Скобой подбородка и мочкою уха сладка,
исландская сельдь крутобокая…
Какая собака спустила тебя с поводка
моя длинноNokia?
По небу полуночи медлит лететь Азраил,
эфира нанюхавшись досыта.
Последнюю «двушку» я в душу тебе заронил -
открой точку доступа!
Полярная нерпа, лоснящейся шкурой кропай
огни городов сортировочных.
Попкорном созвездий усыпана эта тропа –
проснулась, Дюймовочка?
Казанской подземке туннели нарыли кроты.
«Болгаркой» кастрирован Рюрик…
Доступно ли русской платформе татарской плиты
устройство кастрюли?
Хворает, упившись, великий монгольский хурал,
сухого вина, как статистики…
Там Рерих, в нирване, не Нюру ли джавахарлал
Всё дорого рассудку моему
на проволочках, в медном купоросе:
мычит Герасим, булькает Му-Му,
Иван-дурак от армии не косит.
Тот за испуг получит пару штук.
А этот, разминая папироску,
сверкнёт огнивом у горы Машук,
шепнув: спокойно, Маша, я – Дубровский.
Отправлен в ночь дурацким пузырём
окрестный мир с намыленной ладони.
Уснул Шарон, Шопеном озарён,
рассорился с друзьями Берлускони.
Забытый Богом наш атомоход
щекочет корешки тунцовых грядок!
Спит капитан, по горло вмёрзший в лёд,
"салаги" спят в отсеках, как снаряды.
В де Голи метит перекати голь,
стучит судьба в окно берцовой костью.
Нам рукоплещет взмыленная моль,
взлетев на тряский капитанский мостик.
Другой солист с нестриженных бровей
сойдёт в народ наладить козье дело,
попкорный новой участи свей…
Одна лошадиная, в пене,
отвалится с хрустом в колене.
Над степью небесная манна
натянута шкурой барана.
Бери на арапа Марокко,
грузить апельсины – морока!
Из вены бумагу маракай,
вселенную вытоптав дракой.
Подумай, стирая одежду -
какая заразница между
Щелкунчиком или Жувагой
с губой над промокшей бумагой?
Символику времени она
отыщешь в протонах картона,
сплавляясь, в протоке, на выдрах
Андрею Полякову
Последний призрак чёрной сотни
сухой рукой ракиты мятной
червонный крест на горизонте
натягивает в масть закату.
Сырым бельём повязан ветер,
он, догоняя день вчерашний,
незыблемой верёвки вертел
прогнул, в смирительной рубашке.
Черёмухи, бесами мучим,
разбрызгивая злую пену,
за песенкой Бессамемучо
как Копердфильд уходит в стену!
Так ламы прячутся, с Тибета,
сквозь горы, в трудную минуту,
просачиваются. А тебе-то
Оперируй соусом Табаску
нежный, как беременный скелет,
не буди горячую собаку,
с лапами из мокрых сигарет!
Не поранься иглами пийота,
даже принимая «Докси-хем»…
Твой, до боли: с птичьего полёта,
город детства – свалка микросхем.
Наступи, эпоха возраженья
на мозоль портянки на денёк…
Пусть, посажен в камеру слеженья,
Родионов ухом не ведёт.
Здешние Рахметовы, наверно,
втихаря, за пазухой страны,
отсвет принимают внутривенно
так и непогашенной луны…
Пульса нитевидного стаккато,
до-ре-ми – доколе, да вино!
Выиграешь к вечеру заката
Губы, словно подошвы улиток,
оставляют соринки и клей,
повторяя чеширской улыбкой
поцелуй на холодном стекле...
пионерские песни поём.
Дробовик, поражённый мишенью,
на плече отдыхает моём,
он, не промах, теперь – не мастак...
Афродита выходит из пены
чтоб заняться бельём на мостках.
разыграл на жалейке гамбит...
Видишь, облако, как балерина
на фарфоровой ножке стоит...
кофемолке рычи "От винта"!
Пропадай голова без минтая,
Выпал гребень озона, покинув пазы,
из распущенной гривы вчерашней грозы.
Распелёнутый сном, убегай по слогам –
гром рванёт и добавится ваты ногам…
Кто, под грифом рассвета – секретным орлом,
с пулемётом на вышке торгует еблом?
Виноградные бицепсы напряжены,
разжимая над полем струбцину войны.
Тянет временем… офицерским ремнём,
детской верой, что мы никогда не умрём…
Перекрасится в нечто Вселенная вдруг –
это кажется, это – Бейрут на испуг!
Всё равно ли какой народится итог…
Ты – наживка удачи, будь спок, молоток!
На халат психиатра пуская слюну,
От жары мене не до инжиру,
заряжаю бутылок пращу.
Три сосны на юру… майна-вира…
сеть пуста – пятый Гугл ищу.
обновляют на дровнях сердца.
Заводи свой Творец, газенваген –
накипело дождями с торца.
чешуёй ослепительной, где
дышит сперматозоид, недвижим,
плавниками в протяжной воде.
в гулком небе качает права.
Как дрова, перевиты соломой,
пахнут будущим дымом слова.
время крутит себе подзавод.
Осыпается воздух порожний
половинке арбуза в живот.
пионерскую хлорку очка…
По каким кутюрье ошивался?
Заморил, наконец, червячка?
Слушай, как в раздевалке ночной,
Вечность цокает вдаль каблучками
К...
Солью губ, случайных ветра трещин,
радугу прибоя пригубя…
Улыбнись, когда смешное вспомнишь.
В море распоясавшихся женщин
запятнаю первую тебя!
Выходи водить из круга платья!
Ты смотри, какая недотрога –
косятся сквозь шторы соловьи…
Я бы утонул в твоих объятьях,
если б не дельфины – эти ноги,
эти ноги добрые твои!
Друг народа, нас таких не много,
тычу подозрительной трубой:
ты моих солдатиков не трогай
и не мажься краской голубой!
раздувая рёбер переплёт –
щелбанами молотов молотит,
под микитки берия берёт.
от айвы, памелы и хурмы... –
слушал битлз, гершвина и майлса,
вызволял манделу из тюрьмы!
частика томатного честней!
Счастья нет, одни покой и "volvo".
Рыбы эфира, холодные всплески,
скачет моторка, на полном газу…
В небо заброшены сети и лески,
слёзное марево – мушка в глазу.
Ветром запахнута не по погоде,
ночь – напролёт прозябает в тоске,
в дырах озона, где звёзды, на взводе –
вязнут у облака в каждом куске.
Режут – по-чёрному рачьи ручищи…
Тмин и ромашка забиты в кальян.
Пастой Гои можжевельник начищен –
Вжик – и написано: здесь был Колян.
Лох серебристый, посыпанный солью,
лезет в объятья рыбацких костров.
Стынет коряга, как мумия тролля,
вобла рояля, надежды остов…
В ней ли причина удачи вчерашней,
плов из белуги, да клёв на реке!
Лох замороженный, клон мой опавший,
Доколе наклону над бездной копиться? –
ответьте, Ньютон, Гей-Люссак и Капица.
Поломанной куклой наследника Тутти,
виясь, испаряемся в капельке ртути:
у девочки вышиты золотом банты –
у мальчика галстук от Клауса Санты,
вокруг – заводные солдатские каски,
палёный коньяк, и тушкан мексиканский…
Как суффикс не ту выбирает основу,
за тенью орла поспешу беспонтово,
звенящих шагов перепутанной цепью
За спиною притих, напролом, милицейский свисток –
замудохался, видно, играть со шпаной в догонялки…
Соловьи – патрули тишины, что ни шатко ни валко
прорастают, в орешнике, клювом пустым на восток.
Отрезвев от натуги, и ты задержись на денёк,
обезьянней тоской по мочёной бруснике повязан.
Ярославна не плачет. Поэтому Кэтрин Денёф
Над лесом и болотной ряской
брызг веера шалить вольны.
Европа продирает Глазго
на узкой Сан-Тропе войны!
приехал ржавчины раствор…
А на червонце Ленин в кепке –
закладка в книжке до сих пор.
Бежать из дыма не моги:
накинь ветровку 38,
погоны – стельки в сапоги!
по краю крыши, набекрень…
И кролики, с глазами пьяницы,
Скажите это всем и восемь,
в остатке, заповедей свод:
перебежав дорогу, осень
жуёт конину, ну и вот
орлом двуглавым выпал жребий
кобыле – грудь её пестра…
Салют созвездий в ясном небе,
в «замри» играет до утра.
Дымится мир сырым навозом –
колючки в гриве не спасут…
Пульсирует над паровозом
труба, как порванный сосуд.
Затаривая дёгтем соты,
попутчикам не возражай:
когда сажают самолёты –
Неустойчивой матрицей плети берёзы текут
облучённой амёбой под ней расползается лужа.
Первое имбиря. В школе Фрейда вселенский «зер гут»…
Дзига Вертов и тот страшеклассницу кофром утюжит!
брызнул камфорой и пробежался с кадилом по крыше…
Та ли йота, не та – всех в страну дураков увезёт,
там что «лево руля» или «право руля» – не колышет.
Замерли в янтаре муэдзины, попы и раввины…
Трудный месяц имбирь починяет луны полиспаст,
Болдино в огне
В разгаре осень, ясен пень,
предчувствуя похолоданье,
любовники сдаются в плен
отряду бракосочетанья…
спешащему в седьмой октаве!
Задушит ли мою тоску
залётный Рикки-тикки-тави?
глотая в Болдине ангину.
Мне в спину дует из угла
больного детства строганина…
медведя плющит на картинке,
раздастся автоматный сок,
стеклу всхрустнётся под ботинком,
набившем чёрный зоб картечью,
пойду за память, зуб даю,
Это, похоже, небесная кара:
мокрое утро, сухой виноград…
Вместо камина – очаг Папы Карло –
носом проколотый чёрный квадрат.
Падает-падает-падает вилка
шейка, фемина… гусиный помёт.
Если и выскочит джип из бутылки –
песню попутную не заведёт,
фыркнет, объят мельхиоровой спесью:
перекосило избу и забор,
зябнет в стогу свежескошенный месяц,
сено вокруг расчесав на пробор.
Может, и я той же грязью раскисну…
Родина мира и гимна с ранья
если подвергнет кого остракизму –
живо напомнит копилка-свинья.
Денежка к денежке – лета приметы:
пруд «эскимо» камышовым оброс,
дамы, по пояс в воде, и валеты,