Абсолютная Родина-мама…
Запредельна твоя природа –
без вопросов на всё ответ…
Я боюсь – ты умрёшь при родах!
Потому – не спешу на свет,
хоть дрожит пуповина храма
Жни меня. Оставляй в снопах
между стылых минуток-льдин.
Зацеловано. Голо.
Возложи волосок на алтарь седин.
С головою заройся в мой пах…
«…ныне вдохом с тобой един
стыну как завтрак как дымный чай
как погоны у пленного на плечах
как звезда которой некуда пасть
и уже нет сил излучать всласть
Стонами измеждометив явь,
возложи волосок будто «отче на!»...
Поцелуями устало пиявь.
«…три девятки число человека
девятьсот девяносто девять раз
я хочу целовать тебя в кои-то веки…
настежь открытых глаз…»
патентованы Атлантидой…
(А.В.Тор…)
цепляют на шею сухпай:
«Докопаешься – быть тебе сыту!
Покуда же…»… Сплюнув на пол,
крестят в спину…
И кассир,
охреневший святой Николай,
зачерпнув из казённого сита,
выдаёт на расходы обол.
Осторожно, как ржавую мину.
Инструктирует:
«Лучше ложить под язык! –
(чтоб не звякал о фиксы)
сгодится:
ТАМ каждый ручей мнится Стиксом;
а каждый старик –
завязавшим Хароном,
закопавшим весло,
избегая контактов
А потом жуёт губы без слов.
«Перейди меня вброд аки посуху.
Вычерпай впрок
или выжги калёным…
Даже в сказках – и даже железному посоху
назван срок…
Посему возвращайся.
Я стою рядом с ним. Ещё тот…
Невесомый повеса.
Спелеологам смысла
бессмысленно петь между нот
(то ли случится дальше!)…
Лучше выдать им по камертонне
для сверки удельного веса –
«Вы дойдёте!
Крамолью проев этот мир.
Вы докажете: Слово, увы, состоит из молекул!
И упрётесь в подземную реку.
…Я стою на поверхности.
Каменной бабой в степи.
Я по самое «нынче»
корнями врастаю в планету.
(где-то хнычет
судьба-феминистка с разбитым корытом,
выбирая свой спам
Я вдыхаю бездонное небо.
Дышу нефильтрованный Космос.
Он – ближе, чем рядом!
Вдыхаю:
«Всё ценное спрятал Господь
на самом открытом
осмысленном месте,
Я вас жду.
Вымирающий стерх
на незыблемой тверди.
Вечереет. Как сны,
Но, увы, с той глубинной войны,
где всерьёз
и где дым коромыслом –
в звуках марша Аида по версии Верди –
возвращаются только кроты.
И таращатся слепо наверх,
Будь земля им и пухом и смыслом!
зачитанных тел тома…
душ откровенья липкие сны…
по городу бродит зима…
и это пройдёт и то…
сморкнётся в накрахмаленный день…
на крылья накинув пальто…
по городу бродит век…
с лицом отставшего от своих…
меняется (сам с собой!) человек…
кони близостью бездны дрожат…
но дрогни сам и понесут…
из плена – кровинкой по краю ножа…
молча – а судьи кто?..
послушают плач надорванных жил…
скажут виновен именно в том…
что жил…
лепит нежную бабу…
без суржика и блатыни…
языка острый приступ…
…
тебе говорю дабы…
не быть услышанным ныне…
быть непонятым присно…
это осень генеалогических древ…
голые ветки в агонии дирижируют…
…жируют…
во время чу!
мы в нужное время в нужной мессе…
умерев…
вместе…
плачь яро…
плачь яро славна…
плач яра бабьего…
листья устилают брустВеры…
застят прицел Его…
застят глаза…
навзрыд…
никто не против…
ничто не за…
быт…
просто жестокий быт…
вечер синих и сизых смол…
не вдохнуть не отлипнуть не…
ни амнистии ни трамвая…
…
капля вечера убивает…
лошадь загнанную во мне…
И был июнь. И вначале было – лилово.
И этим лиловым была Лилит.
Были б слова – замолвил бы слово.
Июля пурпуританский уклад
не позволяет дни ронять мимо урны.
Играем себя в пурпурных ролях…
…
Знаешь, я несказанно рад,
что ты тоже воспитана дурно –
Вечереет. Между собакой и волком.
Август всё больше становится фиолетом.
Стынущим на излёте осколком.
Сгустками умерек. Вскрикошетом…
(А.В.Тор…)
гнёзда вить в сердцах матерей
(для того она и отлитá!)
зверь, который прописан в нас
терпеливее всех зверей
в этот яблочный елеспас
голос крови хочет звучать
хоть оглохни, хоть уши сбрей,
да хоть в глотку свинца печать
каждый прицел будет искать
на кого возложить свой крест
родина-мачеха-военкомать…
вдовы как на бал с корабля
(от «матьихъё!» до «матьтерез»!)
съедутся уже скоро, бля!
мамка с возу – кобыле ле…
рады лебедь, щука и рак
изматерев лежат в золе
военкоматом в три этажа
воет-высится матерест…
…если ТЕБЯ суждено рожать
то хотя бы скорей матерей…
…суррогатная военкомать
ждёт не дождётся своих зверей…
Наполниться молчанием. До судорог.
Кормить с ладони ближнего. Собой.
Набраться допьяна кредитов. У дорог.
Проститься с бытом. И, собравшись с силами
(чтоб вместо воздуха – наверняка!),
хватить зубами ампулу с чернилами,
зашитую в углу воротника…
Неизречённого перегрузки
рвут горло, вскрывают грудь.
Меня пока переводят на Узкий.
И на Окраинский. Самую чуть…
Извращённое слухом – есть ложь.
Пусть чётче звучат окраины!
Лишь в звучании слово – нож…
Когда я умру
Не плачь, так бывает. Найди себе новую кожу.
Минутка последняя пульсом зайдётся в истерике.
Когда я умру... взлохматится облака край.
Душа не вписалась. Летать не простое дело.
Тебе б на секунду раньше крикнуть – не умирай!
Когда я умру... сигналом забьёшься сети.
Терзая звонками и тишину, и Вечность.
«Оставьте своё сообщенье.
Пока.
Во Млечном...»
Умывая ноги седой росой
(померещится же такое!),
босоногая,
юная,
с длинной косой,
Одноклассница?
Суженая?
Жена?
Каждый видел своё в прицелах.
Так доступна в биноклях.
Обнажена.
Шевелила губами.
Ахнет небо.
Пули начнут круговерть
...в ожидании боя юная Смерть
на венок косила ромашки...
Ночью плакали звёзды.
Я встал. Отряхнулся от снов.
Вышел. Потрогал воздух.
Свинцов!
Твёрд, как подушка мачехи.
И даже колюч,
словно мишень на спине.
Бог
вдыхал воспалённое не-
бо
со сгустками туч,
а выдыхал стихи…
Прозрачны.
Тихи…
И
первородными крестиками
вышивал по небу самозабвенно…
С видом слепого.
Наощупь.
Стихи были белые-белые.
Как снежная площадь.
Сначала, как водится, было – Слово.
Рифма – была потом…
Работа не хуже других –
Птиц швырял каменьями в высь.
Чтоб облака в экстазе зашлись!
Сеял певчее семя горстями –
Птицы бились в глазурь небес.
И кричало мольбой к тебе
Птицы стучались в высокое «что-то».
Рвали, как струны, жилы…
Зато те, что прижились –