Фермата
Прикладные стишки, как винтовки с прицелом и мушкой.
Если цель не добьют – рукопашным прикладом крушат.
Прикладные – не чистые. И – не стихи. Потому что –
в них полощется быт и воняет помоев ушат.
Тут с ботинками споро рифмуются полуботинки,
губит розу мороз и кровава бедняжка любовь.
И душа стихотворца садится, как лифчик от стирки,
славословий и лайков освоив рекордный улов.
Не желая их славы, я жажду иного удела.
Сторонюсь от курков, от штыков и, простите, цевья.
Вечность в сторону смотрит, старушка – обычное дело.
Ну и что! Ведь не в ней, а в полёте весь кайф бытия!
На ходу, на бегу, пусть безумно, безудержно, бурно.
Цель – движение. Вне – направлений, колёс, скоростей,
Через трафика гул, ни на цыпочки, ни на котурны
не вставать! Остановка летальней постельных смертей.
Финиш. Сам пред собою кичась совершенством формата,
звук и букву солью в монитора слепящем окне.
Суммой пауз бессрочных фигура молчанья – фермата –
увенчает надгробие нерукотворное мне.
Футбол
кубань забила локомотиву
команда выла лакая пиво
а музыканты в сырых потёмках
в пивные банки лабали громко
громила в кепи но с виду добрый
бил по доске деревянной воблой
арбитр рухнул в глубокий аут
как будто вдруг получил нокаут
а там интимно одна фанатка
под бубен гимна зевала сладко
и из кулисы учуяв бабу
походкой лисьей прокрались к бару
хавбек и форвард потом голкипер
но тренер бодро вперёд полки́ пёр
и понеслось ну а что там было
сказать нет слов а луна светила
пока вся сила локомотива
кубань месила и молотила
всё после сдунула ночь глухая
спорт это думаю чепуха я
Зимние рифмы
Зимы несносной дик обряд,
и полно праздновать враля-то,
что будто тёплых декабрят
морозят злые февралята!
Суров сугробов буерак.
Тинейджеры, наморщив брови
и страх поправ, на буерах
летят, и вот уже в сугробе.
Но январята встали в ряд
плечом к плечу и без лазеек.
На ненарядных ноябрят
снежинки нежные глазеют.
Снегов глобальные валы
таят в глубинке колкий облик,
подобны залежам халвы
в глухих месторожденьях сдобных.
Разбой непозабытых луж
отныне глянцево заметен,
и я, и каждый – неуклюж
между медвежьих междометий.
В гирляндах шаровой тиши
плоды – огня душисто чают.
А мартыши, как малыши,
апрельи трели различают.
О природе вещей
Я Лукрецием каркну, я Овидием визгну,
Предпочту я попкорну непокорную карму.
В лопухах у забора подберу я харизму,
Но харизмы капризны и, бывает, коварны...
Я взовьюсь Ювеналом над порочной планетой,
я проникну, как в поры, в потаённые щели,
где, пока верещали самозванцы-валеты,
короли крыли дам, так что дамы пищали.
Я увижу дотоле невнятное глазу,
очарован природой, а в природе – вещами.
Что ли зря я в салоне «Вдохновение Плаза»
заправляюсь в столовке расстегаем и щами!
Ну, а вещи вещают – такова их природа.
вроде «Эха района» или «Радионяни».
Я привёл бы подробно их поэмы и оды,
но, пожалуй, не буду, дабы мне не пеняли.
В седьмом измерении
У вас пошло? А у меня пошло!
1999
Метался: не шло. Из стекла ухмылялся двойник.
И шло, да не то. Не туда. Не сумел. Не проник.
И шло, но – само: не везло, не несло, не цвело.
И пахло. Но – вонью. В окне проплыло НЛО.
Соко́л пролетел. Прохудился и прежде худой
отстойник на кухне, набитый рябой ерундой.
Отчаянный чайник нечаянно фукнул в свисток,
и тут – началось! Выдвигаясь из пыльных кустов
оскаленной клавой, скрипел чёрно-белый рояль,
кряхтел септаккордом и шумно педали ронял.
И бурный, как Терек (он буен – я слышал!), был рад
разнузданный телек всучить нам нескромностей ряд
и их смаковать. Сладковатый вскипел фито-чай
и, не повернув головы маяковский кочан,
бубухнула гиря, брандмауэр грубо круша
(как в фильме Феллини), не строя взамен ни шиша.
Ну вот, наконец! Что-то дрыгнуло задней ногой
в седьмом измерении так, что немного другой
предстала компания знаков, на клетчатый лист
набросанных; и изменив выражение лиц,
друг другу уже двойники улыбнулись в стекло,
и мумрик* на Фобос нацелил своё НЛО.
--
* мумрики — самоназвание жителей Фобоса.
Пассионарность пассива
Сохнущих скрип дубов и разбой побегов
глушат невинно живое твоё лицо.
И не пытайся вырвать у них победу.
Пей не шампань, а терпения тёплый сок.
Делай, что́ должен: малую смальту звука
взвякни в зиянье мозаики – звонче чтоб –
меж междометий, глаголов и тусклых стуков:
стоп несказуемых – кротких предлогов об.
Орнаментально, почти что комбинаторно
проб перебор переборет парад бугров*,
не пререкаясь с придворным трезвоном горна
и не братаясь с когортой его врагов.
Спектром магическим в небезызвестной призме
синтаксис смело криви и коверкай слог,
каменнолико на празднике и на тризне
равно нейтральный, пассивный, что твой залог.
И, постигая пассионарность пассива,
по́ступи пестуя шалый летящий шаг,
не за сортиром рухнешь башкой в крапиву,
а воспаришь – как светящийся яркий шар.
--
* бугор — начальник; элемент «элиты»; «известняк».
И складно, и нескучно
Сиди, обыденность, в потёмках,
не тормози мою работу!
Я не люблю писать о ЧЁМ-ТО.
Меня не вдохновляет ЧТО-ТО.
А я люблю писать про нечто.
Про взгляд и нечто. Но такое,
чтобы звенело, как колечко
о подстаканник, золотое.
И чтобы тонкие глаголы
витали, цацкались и пели,
и звуков лёгкие уколы
ознобом отзывались в теле.
Летя стремглав, как света кванты,
чтоб в цель они ложились кучно...
− Так Вы творите как новатор?
− Ну, да: и складно, и нескучно.
Фигуры сна
Приманивал специальным дыханием и сопеньем.
А он рисовал фигуры на скрытой изнанке век.
И тёмный недобрый город в стихах я воспеть успел ли,
теперь и не вспомнить, ибо погас его полусвет.
Неслышимые шарниры на сто степеней свободы
раскалывали движенье и определяли ход
медлительных незнакомцев невыясненной породы
(кто только им встроил в чипы иррациональный код!)
Удары венозной крови без промаха бьют в затылок.
Воспоминанья кратки и сладок осадок дрём.
Чудна́я картина мира, где я ещё жив и пылок,
пропав, прожелтила штору скупым ночным фонарём.
Диджей
Диджей это Doctor Juris*, а не то, что
мог бы подумать любитель звонких звуков.
Что мне несёшь ты, электронная почта,
из динамика шёпотом помяукав?
Сообщение зверевских кураторов?
Предложение платной публикации?
Реклама продаж косилок и тракторов?
Спам о полном излечении канцера?
А то адвокат из солнечной Замбии
сулит миллиарды наследства дедушки
13-юродного, терзаемый,
что так и умру бедняком несведущим...
А может, мне правда, пора бы в Африку.
Мало ли кто скажет: да гиппопотам там!..
А там там-там-то – барабанной фабрики! –
диджеев учил грохотальным грамотам!
Как Цельсий надстрочным кружочком градуса –
взлетит! – аж сомлеют гориллы грозные.
Ах, там – вука-вука, жирафы, страусы...
Но я патриот. Остаюсь на Родине.
--
* Doctor Juris (DJ) Доктор юридических наук (д.ю.н.)
В этой стране
Я утешусь щедротами быта,
рисованьем по свёкле и льду.
Подкую бутербродом копыто,
безлимитное время введу.
2008
В этой стране (попыток) фигуративных стихов,
где бутерброды копыт не знают подков,
где я осене́й осеняю пламенный кров,
силлабической ахинеей и – не таков,
где фигуры, теряют смысл, обретая звук
и то ли фигурно рыдают, то ли кого зовут,
в этой стране, в этой строгой порядком бед
(которого – нет)
рваная ритмика жизни
гудит заводским гудком,
навевая партком, завком,
ржавея замком
навесным –
нам ведь с ним
ещё долго вить нить дорогого сюжета
в этой,
подбитой ватой
веков,
отдельно взятой
стране фигуративных стихов.
Где бы ни был я
Свет ли вылупится из рыка,
или, молниями влеком,
гомерический горемыка,
перочинным сверкав клинком, –
гром, взыскующий и искомый,
разверзая, как бездну, миг.
завершит, но не кодой – комой
звукописную силу книг.
Резкий звук на цепи столетий.
Песни-пляски, но – распалясь,
сунет пальчики лишний третий
в панталон пистолетный паз.
Сквозь шипение, свист и хохот
заурядней, чем турникет.
– Чик! – и миг претворит в эпоху:
от Гомера до наших лет.
Да какие там наши годы!
Миг – полвека. Два мига – век...
Ну, старлей, нацепляй погоны,
кого надо – свистай наверх.
Да взыграй – стопроцентным, клёвым,
неуёмным врагом былья
и железом пожги калёным
все края, где бы ни был я.
В трамвае
В электротрепетах трамвая,
его трезвон перекрывая,
гремит копейка трудовая,
жужжит, как в ухе – в кошельке,
тогда как президент, кивая
коллеге, лидеру Китая,
летит от края и до края
в небесной тачке налегке.
На кухне вьётся рой дрозо́фил.
клубится пар: кипит картофель.
В чём соль – в сметане ли, в укропе ль –
не скажет и мудрец иной.
А я, чей час уже не пробил,
упрятал фас в угрюмый профиль,
из пары Фауст–Мефистофель
не выбрав роли ни одной.
* * *
Равнины строк, возвышенности рифм,
длиннот озёра, лабиринт метафор.
Мазок, пресуществляющийся в штрих,
и слушатель, синекдох дегустатор,
объединились для творенья, но –
толпу мечтаний бил ОМОН сомнений,
метались буквы, как толпа лгунов,
тогда как автор, мнивший, что он гений,
продолжил курс курсора в темноте,
шарахаясь по внутренней буссоли
от юга к весту средь идей и тем,
ища тем самым как бы ветра в поле
и не найдя...
Не ум, а звук
Никто не знает, тугоух,
и тайн моих не раскусив,
что, когда я ваяю стих,
не ум ведёт меня, а звук.
21.11.2018
− Что же вы на свет не вышли,
строчки? – скучно в рукаве!
− Дело в том, что нету мыслей,
нету мыслей в голове.
И не надо, и не надо!
Мысли пошлы и скучны.
Звуки – вот одна отрада,
антиподы тишины.
Надо, чтобы среди ночи,
вечерком и поутру
звуки чавкали калоша-
ми округлыми во рту.
Чтоб свистком они свистали,
чтоб гремели, как кирпич,
кувыркающий по стали,
скажем, крыши, грома спич.
Чтобы гукали и пели,
лепетали и лились,
сладкогласные, как феи
по дороге в парадиз.
Аборигены Антарктиды
Аборигены Антарктиды
понаторели в мятежах.
Ни выи гнуть, ни горбить спины
не станут: им неведом страх.
Пускай им угрожают мачты
всех пароходов северян –
они не проиграют матча,
поддержат честь полночных стран.
Верхом на боевых пингвинах
они возьмут на абордаж
врага;
ряды сомкнув и сдвинув,
отбросят не вошедших в раж –
и европейцев бледнолицых,
и азиатов тормозных.
Они бегут, врагу не скрыться,
и налицо победы миг!
Бухие янки, австралийцы
и даже африканец злой
навек учтут героев лица
и бросят думать про разбой.
Пусть в наши мирные пределы
плывёт свободно тихий кит.
Свобода есть святое дело
всех суверенных Антарктид!
Вприсядку
Как подсолнечный злак залузган,
издавая то рык, то стон,
я вприсядку скачу за плугом,
как советовал граф Толстой.
Не кузнечик, но саранча я,
кукарача и таракан.
Лично Пушкин меня не чаял
ли в лебядкин словить стакан?
Я не дамся поэту-внуку
Ганнибаловых злых кровей,
а явлюсь сновиденьем-в-руку,
пререкаемый корифей.
В этом сне, может быть, четвёртом,
Золочёного века сне,
я примщусь суеверному чортом,
чтоб отстал и не мнился мне.
Но наскучив скакать присядкой,
я пойму: эта скука – знак,
и Ахилловой дрыгну пяткой,
наколовшись на дохлый злак.
На утрату книжки № 110
Прогрессирует прогресс
на потеху зрителям.
Пирожок насущный днесь
чёрств и непрельстителен.
С музой в сотовую связь
ввязываюсь затемно.
В ночь по кнопкам пальцев пляс:
глядь – стишка бредятина.
Приравняв курсор к перу,
за пир духа ратуя,
обозвал эту муру
«Книжкой 110-ю».
(Номер взялся не с небес,
жизнь к закату катится.
Чудо-юдо-ПСС* −
точно каракатица!)
Я её – на жёсткий диск,
наслаждался качеством...
Друг-компьютер, починись**,
я ж забыл всё начисто!
--
* Полное собрание сочинений.
** Он и починился. И вот она, эта 110-я книжка!
© Александр Воловик, 2019.
© 45-я параллель, 2019.