* * *
В пруду засыпает звезда подо льдом,
Всё небо – в серебряных лунках.
А в доме тепло, он пропах миндалём,
Корицей, печеньем имбирным, и в нём
Всё так, как на детских рисунках.
Порою мне кажется, всё это сон
Счастливый, но надо проснуться.
И я просыпаюсь, и пахнет наш дом
По-прежнему ёлкой и миндалём,
И дети поют и смеются.
И ангел, в наш сад заглянув (иногда
Заходит, узоры надышит
На окнах), и пальцами – точно слюда! –
Достанет большую звезду из пруда
И тихо повесит над крышей.
* * *
Проснёшься – тишина, как в небесах,
Окно впускает шёлковую пряжу,
Пошевелишь рукой – и в руку ляжет
Луна, союзник тайный, жёлтый птах,
Мной посланное для тебя под утро
Смешное «здравствуй», так издалека,
Представь, не луч, а тонкая рука
Моя – в твоей руке как будто.
И потому (причины есть всегда,
Но хочется, чтоб ты и эту принял!)
Пусть будет день, как зимняя рябина, –
Всей сладости и жизни полнота!
И ты уже не будешь одинок,
И в этой связи тайное читая,
Ты мне в ответ отправишь птичьи стаи –
На дальний юг, пока горит восток.
* * *
Они плывут, а может, мы плывём
Под облаками на земле вдвоём?
И лето нас несёт, как паутину…
А воздух – бесконечный водоём,
Хрусталик глаза божий, и вдвоём
Мы здесь – любовь и света сердцевина.
То перьевые (крылья – на перо!),
То кучевых и ватных серебро –
Почти безе над полевой кроватью!
А мы лежим, хватая август ртом,
Смеёмся о хорошем и пустом,
И пахнут сеном выцветшие платья.
* * *
М.Ц.
Тебе быть равной в чём-нибудь – хоть в чём!
Как ты, смотреть на гаснущее пламя,
И чувствовать, что время между нами
Вращается серебряным ключом.
Ловить движенье губ и ждать, когда
Ты занесёшь перо и чёлку вскинешь,
И дом зальёт таинственным и синим,
И циферблата тонкая слюда
Оплавится, вместить не в силах век.
А ты опять чернильницу наполнишь,
И выплеснутся рифмы – лёгкость молний,
И белизна листа сойдёт, как снег.
Далёкая, живая, к берегам
Каким прибило по небесной глади?
Зачем ты так с собой? И, Бога ради,
Скажи, что есть прощение и там…
* * *
Разминаю в пальцах пшеничный колос
(Были вместе зёрна, а нынче – порознь
На ладони моей!)... «Так и мы», – шептала,
То разлуки было зерно – начало.
Уходила – вставало горою солнце.
Мы прощаемся, милый, но мы вернёмся!
Прорастать друг без друга легко ли в небо?
Может, смолотым проще в краюхе хлебной?
Жернова всё бегут и бегут по кругу,
Вечный Мельник подставит под желоб руку...
«Я люблю тебя!» – белой мукою статься,
Чтоб уже никогда, никогда не расстаться!
* * *
Когда так тонко сопряжён
Мир видимый и мир грядущий,
Что в воздухе вибраций сонм,
И принят ты, но не отпущен,
То в страхе: что же будет там?
То в тихой немощи: простите!
А за стеной по куполам
Лучи – связующие нити –
Скользят, и дети под окном
Смеются, и скрипит калитка.
И здесь твой дом. И там твой дом.
А грань расплывчата и зыбка.
И вдруг проснёшься. Пахнет ночь
Дождём, лавандою и мамой.
И завиток её упрямый
На лбу, как ангельский точь-в-точь!
* * *
Наверное, это зовётся расплатой.
Мы снимся друг другу – так нам и надо.
Невольно, нежданно, увы, неизбежно
Сквозь сон прорастает забытая нежность.
Горчичным зерном – из игольного ушка,
По капле, по малости – жемчуг в ракушке!
И вдруг всё захватит – от кончиков пальцев
До диких глубин неандертальских
Да выдоха шумного: где же ты, с кем ты?
Мы вместе, мы оба сейчас диссиденты
Случившейся нежности. Вот и расплата –
Мы снимся друг другу. Так нам и надо.
* * *
За сливочную кожу детских щёк,
За смех, за влажность на ночь поцелуя,
За то, что память – крепкий узелок –
Меня наверняка не обворует,
За пальцы, пахнущие резедой,
За лёгкость сна и лёгкость пробужденья,
За то, что я за мужнею спиной
Стою который год влюблённой тенью,
За то, что есть мерло, хороший сыр,
За дом, в котором я неуязвима,
За то, что небо – старый ювелир –
Роняет звёзды, а они все – мимо,
За это всё, что не вместить никак
Ни в дом, ни в сердце, ни в блокнот строкою,
Чем оплатить мне? Где такой пятак,
Чтоб рассчитаться мне сполна с судьбою?
Чтобы не убыло сейчас и впредь,
Чтоб на любовь мне вдруг не обеднеть.
* * *
Ты говоришь, что всегда меня боготворил.
«Боготворил» – что за странное слово для взрослых?
Вымолвишь, и прорастает весна сквозь коросту
Зим без тебя, и заезженный хрупкий винил:
«Ты – соверше... соверше...», – а чуть-чуть подтолкнёшь –
Скрипнет иголка, и выдохнет вдруг «Наутилус»:
«Я так хочу быть с тобой...», – и скажите на милость,
Как расцепить этот старый и ржавый крепёж?
Милый, живи вдалеке, ведь и раньше жилось!
Спят континенты, молчат океаны и бездны.
Выглянешь в ночь – и в халатике тонком небесном
Время слова твои бережно крутит на ось.
* * *
Дремал EarlGrey в нетронутом стакане,
И Чехов на моих коленях спал,
А день был влажен, как глаза у лани,
И заливал покоем тёмный зал.
Мне не хотелось двигаться, меняться,
Терять приобретённое тепло,
Алёнушкой лететь за милым братцем,
Сбежавшим нынче, видимо, назло.
Такая лень, и в ней почти блаженство,
Сидеть, вкушая эту тишину,
И принимать свои несовершенства,
И отдаваться, словно мужу, сну.
И не жалеть о времени сыпучем,
Напротив, просыпать его легко,
Отпив EarlGrey остывший, но пахучий,
Добавив в чашку смех и молоко.
* * *
Он прибегает ночью, целует в нос,
Шепчет на ухо, что в детской темно и страшно,
И зарывается в пряди моих волос,
Пахнет шампунем без слёз, пирогом домашним.
Он засыпает быстро, на раз-два-три,
Длинных ресниц на подушечках щёк нежность.
Я же считаю бабочек, что внутри
Пляшут, горячими крыльями тел смежность
Обозначая. И в этом тепле я
Так пробужденья боюсь, словно всё – снится.
Ночь на исходе промозглого ноября
Тянется долго, как нитка за сонной спицей.
* * *
Ахмадулиной
Вся в чёрном, тонкая, тугая,
Как у ребёнка, вздернут нос,
Она на сцену так ступает,
Что сцена обретает ось!
Молчит минуту, запрокинув
Лицо – в какие небеса?
И холодеют в креслах спины,
И вот пронзительный, надрывный
Не голос – света полоса!
Живых сплетение наречий –
В мирскую ширь, в земную высь!
В певучести и страсти речи
(сравнить? А сравнивать-то не с чем!) –
Сквозная хрупкость, прикоснись –
И распадётся слог на звуки:
Блаженство слышать, плыть, тонуть!
Вдоль тела вытянуты руки
Струною в пламенной кольчуге
Стихов! – вздымается лишь грудь!
Откуда в этом тонком теле
Бесстрашие и глубь стремнин?
И где плывёшь теперь, и трели
Какие вторят новой Белле
Среди безвременных равнин?
* * *
Дочери
Ты задаёшь вопросы, я молчу,
Привыкшая на всё давать ответы.
Мне, милая, сейчас не по плечу,
Во мне, наверно, слишком мало света.
Похоже, стал мой мир предельно прост
И узок – от плиты к столу. Послушай!
Я прежде знала, нет души у звёзд,
Но вечны человеческие души,
Я прежде знала, что там за чертой,
Наивно и поверхностно, но знала!
А нынче душит ужас ледяной,
Когда срывает ночь своё забрало.
Дай лучше обниму тебя, вот так,
Поближе к сердцу, милая, смешная.
И пусть Господь нам даст малейший знак,
Что и для нас, запутавшихся, рая
Он приберёг хоть малый островок!
Хоть камень, чтоб одной ногой, отчасти
Стоять и целовать. Целую впрок
И впрок крещу – на жизнь, на свет, на счастье!
* * *
Ничего, ничего, ничего
Никому, никому, никому,
Ничего никому не скажу,
Потому что тебя во мне,
Потому что меня в тебе
Очень мало – прозрачный свет,
Паутинный осенний след.
Отчего же в груди свербит?
Над Вирсавией встал Давид,
Ей и глаз не поднять – вина
Даже в складках плаща видна.
В Ханаане рассвет горяч,
Ничего никому – не плачь!
Это первая брешь в броне,
Будто мало тебя во мне.
* * *
Стоит такая тишина
На цыпочках в саду и дома:
Ни вдоха-выдоха, ни дна.
Застыло в розовой истоме
Цветение. О, Боже мой!
Каким хмельным бывает утро:
Ресниц игрушечный покой
На веках тоньше перламутра.
Ты просыпаться не спеши,
Мы затерялись здесь надолго,
Упали в сено две иголки,
Две птичьих спаянных души.
Прекрасен кофе, терпок сыр
И не до нас счастливым детям.
И даже если рухнет мир,
То мы, любимый, не заметим.
© Алеся Шаповалова, 2019-2021.
© 45-я параллель, 2021.