Александр Ринский

Александр Ринский

Сим-Сим № 34 (382) от 1 декабря 2016 года

Северный почтовый

* * *

 

Слышно, как тени включают воду этажом выше.

Слышно, как капает что-то из крана и холодильник слышно.

Слышно, как катятся волны по трубам. На побережье моря

Тоже проложены трубы. Оттуда

слышится шум прибоя.

 

Лодкой, зарытой в песок или лодкой, оставленной у квартиры –

Мне безразлично, кем быть. По бумаге

время течёт пунктиром.

Мне безразлично, как плыть – от причала, к причалу, к печали, к песчанику храмов.

Море волнуется. Я повинуюсь. И возвращаюсь обратно.

 

Пенится море за стенами дома. Стылое – всё же, ноябрь.

Капает что-то из крана на кухне –

капает память.

Слышно, как катятся волны по трубам. Лампа горит, как фонарик

Старого рыболовецкого судна

в рыболовецком тумане.

 

* * *

 

А его всё больше и больше, и, Боже

мой, мой распахнутый город свернулся как кошка в кольцо.

Одинокая птица на ветке недвижна в течение века. Её

вероятный полёт будет длиться в течение ветра – ещё

не начнётся, как будет окончен.

 

Сверху вниз, камнем в прорубь, снарядом «Авроры», то есть –

его гулким отсутствием. Грудь раздувается кашлем

как костёр революции. Здесь неоглядности нет,

здесь теперь непроглядность

 

и какие-то волчьи повадки и птичьи права:

то сражаешься с ветром, сбиваясь в маршрутную стаю,

то стремишься ко свету. Возникший синдром мотылька

не пройдёт, пока снег не растает.

Я гляжу сквозь стекло, понимаю, что он не растает

 

ещё множество дней, может – месяцев, может, и лет:

неподкупных, как нож гильотины, и длинных, как звук гильотины.

И не знаешь, что ждать: может лето, а может быть нет.

Полагаю, что следует как-то прожить эту зиму,

если я не смогу, то, Господь, помоги мне

не исчезнуть совсем уж бесследно.

 

А снега всё больше и больше.

 

Раньше, чем ты осознаешь

(верлибр)

 

утром ты видишь

жёлтый дубовый лист на брусчатке

вечером

жёлтый слоёный пирог на тарелке и знаешь

всё это кончится. Некому станет

печь пироги.

 

утром ты видишь

своё отражение в зеркале

вечером –

на фотографии с надписью

«тысяча девятьсот пятьдесят»

 

всё это кончится

раньше, чем я осознаю.

 

утром ты думаешь:

ведь у меня будет сын.

вечером думаешь:

мне же всего восемнадцать

рано писать о таком.

но отражение морщится,

складка над переносицей

слишком понятна

слишком

 

слушай, сын (не сказать бы – сынишка,

я же не рифмы ради, я же действительно верю)

 

тебе будет сложно и нужно

знать одну вещь, которая

усугубит ситуацию.

по опыту твоего

сомнительного отца –

 

всё это кончится

раньше, чем ты осознаешь

 

Северный почтовый

 

От пика до пике, до смены мест

Слагаемых рукой и сложенных окрест

В подобие преград. Сигнальные огни

Утоплены в смоле и не видны.

 

Отдай мотор земле, отдай полёт

Ноябрьской звезде. Второй пилот

Вздохнёт из-за плеча, махнёт крылом,

Уйдёт на запасной аэродром.

 

Ни поезда, ни рельс и корабли

Не замирают здесь на счёте «три»,

Но задирают вверх бушприты. Вниз

Их тянет не вода, но чья-то жизнь.

 

Свобода – не бензин, она – недуг,

Стихи – не ангельский язык, а просто звук

С кормы Титаника. Загадывай тогда,

Когда ты сам – упавшая звезда.

 

Ни «Фрама», ни креста на этих двух

Невзятых полюсах, но птица Рух

Поёт над такелажем проводов.

Пиши: за двадцать тысяч кабельтов

 

Под небом надрывается мотор.

Январский меч, январский приговор,

Воздушная свеча. Гранит и лёд.

Здесь ни одна душа тебя не ждёт

 

Телефонограмма

 

Этот город тревожен как чаячий крик. Ни черта

Невозможно писать. Коммунальный адок. Человеку

Человек – комендант. Проведённая взглядом черта

Остаётся мелком на паркете.

Знать бы, кто меня выведет вон – те ли, эти.

 

В каждый улице – чей-то испуганный взгляд. Если нет

То за зеркало лучше не браться – себе же дороже.

И сжимаешь в кармане жетон, а не абонемент –

Это всё, что тебя отличит от прохожих.

Раз-два, раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три... Боже!..

 

Это вовсе не вальс; это шутка, дурная игра:

Кто-то вынес сундук и потешный шарманщик завёлся.

Это вовсе не танец; но талию ищет рука,

А глаза ищут солнце.

 

Петер-беженцы и петербуржцы. Солдаты и снег.

Город тихого плача внутри коммунальной квартиры.

Время падает с крыши и, падая, сходит на нет.

Время падает. Слышишь?

 

Предисловие к письму

 

Заплатить по квитанции, выданной сентябрём,

Засмотреться на серую кошку и на брусчатку,

Неосознанно вклиниться слухом в чужой разговор

На башкирском или татарском, или из двух десятков

 

Составляющих весь лексикон Федерации Икс

На каком-то ещё. Повстречаться со старым знакомым,

Проследить за течением улицы. Медленно вниз

По проспекту спускаясь добраться до дома

 

И занять своё место среди городских координат,

Выражая себя не иначе, как детской задачей,

Где от пункта под литерой «N» в пункт под именем «Санкт...»

Отправляется южный почтовый с моей передачей.

 

Где деление яблок ещё не теряло резон,

Где разносчик конвертов отыщет маршрут покороче.

Я не вижу с балкона тугой, словно лук, горизонт,

Но я знаю, в кого он нацелен. И вою по-волчьи.

 

Девять жизней

 

Первая канула в Лету как пыльная тога,

Вторая осталась камнем на перепутье,

Третья была ко мне беспримерно жестока,

Четвёртая длилась, пожалуй, не больше минуты.

Пятая... Впрочем, о пятой сказать мне нечего.

Шестая осела на землю пеплом белогвардейским,

Седьмая вспыхнула в небе над Андами майским вечером,

Восьмую поэтому продал и пропил с треском.

С тех пор не терплю алкоголь. Проживаю последнюю

И не помню уроков ни этой, ни прошлых жизней.

Всё пытаюсь какой-нибудь смысл выжать,

Чтобы было не стыдно пред Богом и пред собеседником

Из разряда случайно встречающихся в вагоне,

В интер -нете и общем -национале.

Может восемь моих никто никогда и не вспомнит,

 

Но хочу, чтоб девятую вспоминали.

 

Безымянный эскадрон

 

Красной коннице посвящается

 

Разгулялись, гикая,

Оседлали гром!

Ой ты Поле Дикое,

Дикий эскадрон!

 

Дайте ветра длинного –

Не в коней ли корм?!

За мостом Калиновым,

За Дурман-рекой

 

Вдовами оплаченный,

Бейся, барабан!

К раю поворачивай,

Эскадрон-туман!

 

Над полями чёрными –

Вороной лавой!

К дьяволу учёности!

Шашки – наголо!

 

С плеч долой бессмертие!

Не по Сеньке нимб!

Бурями расстрелянный

Эскадрон расстриг!

 

Бейся, грива, знаменем!

Бейся на ветру!

Солнца круг оплавленный –

Ай его, ату!

 

Ай ты, горе-Родина –

Звон колоколов!

Скачет, воцерковленный,

Эскадрон воров!

 

Из огня да в поìлымя

Перебежчики!

Скачут буйны головы

Да жеребчики!

 

Дай же, дай же ветра нам!

Маузер у бедра –

Мчится рай разведывать

Эскадрон-стрела!

 

Звон!

Гик!

Стук

Копыт!

Жизнь –

вой!

Бег

строк:

– Дай-ка лучше курева,

товарищ Бог!

 

Генерал-лейтенанту барону

Роману Фёдоровичу фон Унгерн-Штернбергу

 

Божьей милостью, палач!

Так и вижу:

Если кто на вороном,

Вы – на рыжем.

 

Барон фон Унгерн-Штернберг!

 

Азиатская дивизия

Азиатскую ревизию

провела по всем стилям –

старым и новым:

огнём и мечом,

пулемётом и словом.

 

Залитая кровью земля

даёт хорошие всходы.

Урожаи огромны!

 

Вот ваша лошадь,

Уезжайте в историю, не раздумывая о прошлом –

прекрасного было мало.

Вот ваше знамя. Порядочно потрепало!

Ваши погоны, ханский халат и память.

Постарайтесь, всё-таки, в будущем нас избавить

от своего второго пришествия (второго нашествия).

 

Не заставляю,

но смиренно прошу точку поставить

в необходимом месте

са-мо-сто-я-тель-но :

Последний [.]

Русский [.]

Император [.]

Монголии [.]

 

Ну, вот и всё.

Катитесь к чёртовой матери!

 

Самый счастливый день

(верлибр)

 

...Однажды меня уже спрашивали про самый счастливый день.

Это было в начальных классах, а может, и не было вовсе...

 

...Крепость внутри в миллион раз обширней. Снаружи

стены огромны. Но если пройти сквозь ворота

перестают казаться надёжными...

 

...Может спросили что-то навроде «как провёл лето»,

но в любом случае – тогда не нашёлся с ответом...

 

...Сон – исключительно чёрно-белый.

Склон – исключительно под кипарисом.

Был бы художником, так бы сказал:

– Рисовать не стану. Есть вещи,

слишком красивые, чтобы их рисовать...

 

Полуостров и счастье схожи во многих смыслах,

в первую очередь в том, что им не хватает

маленькой чёрточки до полноценности:

четвёртого берега моря и всяких таких мелочей.

Но, в общем-то, и не нужно.

 

Это было в Крыму, в 2015-ом,

хорошо, что не девяносто пять лет раньше.

Пыльная дорога. Какие-то идиотские виноградники. Возможно, тогда я вспомнил, что счастье

тоже следует ощущать.

Это была моя личная

Перекопско-Чонгарская операция.

 

* * *

 

И метёт метла, подымает пыль,

Дворниковским кашлем стрекочет сердце –

Как последний кузнечик осенних терций.

И пылает Солнце звездой Полынь.

 

Я вкушаю горечь твою – минор –

И мажор вполовину пустого ветра:

не найти ни лучше, ни хуже. Это

означает: осень. Почти глагол.

 

Потому как «осень» равно – осенять

Крестным знаменьем грудь в перекрестьях улиц,

Потому как нечто стучит, волнуясь –

Может, сердце треснутое опять

 

Дворниковским кашлем стрекочет. Стрел

Не клади в колчан, купидон из меди:

Не хочу говорить о любви, поверь мне,

На сентябрьском фронте без изменений –

Пенье крон, молчание стел и стен.

 

Мне достаточно писем и снов. О простом

Лучше петь – о «золоте да багрянце»...

Впрочем, ладно! Давай, купидон, уговор:

Прямо в грудь, одну.

Подожди, я закрою глаза,

Чтобы меньше бояться.

 

* * *

 

Улица – просто улица – иногда –

Это не просто улица, а вода.

Сердце гремит как пушка, меня роднит

Панцирь с ракушкой. Вера – не проводник.

 

В голых глазницах – соль, паруса до дыр,

Где бы найти окно и шагнуть в эфир,

Выйти в эфир, приём, передача: да? 

– Слушайте, капитан, здесь везде вода! 

 

Пара тире для вас – смастерите крест,

Горе моим словам, что теряют вес! 

Голубь вернулся с веткой метро, но нам

Проще сломать весло, чем построить храм,

 

Лучше пишите набело, без купюр:

Бог нас хранит как ранее – Порт-Артур,

Голос хрипит, как радио над страной,

Злой, как убийца Авеля, но живой:

 

Житель не выбирает плацдарм, подъезд,

Живность не разбирает, кто прав, но ест.

Жизнь – это парус, вера – её мотор,

Жить – это казус белли и приговор. 


Кончим же споры, сядем, потушим взор,
Жизнь – Лжедимитрий в Тушино: тоже вор –
Времени, воли, силы. В конце конца
Станут седыми чёрные паруса.

Сам – или кто получше. Вот камень, меч.
Сердце гремит как пушка, опять картечь
Звёздами в небе, выше – за небом, за!..
Если грозу не слышно – ты сам гроза.