,
И рыцари гибнут плаща и кинжала.

Обман – возвышающий. Хвороста – воз.
Ах, как очевидна бессмысленность груза.
Но трудно сойти потребителю грёз
С сюжетной тропы в бездорожье иллюзий.

Привычно петлю поправляя на шее,
Шагают герои к последней странице.
Желанье читать постепенно слабеет,
И далее вряд ли уже пригодится.

А жить предстоит в коммунальной квартире,
Ходить в магазины, собесы, аптеки.
И не совпадать с очертаньями мира,
Нигде за пределами библиотеки.

 

Процентщиц слишком много развелось.
Прибить одну – зачем, скажи на милость?
И топора в хозяйстве не нашлось.
И даже револьвера не случилось.
Пусть дни старухи глупой сочтены,
Не мне теперь мараться этой дрянью.
Нет преступленья, значит, нет вины,
А без вины – нет смысла в наказанье.
Ещё не веря до конца в удачу,
Держал в руках он первый миллион.
Вершин в литературе недостачу
Заполнили холмы других имён.
Вокруг имён пошли другие споры,
Менялся каждый следующий миг.
Морально устаревшую «Аврору»
В тридцатом взял отсталый Мозамбик.
Движенья не замедлив своего,
История пошла не нашим галсом.
Как всё переменилось от того,
Что Достоевский в пух не проигрался.

 

В год змеи, как положено гаду,
Из яйца, словно чёрная нить,
Выполз он, без зубов и без яда,
С целью вырастить и накопить.

Поползла за минутой минута
По кривым траекториям дней,
До момента, когда почему-то
Стало грустно ему среди змей.

И казалось бы, что ему надо?
Ну, какие заботы у змей?
Вырабатывай порции яда,
Тренируй механизм челюстей.

Но соседям он клялся в слезах,
От обиды коснеющим жалом,
Что ему бы – летать в небесах,
Да яйцо не в ту кладку попало.

Клялся – слышит в душе бормотанье.
Призывают его голоса
В размышлениях и воздержанье
Путь змеиный искать в небеса.

Он уполз, в недалёкие дали,
До холма, до уздечки у пня,
Где, забытые кем-то, лежали
Лет пятнадцать останки коня.

Там в костях, между дырок и трещин,
Он бы долго и праведно жил,
Но, ошибочно названный вещим,
Князь Олег на него наступил.

 

Шли годами, исступленно,
Аскетично и сурово,
В отдалённые районы
Доставляя божье слово.
Шли сквозь грозы и морозы
Эти труженики веры...
А ведь только из-за позы
Вспомнил я миссионеров.

 

Не научившись избегать проблем,
Всё повторяю тоном фарисея:
Уменье говорить – доступно всем.
Желанье слышать – реже и ценнее.
Бубенчиков в себе не заглуши,
Шут, по ошибке призванный на царство.
Желание писать – болезнь души.
Умение писать – почти лекарство.
Не знаю кто я. Хватит ярлыков!
Да не судим пусть будет, кто не судит.
Пишите все! Так много в мире слов!
Пишите. От поэтов не убудет.

 

Я иду по песку, караванной тропою.
В окруженье двугорбых соседей по строю.
Я плюю свысока на варанов и змей.
Потому что я выше и много слюней.
Горб один на спине от рожденья мне дан.
То ли я обделён, то ль отмечен природой.
Я один одногорбый на весь караван.
И двугорбые дразнят меня квазимодой.

 

Движенье уличное – жёстко.
Час пик, не улицы, а трек.
Я дохожу до перекрестка.
Привет, зелёный человек!

Как жаль, что местом нашей встречи –

Асфальт, недружелюбный грунт.
Горит зелёный человечек.
Гореть осталось семь секунд.

Явление второй природы,
Ты здесь возник, мужал и рос,
Где жизнь – лишь форма перехода,
С чередованием полос.

Шумит движками злое вече,
Бессмысленней, чем русский бунт.
Горит зелёный человечек.
Гореть осталось шесть секунд.

Среди миганий и гудений –

Совсем не поле перейти.
Дорога требует решений,
С оценкою в конце пути.

Ответственность за них на плечи
Класть, тоже – не изюма фунт.
Горит зелёный человечек.
Гореть осталось пять секунд.

Кружат над городом вороны,
Кричат, что главная беда –

Цикличность красного с зелёным,
Реинкарнаций череда.

Во всех церквях не хватит свечек
За здравие бессчётных нас.
Горит зелёный человечек.
Четыре, три, один… погас.

 

Сторожит неизвестность нас.
Сторожит на любом пути.
«Здесь» исчерпано и «сейчас».
Собирайся, пора идти.
Бросит под ноги нам апрель
На дорогу, в проёмы луж,
Неба мутную акварель
Отражением наших душ.
Братцы-месяцы будут длить
Заколдованный круг дорог,
А отпущенная нам нить
Будет сматываться в моток.
И идти нам, за пядью пядь,
То на ощупь, то вброд сквозь бред,
И возможное превращать
В состоявшееся и нет.
Но осядет в осадок взвесь,
Минералку покинет газ,
И возникнет другое «здесь»,
В недоступном пока «сейчас».
Жизнь, которая – дар небес.
Жизнь, которую все влачат.
Изнутри поглядишь - процесс,
А снаружи – нет. Результат.