Чтобы не повторилось. Never again
После 11 сентября 2001-го мир стал иным. Возможно, кто-то считает, что это не так... Тогда он смело может закрыть эту страницу. Ибо эссе и стихи в нашей подборке, связанной с трагедией 9/11, – не для любителей попсы и гламура, не для искателей лёгкого чтения. Но редакция надеется, что среди читателей сайта-45 таких не будет.
Нежное поле проросших под утро сердец…
В эти дни хотелось просто бродить по улицам. Быть со всеми. Вдыхать асбестовую гарь. Соприкасаться плечами с людьми, держащими фотографии без вести пропавших. Весть о новой эре в жизни города пришла с воздуха. Вовремя позвонить близким – не доезжать до работы привычным путем до Челси - свернуть раньше с Гудзонского хайвэя – не ясно, что случилось. Огромный авиалайнер прогудел вдоль Пятой авеню, чуть не задев крышу нашей Нью-Йоркской Публичной Библиотеки, будто решил обогнать утренний затор и попасть на работу ко времени. Башни-близнецы Мирового Центра высились на конце конуса острова, у Гудзона, непредставимая ось ландшафта, ставшая привычной, как снежные хребты для жителя горной деревни в Гиндукуше. У нас, не видевших войны – откуда-то рефлекс, передавшийся от родителей, переживших Москву 41-го года: обзвонить близких: все ли целы? Зажигалки на крышах у голубятен. «Головни на снегу 41-го года...» Генетическая память. Подкреплённая живым опытом многих друзей в Израиле. 100 терактов за 11 месяцев. Куски шестнадцатилетних российских девочек из Одессы и Питера, нашмяканные на арматуру дискотеки с российской поп-музыкой. Кусочки тел тщательно, часами, собираемые ортодоксами для захоронения. Древний религиозный обычай, ставший страшной рутиной XXI века.
Помню телефонный разговор с подругой в Манхэттене в 1993 году, при первой попытке взорвать Центр. Она – в здании рядом: вой сирен в телефонной трубке, ничего не понятно, внизу на улице – машины скорой помощи, пробивающиеся из Госпиталя Сент-Винцент, тревожно мерцающие волны патрульных машин, разбивающиеся о дымящуюся «зону войны».
Совсем близко подойти не удалось. Кордоны полиции и вокруг – толпа с флагами, рукоплещущая каждой пожарной и спасательной машине с измученными, запылёнными мужиками в касках. В этот день город потерял 350 своих лучших пожарных. Традиционно, в Нью-Йорке – это простые ребята-ирландцы – Квинс, Бруклин, Стэйтен Айленд. Дочку московского поэта Володи Друка в последний момент перед крушением первой башни эвакуировали из Стайвессант, школы для особо одарённых детей. Подростки бежали на север от гигантского растущего облака обломков и гари. Полицейские взывали: не оглядывайтесь! По-английски это звучит цитатой из Библии. Девочки каждый день приходили к оцеплению, пытаясь хоть чем-то помочь. Людей не пускали за оцепление. Нужны были только опытные поисковые группы. Самая ценная, прославившаяся после Оклахомского теракта, прилетела из Оклахомы. Привезли с собой специальных поисковых собак, натасканных искать человеческие тела под руинами. Тел не было – только их части. Собаки перерабатывали, агенты надевали им на лапы специальные предохраняющие чехлы и снова выпускали во всё более смердящую гарь. Самая знаменитая – красавица-лайка со странной кличкой «Свиная отбивная», неутомимая умница. Она отдыхала тут же, на объекте, лакомясь большими муравьями, ловко подцепляя их лапой, и зачарованно смотрела «Планету животных» по TV в палатке для отдыха, размышляя о чём-то своем.
Теперь отовсюду видна зияющая дыра в городском ландшафте, заполненная плотно висящим дымным облаком. Густые затяжные дожди на второй день поисков превратили сцену в раскопки на дне мирового океана. Матери обходили Нью-Йоркские больницы, пытаясь по спискам найти своих. Противогазные маски исчезли из аптечных магазинов. Новые завозили огромными партиями. Встретил человека, который за свои деньги скупал их в только ему известном месте и бесплатно раздавал на улицах. Я предложил помочь, дать денег: только отмахнулся, дал горсть масок. Модные итальянские ресторанчики на Хаустон-Стрит выставили столы на тротуарах, на следующий, ясный день. Бесплатно раздавали чудесные знаменитые итальянские макаронные блюда: пасту под соусом, с креветками, чесночно-томатную. Надписи: специально для спасательных работ, бери кто хочет.
В задыхающемся компьютере – тревожное электронное потрескивание из Москвы, Иерусалима, Лос-Анджелеса: жив ли адресат и его близкие. Друг – американский поэт прислал по случаю стих Виславы Жимборской, написанный давно, по другому случаю:
Это могло случиться.
Должно было случиться.
Случилось раньше. Позже.
Ближе. Дальше.
Случилось, но не с тобой.
Должно было случиться.
Случилось раньше. Позже.
Ближе. Дальше.
Случилось, но не с тобой.
Ты выжил, потому что был первым.
Ты выжил, потому что последний.
Потому что один. Потому что другие.
Потому что слева. Потому что справа.
Потому что шёл дождь. Потому что солнце.
Потому что упала тень.
Ты выжил, потому что последний.
Потому что один. Потому что другие.
Потому что слева. Потому что справа.
Потому что шёл дождь. Потому что солнце.
Потому что упала тень.
К счастью, там был лес.
К счастью, без деревьев.
К счастью: перила, крюк, балка, тормоз,
Рама, поворот, сантиметр, секунда.
К счастью, соломинка плыла по воде.
К счастью, без деревьев.
К счастью: перила, крюк, балка, тормоз,
Рама, поворот, сантиметр, секунда.
К счастью, соломинка плыла по воде.
Благодаря, таким образом, несмотря на и всё же.
Что бы случилось, если б рука, нога,
Один шаг, на волосок.
Что бы случилось, если б рука, нога,
Один шаг, на волосок.
Так ты здесь? Ты – из той минуты, что ещё длится?
Мелкая сеть, но тебе удалось – сквозь?
Не перестаю удивляться, не могу быть немее.
Послушай,
Как сердце твоё бьётся во мне.
Мелкая сеть, но тебе удалось – сквозь?
Не перестаю удивляться, не могу быть немее.
Послушай,
Как сердце твоё бьётся во мне.
(перевод мой – А.Г.)
Весь город обклеен фотографиями с краткой информацией о пропавших. Сильвия Биаджио, 29 лет, работала на 102-м этаже, брюнетка, рост, вес, на открытой шее – маленькое распятие, последний раз видели в 7:30 утра в лифте по дороге на работу. Нгуен Чен, 27 лет, первое вьетнамское поколение, специалист по налогам, до работы не дошёл. Кармен Ортиз, 45 лет, м. р. Пуэрто-Рико, служащая кафетерия, ранняя утренняя смена. Джим Пауерс, брокер, вьетнамский ветеран, фирма Морган Стэнли – Дин Виттер, 55 лет, пришёл раньше обычного в офис перед совещанием. Артур Джексон, 45 лет, водопроводчик в Северной Башне, родился и жил в Гарлеме, утренняя смена. Мой приятель Ховард Ливи, искусствовед, страховой агент по живописи, фирма на 102-м этаже, на приёме у психотерапевта с восьми до девяти утра во вторник (диагноз: «кризис среднего возраста, депрессия»). Это и спасло, все коллеги и друзья сгорели. Многие завтракали перед работой на первых этажах в кафе и у киосков с эспрессо и творожниками.
В те вечера и ночи: свечи, свечи, танцующие язычки, проросшие сердца из-под золы. Свечи в руках у людей, в парках, десятки свечей у плакатов с фотографиями пропавших. В городских сумерках кажется: весь город колеблется в неверном нежном дыхании тысяч свечей.
Опадают пепельные лица
Осенью в Нью-Йорке.
Асбестовое солнце не гаснет
Ни днём, ни ночью.
Многоглазая рыба
На суше –
Взорванный остров.
Крыш чешуя
Зарастает цветами.
В гуде сирен –
Безответное небо.
Сумерек астма –
В аспидном кратере порта.
Люди бредут на пожар.
Рыбы плывут – где поглубже.
Парки пусты на рассвете, и только
Колеблемо ветром
Нежное поле
Проросших под утро сердец.
Осенью в Нью-Йорке.
Асбестовое солнце не гаснет
Ни днём, ни ночью.
Многоглазая рыба
На суше –
Взорванный остров.
Крыш чешуя
Зарастает цветами.
В гуде сирен –
Безответное небо.
Сумерек астма –
В аспидном кратере порта.
Люди бредут на пожар.
Рыбы плывут – где поглубже.
Парки пусты на рассвете, и только
Колеблемо ветром
Нежное поле
Проросших под утро сердец.
Охапки цветов и ещё больше свечей у широко раскрытых ворот пожарных команд. Внутри – горы коробок с продуктами, домашними пирогами, консервами, подарками. Целые районы несли охапки ко входам в помещение отрядов противопожарной обороны. Невиданное событие: рукоплескания полицейским патрульным машинам, выезжающим из «нулевой зоны».
В городе – диковинные, непривычные сцены. Чёрная, хорошо знакомая, форма полицейского управления Нью-Йорка – в меньшинстве. В серой форме, рослые, в традиционных ковбойских шляпах: полиция правительства штата, подчиняющаяся только губернатору в Олбани. Аккуратные блестящие седаны с вежливыми настороженными полицейскими из маленьких, тихих, домашних городков Нью-Джерси, патрулирующих не местную пиццерию, а Таймс Сквэр и Бродвей. Несколько солдат пехоты США, молодые вьетнамцы и корейцы в полевой форме, в больших маскировочных касках с оплёткой. Странная картина, напоминающая фотографии Вьетконга времён вьетнамской войны. Совсем невероятное: тающие в сумерках грозные бронетранспортёры с маскировочной покраской – MP (military police). Знаменитая военная полиция: белые каски и наручные повязки, более зрелые мужики, постарше, профессионалы, послужившие по всему миру.
Утром в понедельник после шестидневного провала – открытие нью-йоркской биржи. Кордоны: стройная, длинноногая мулатка в тёмных очках, в чёрной униформе полиции города с «подкреплением» – морская пехота в полевой маскировочной форме, каски, надвинутые на глаза. Вечером телекомментатор предупреждает: просьба слабонервным не смотреть! Интервью CNN с обожжёнными из ожогового центра госпиталя Корнельского университета у Ист-ривер.
Осознал ли город потерю сердца? Поднимет ли он своё обугленное сердце из влажности вечного прибоя, несущего чешуйки жизни и смерти от астрономически далёкой Евразии?
Стечение времён,
Где не находят места
Провалы голосов,
Зияние извне.
Сыреющие дни,
Под сумрачным навесом
Окрестных городов
Дрожащие огни.
Где не находят места
Провалы голосов,
Зияние извне.
Сыреющие дни,
Под сумрачным навесом
Окрестных городов
Дрожащие огни.
Гниёт река и, чествуя начало,
Гербарий осени торжественно раскрыт.
Прохладный тлеет парк,
Над брошенным причалом
Сочится свет
В церковные дворы.
Гербарий осени торжественно раскрыт.
Прохладный тлеет парк,
Над брошенным причалом
Сочится свет
В церковные дворы.
У зеленной – языческие краски,
И статуя корейца на углу
Безжизненна. Закат. Витрины гаснут.
День бесконечен. Я тебя люблю.
И статуя корейца на углу
Безжизненна. Закат. Витрины гаснут.
День бесконечен. Я тебя люблю.
Прежний закат никогда не повторится в этом городе. А особенно – восход. Если бы, как в досамолётную эпоху, по-прежнему плыли бы тысячи караванами через Атлантику в Нью-Йоркскую гавань к карантинному Эллис-Айленду, ещё издалека был бы виден зияющий остов острова надежды: за факелом статуи – гигантский каменный дредноут с индейским именем, взорванный в гавани.
Андрей Грицман
Сентябрь-2001
Нью-Йорк
Ground Zero
В то утро я почему-то была дома – кажется, на работу надо было с обеда. Вдруг – телефонный звонок. Муж. Голос какой-то необычный, напряжённый. «Ирка, подойди к окну в спальне! И телевизор включи». Подошла к окну. Верхние этажи одного из «близнецов» дымились: жуткие, густые клубы дыма... А дальше... ну, что было дальше, все видели много раз – в новостях, в хрониках.
Многие говорили, что когда впервые увидели это по телевизору, поначалу решили – это кадры из какого-то фантастического фильма-страшилки или ещё что-то вроде этого. Видимо, защитная реакция: сознание просто отказывалось воспринимать, цеплялось за любое объяснение, как за последнюю соломинку... У меня такой соломинки не было. Я смотрела не на экран телевизора, я всё это видела из окна своей квартиры...
Через пару недель в Центральной Библиотеке Бруклина была встреча с Наумом Коржавиным, и он вспомнил ахматовские строки про «не календарный – настоящий двадцатый век». Сказал: а 11 сентября начался век двадцать первый...
Больше года я не могла заставить себя взглянуть в ту сторону, туда, где из привычной панорамы Манхэттена исчезли эти два здания, символ города... Помню свои ощущения, когда в первый раз подошла к тому месту, которое теперь называлось – Ground Zero. Как на Пискарёвском кладбище...
Я не смогла об этом написать. Я не люблю об этом говорить. Как о блокаде. Но – надо помнить, и надо напоминать забывчивому и легкомысленному миру. Чтобы не повторилось. Never again.
Сентябрь-2011
Нью-Йорк
11 сентября 2001 – Нью-Йорк
На экране башня тает, как эскимо.
Рыжий всполох летит к земле, как осенний лист.
И растёт желанье выбежать из кино
и сказать: «Какой безжалостный сценарист!»
Но экран документален: сиди, смотри.
И, не в силах оторваться, сижу, смотрю.
А из окон машут тающие внутри,
в чёрном гейзере, и это, увы, не трюк.
У меня в другой стране не живёт сестра,
слава Богу, в двух шагах и отец, и мать,
слава Богу, это совсем не они с утра
на работу мирно отправились – умирать.
Но из утра чужой страны приползает страх
и нью-йоркским пеплом мою покрывает ночь.
И всё снится мне, как машет моя сестра,
сорок тысяч сестер, – а я не могу помочь.
12 – 15 сентября 2001 года Челябинск
Уцелевшие
Любовь – это всё, и это всё, что мы о ней знаем. Эмили Дикинсон Нам повезло. Тебе и мне
Не довелось в Нью-Йорке быть
Тогда – вверху, в дыму, в огне.
Нам суждено любить и жить.
Представь, а если бы? Ну, вдруг?
И телефон бы записал
Последний крик, последний звук,
Пока ты тихо, сладко спал.
Или, ужаснее: сказать
«Прощай. Люблю» сквозь боль и дрожь,
Беспомощно. И точно знать:
Ещё чуть-чуть – и ты умрёшь.
Иль прыгнуть из окна, вдвоём…
Но это выпало не нам.
И мы острей осознаём,
Что жизнь – Любовь. Она одна.
Венди Коуп Осень-2001 Лондон
Перевод Натальи Крофтс
Сидней
Размышления о человеческом факторе
в свете нечеловеческого акта
Памяти жертв 11 сентября Не триллер на экране – кадры были.
Взрывной волной вчерашний смех смело.
Вы, стюардесса, чьей-то дочкой были!
Вас кто-то «папой» называл, пилот!
Пал плод творцов. Не дрогнув, башни пали.
Мир исказился в сути и в лице.
Но пусть бессрочно будоражит память
Обугленное тело ВТЦ.
Какой финал у этого пролога?
Ведь в эпицентре риска устояв,
Мы погибаем в собственных берлогах
Не от сибирских – от душевных язв.
Кричит Коран. Дрожь Библию пробила.
Враждебность вер живительна ужель?
Но всех сроднила братская могила,
Заняв 110 в кубе этажей.
Мир расщепил безумный поединок.
Не время ль вспомнить, наконец, о том,
Что все сколь уязвимы, столь едины
Пред Небом, болью, радостью, судом.
Истории уроки – меч да молот.
Диагноз мира – колики войны.
Нам уцелеть и локти не помогут.
Свой волчий нрав сперва унять должны.
Мужья, свекрови, боссы, братья, лиги,
Коллеги, знаменитости, врачи –
Воюют все – от мала до велика,
По существу, не ведая причин.
И то, что каждый избран местом лобным,
Что палачи не знают, что творят,
И потому клыки звериной злобы
Вонзились прямо в сердце Сентября.
Похоже, долго мир не будет прежним.
Всё по кругам вращается своим.
Но только б выжить, только б быть надежде!
Тогда мы устоим.
Инна Богачинская США
Отрывок из поэмы «Нулевые годы»
Бессмысленных дней вереницы,
Как полчища, шли напролом,
Пока не срослись единицы
Кровавым сентябрьским числом.
Безоблачный призрак вчерашний
Уплыл, натянув паруса.
Одиннадцать – словно две башни
Нацелил сентябрь в небеса,
Чья ровная гладь голубела,
Над миром склонясь набекрень.
Порой превращаются стрелы,
Не зная об этом, в мишень.
Их стройные станы разбиты,
Развеяны в горьком бреду.
Огонь, человеком добытый,
Добытчика мучит в аду.
Слепя, полыхают зарницы,
Замедлив вращенье Земли.
Недавние две единицы
Лежат, превратившись в нули.
Царит в голове отрешенье,
И быль принимая за сон,
Меняет своё отраженье
Стремящийся к устью Гудзон.
И смотрится тем ненавистней
Числа календарного жердь –
Сложились три тысячи жизней
В одну беспробудную смерть.
Печальная весть шелестела
С экранов, страниц, площадей...
Я думал: какое мне дело
До этих погибших людей?
Истории вечные шифры
Настолько наш мозг оплели,
Что крупные числа и цифры
Для нас всё равно, что нули.
Затмив незнакомые лица
Звучит, как вселенский хорал,
Чужая для всех единица,
Которую ты потерял.
Незримая капелька в море –
Но что все моря без неё?
Какое всеобщее горе,
Сильнее, чем горе твоё?
Но тех, что глядели с экрана,
Как некая скорби юдоль
Сроднила внезапно и странно
Великая общая боль.
Стеснённые чувства большие
Прорвались на свет горячо,
И плакали люди чужие,
Уткнувшись друг другу в плечо.
И каждый, казалось, сквозь смуту
В число привносил свою дробь.
Сближает людей почему-то
Не общая радость, а скорбь.
И глядя в их горькие лица
Сквозь собственный тающий дым,
Я чувствовал, как шевелится
Во мне сострадание к ним,
Как сердца горячая мякоть
По телу течёт, словно ртуть.
И как же хотелось мне плакать,
К кому-то склонившись на грудь!
Михаил Юдовский Германия
* * *
Родных последние звонки,
Любви короткие признанья.
Секунды света и прощанья –
Ты ради Бога сбереги!
Две башни рушатся, Земля
Их принимает. Тучи пыли…
И с ними Мир похоронили,
Теперь другие – ты и я.
Юрий Микулин Москва
Twin towers
Отважно поднялась рука
На тему эту.
Моя поэзия хрупка
По трафарету.
По-вавилонски высоки
Стояли башни.
И дерзновенны, и легки
И бесшабашны.
Светило солнце. Обещал
День быть погожим
И радостно его вcтречал
Тот, кто не дожил.
Как виражи твои круты!
Имею ль право
Сказать, что, Господи, не ты,
А – дьявол.
Удар направил Он одним
Движеньем длани.
И над пожаром – скорбный нимб,
Печать закланья.
И в небо – тысячи святых
Из пекла.
Нетленны чёрные цветы
Из пепла.
Зола над городом кружит,
Как снег, летает.
Те, у кого осталась жизнь,
Её латают.
Елена Литинская Сентябрь-2001 США
Горькие яблоки
Остановись на бегу, на минутку – ненадолго.
В небо бездонное молча – без слов – посмотри.
Чувствуешь?
Горечью пахнут осенние яблоки,
и почернели от горя и слёз сентябри.
Яблоко – город в ладонях далёкого берега,
лишь по открыткам и песням я знала тебя.
Пел хрипловатый усач-эмигрант* об Америке,
о небоскрёбах, о радуге после дождя.
Чёрным по синему – небо бездонное вспорото!
Алым по серому – пепел, руины и кровь…
Остановитесь!
Сентябрь беспросветный запомните,
дабы безумие не повторить вновь и вновь.
Время пройдёт, и, как водится, все успокоятся.
Но неизменно – сентябрьским безоблачным днём –
тень набежит,
и мы вспомним
и тихо помолимся…
Все мы отмечены чёрным от слёз сентябрём.
Если судьба приведёт тебя к водам Гудзон-реки,
слушай Манхэттен
и запоминай,
и – смотри...
Чувствуешь?
Гарью пропахло огромное Яблоко*,
и почернели от горя и слёз сентябри.
---
*Вилли Токарев
**The Big Apple – Большое Яблоко –
самое известное название Нью-Йорка
Людмила Шарга Одесса
Триптих
Памяти Елены Мельниченко, погибшей 11 сентября 2001 года
* * *
О разлуке слов не говоря,
Довелось навеки разлучиться.
Беспощадным стоном сентября
На пролёте захлебнулись птицы.
Покачнувшись стали на крыло,
Растворились в синей, синей выси.
Это значит время подошло
Уходить в закат походкой лисьей,
Возвращаться вновь в счастливых снах,
Не считать разлуку за разлуку,
Повторяться в сладких именах
Неродившихся покамест внуков,
Наклоняться ивой над водой,
Быть дождём и радугой и громом,
Вспыхивать душистой резедой
В садике за позабытым домом.
Был сентябрь замешан на крови.
В этот день ты выпала из буден
И ушла, врагов благословив,
В назиданье незнакомым людям.
* * *
Забывается всё, но тебе не дано затеряться
В непрочитанных книгах, в уюте чужих городов,
В чётках из адресов и в стерильности реанимаций,
В духоте электричек и в пене цветущих садов.
Мне теперь не стареть, хоть былые стираются грани,
Рвётся пёс с поводка и вороны чернеют с лица,
Проповедники врут, наливаются пивом тарани,
И идёт почтальон по подгнившим ступеням крыльца.
Не дано позабыть, побледнеть, заболеть и забыться,
Затеряться в гостиницах, ключ оставлять, уходя.
В дым напиться, влюбиться, случайно о встречу разбиться
И пролиться на землю горячею каплей дождя.
Не дано позабыть. Почему не дано, я не знаю.
Окровавил опушки сосновых лесов иван-чай.
Истерично визжат и маршрут изменяют трамваи,
И Апостол врата открывает в потерянный рай.
* * *
Пусть мертвые хоронят своих мертвецов,
а ты иди и провозглашай Божье Царство…
Евангелие от Луки 9:51-62
Пусть мёртвые хоронят мертвецов
И слушают оркестров грай вороний.
На высохшее тонкое лицо
Литой свечи горячий воск обронят.
Пусть якоря поднимут корабли
И вертухай поднимется на вышку,
Три горсти заповеданной земли
Шершаво-сухо упадут на крышку,
Чтоб можно было на поминках пить,
Готовым быть к труду и обороне.
Им хорошо.
А нам с тобою жить
И недругам жать потные ладони.
Швырять с моста заветное кольцо
Да объявлять проигранные войны...
Пусть мёртвые хоронят мертвецов:
Им некого любить. Они покойны.
А нам ещё растить детей и хлеб,
Читать стихи, аорту надрывая...
А упадём – пусть колыхнётся степь
Ковыльной песней без конца и края.
США
Прицельная примета
Сентябрьский реквием
Безразмерность теней –
на паркете, экране, асфальте…
Отрицайте минор:
ветер вырубил звук невпопад.
Предрекая абсурд,
по кофейным разводам лукавьте:
Хоровод? марш-бросок?
менуэт? карнавал? марш-парад?
Силуэты друзей
и старинных врагов пируэты
Различить невозможно.
И нужно ли их различать?
Сто нелепых планет –
без особой прицельной приметы.
Сто примет неизменных
печальная прячет печать.
Неразменность судьбы
и судеб неизбежных орбиты
Зашифруйте в зрачки
и захлопните шторками век…
Чёрно-белые плёнки
кислотными ливнями смыты,
А цветных суеверий
не терпит графический век.
И навалится тьма.
Но, зубами считая ступени,
Несуразность видений
гоните на солнечный луч.
Закажите мажор!
Не тревожьте фатальные тени.
И задумчивый Моцарт
уронит серебряный ключ.
2001, 12–17 сентября Ставрополь
9/11. К Богу
Спаси и сохрани своих детей невинных,
Чтоб не впиталась ночь в полоснозвёздный флаг.
Идя по сентябрю, как будто полем минным,
Помедли совершить одиннадцатый шаг.
Позволь ещё чуть-чуть пожить обычной жизнью,
Не призывай к себе, не надо, не спеши.
Но поздно… Вороньё, нутром предвидя тризну,
Уже идёт в хвосте летающих машин.
Но поздно… Счёт пошёл на миги и на доли.
Над грудой рваных тел витает груда душ.
Господь, невинных всех прими в своей юдоли,
А праведный свой гнев на смертников обрушь.
Десятый раз сентябрь начнёт помин дождями.
Десятый раз гореть деревьям, как свечам.
Десятый раз подряд вы с нами и не с нами
За каждою спиной у правого плеча.
Евгений Голубенко Одесса
|
Жильцы и не жильцы
В окна стучатся магнолии голые ветки.
Листья опять подметает подвыпивший дворник.
Кормит красивую кошку кошерным соседка.
Слева за стенкой супруги на греческом спорят.
Правый сосед – почтальон по фамилии Браун.
Сушит любовно свою униформу на крыше.
Мы увидали там мёртвую белку, убрали.
Он благодарен. Об этом в газету напишет.
Ходит в больницу соседка по имени Джоан –
Рак. На безбровом лице – выражение муки.
Деньги спускает на платья новейших фасонов.
Где-то в Европе живут её дети и внуки.
Снизу – хороший сосед, потому что не слышит,
Как я роняю ночами тяжёлый подсвечник.
Он, краснолицый ирландец, вино и картишки,
Дико кричит на подружку, напившись под вечер.
Первый этаж. Китаянка живёт пожилая.
Мне предлагала Су-Джок и иголки под кожу.
Я бы, наверно... Но боязно. Спид проживает
Даже в иголках врачей. Мы теперь осторожны.
Кто-то ещё... Я подумаю, может быть, вспомню...
Все выходили на улицу, ставили свечи.
Страшный сентябрь...
Мы плакали, плакали домом.
И познакомились в этот небожеский вечер.
Елена Соснина 9/11/2001 Нью-Йорк
11 сентября 2001 года
– Зачем, бестактный бард,
Коснулся раны скоро?
– Затем, что боль не ждёт
и раздирает горло.
– К чему слагать стихи?
Даёшь – противогазы!
– Из жизненной реки
Не вычерпать заразы.
А барду надо петь.
Иначе – задохнётся.
Так отгоняют смерть
чем под руку придётся,
чтобы затем вдыхать
бензина запах, хвои,
и внукам рассказать,
как погибала Троя.
1.
Прости, любимая, я мчусь...
Туда, где холодно и пусто,
в сквозной проём
между сегодня и грядущим –
когда умрём.
Пока же ласковой травою
твоим стопам,
я здесь, а не над головою.
Я здесь, не там.
Из райских кущ
я ветром бешеным
к окну прильну,
в тебя любовь вдыхая
бережно
сквозь тишину.
Я буду ангелом, хранящим
тебя, детей.
Я буду тенью в зной палящий.
Да будет день!
На телефоне тоже Лиза,
но ты одна
дороже мира, слаще жизни –
моя жена.
То, что делили мы, навеки
поглотит тишь,
но нечто вспрянет в человечке,
кого родишь:
частица наших жарких ночек
и благодать.
Кто будет, дочка иль сыночек?
Мне не узнать.
Смерть подступила близко-близко
И вижу я...
Тебя люблю я, Лиза, Лиза,
жена моя.
Не доласкал и не допонял,
не уберег...
Мы зары у судьбы в ладонях.
Играет Бог.*
2.
Я слышала, их было четверо.
Четыре времени года,
Четыре стороны света.
Их было четыре парня.
Иль было четыре ангела?**
3.
За что? Зачем?
Кому они мешали?
Укрой нас, ночь
своею мягкой шалью.
О, дай нам сон,
чтобы во сне забыться!
Обвал имён
и лица, лица, лица...
Настигла смерть
их, молодых, цветущих,
Летят к творцу
Растерзанные души.
И вопль отцов,
невест, и жён, и братьев:
«За что? За что
Бог разомкнул объятья?»
4.
Там, где возвышались
два столба упрямо –
прорва горя,
горя яма.
Там, где суетился
деловой Меркурий –
пир Горгоны,
радость фурий.
Было изобилье –
ныне пустошь,
пыль пожара.
голый ужас.
5.
Пропал, пропал, пропал...
В виски стреляет боль.
Дымит, смердит завал –
то дьявола престол.
6.
Кровавой ценой
заплатила Америка
за всё благородство своё
и доверие,
за сытость свою,
за своё благодушье,
за то, что хотела,
чтоб всем было лучше,
и горько ей, словно весталке, которую
изнасиловали,
опозорили.
7.
Мы вас не забудем, покуда живём.
Мы будем, мы будем
сражаться со злом.
Для тех, кто в утробах,
и тех, кто в пелёнках,
и вовсе ещё неизвестных потомков –
мы землю от мерзости этой спасём.
Мы вас не забудем,
покуда живём.
---
*Todd M. Beamer погиб 32 лет. Он был одним
из героев-пассажиров на United Airlines Flight 93,
оставил беременную жену Лизу Бимер и двух сыновей,
Давида и Андрю (три года и один год).
**Речь идет о четверых пассажирах самолёта United Airlines
Flight 93, напавших на террористов, которые захватили контроль
над самолётом. Предполагается, что из-за героизма нескольких
пассажиров самолёт не сумел достичь Вашингтона,
очевидной цели террористов. Имена некоторых героев,
сказавших по телефону своим близким, что они
собираются отобрать контроль над самолетом у террористов:
Todd M. Beamer, Mark Kendall Bingham, Sandra Bradshaw,
Tom Burnett, Jeremy Glick, Linda Gronlund. Слова Тода Бимера
(Are you ready? Let’s roll! «Готовы? Начнём!») стали боевым кличем американских войск в Афганистане).
Лиана Алавердова 2001 США
* * *
Что ты, ветер, затеял?
Куда ты уносишь дым?
Пепел сожжённых развеял –
и сам исчезаешь с ним.
Нет ничего – пустоты
воздуха и небес.
Крикну вослед вам: кто ты –
тот, кто навек исчез?
Где хоть одна ресница –
что не смогла сгореть?
Как ты хотела быть птицей,
чтобы не умереть,
чтобы прямо из гетто
выпорхнуть в пламень лета,
в это сиянье дня
(мимо того огня!).
Ваши улыбки живые
дымом уносит с земли.
…В склады пороховые
загнали – и подожгли
В пылающих башнях Нью-йоркских,
в тех ли адских печах –
пепла серого горстки,
почти невесомый прах.
Взорван, пылает автобус.
Земля, как бумажный глобус,
что пламенем весь охвачен.
Праздник смерти – так светел!
Матери – снова в плаче.
Ветер – уносит пепел.
Ветер – уносит души
всё дальше от нас, всё выше.
Их голоса – всё глуше.
Мы их уже не слышим.
Вспомни Адама, Ева.
возле райского Древа!
«Нет ни древа, ни рая!» –
губы шепчут, сгорая…
Илья Рейдерман 25.07.06. Одесса
WTC – 11 сентября 2001*
1.
Перед глазами... Дорога... Во вторник...
Дым над Манхеттеном из Близнеца...
Через минуты ударят повторно...
Чувство начала войны... и конца...
Сто этажей, обречённые – тридцать.
От неизбежного там не уйти.
Десять минут – позвонить и проститься,
голос услышать, и может, простить...
Пламя бушует уже под ногами –
плавятся стены, секунды, мосты;
выбиты окна и в ад – через пламя –
вниз... чтобы выжить, хоть как-то спастись...
Перед глазами... оборванной плёнкой:
взялись за руки, бросаются вниз;
пару секунд над Нью-Йорком полёта,
пару секунд... и закончится жизнь...
Вздрогнет планета, за всем наблюдая, –
не Голливуд, а прямой репортаж:
карточным домиком рушатся, тают,
всех погребая, этаж на этаж...
Паника... Горем сирены завыли
в самый обычный сентябрьский день.
Тысячи мёртвых – сгорели живыми –
тысячи близких кому-то людей...
Плакали многие, долго не зная:
что там с родными, вернутся ль домой...
И в первый раз полосатое знамя
было над нами, во мне и со мной.
2.
Нет Близнецов... Не будет...
Высохли слёзы, губы;
кончились речи, плач.
Дымка над пепелищем,
долго останки ищут
там, где теперь зола.
Рядом, как чудо, – церковь,
здесь отпевали первых,
пару веков назад.
Не было церкви выше,
низкими были крыши,
там, где сегодня ад.
Чистятся котлованы,
в центре Нью-Йорка раны
словно вчера... – свежи.
В церкви молитвы снова;
клятвы дают и слово,
чтобы спокойней жить.
А под землёй – не выше –
я посадил бы вишни
всем, кто тогда сгорел.
Тысячи – там, где глыбы,
красным они цвели бы –
цвет бы прохожих грел.
Семьи посадят сами,
фото и имя – в память...
Осенью... в сентябре..
листья бы опадали,
в чёрном бы вишни встали,
зиму же – в серебре...
Здесь ничего не будет,
или мы всё забудем! –
............
передо мной... дрожит,
словно на рваной плёнке:
пара секунд в полёте...
и оборвётся жизнь...
---
*WTC – Всемирный Торговый Центр, разрушенный
11 сентября 2001 г. террористами. Погибло около 3000 человек.
**По всей стране, но, особенно, в Нью-Йорке, люди везде вешали
американские флаги, вдруг осознав себя единым народом.
Полосатый флаг стал символом общей беды.
***St. Paul Chapel – старейшая церковь Нью-Йорка(1776), стоящая рядом с котлованом, но абсолютно не пострадавшая при теракте.
11 сентября 2002 года New York
Сентябрьский триптих*
1.
Не расшифрован эпилог
существования Вселенной,
поелику лишь Ойкумена
аккумулирует тепло,
дабы работало орало
в земле. На благо ареала.
2.
Но сур корановых сюжет
кровь напитала,
что там товарищ Мухаммед,
набормотал им.
Мишени с башнями роднит
прицел вандала,
вонзились самолёты в них,
как два кинжала.
Во славу гурий пилотаж,
а значит будет –
обезображенный пейзаж
и люди, люди…
Три тысячи безвинных душ,
ушедших в небо,
их имена впитала тушь,
как траур крепа.
Осовремененный Молох
с куском пластида –
есть торжествующее зло,
как мать шахида.
Manhattan горечью пропах,
сгорела лира,
твердят, что не при чём Aллах…
Но – Ground Zero.
3.
Так приближался эпилог.
И, неизвестностью чреватый,
итог, беременный гранатой,
в означенное место лёг,
перековавшись из орала
обратно в чреcла генерала.
---
*Монумент «Перекуём мечи на орала» установлен ООН.
Леонид Буланов Май-2011 США
11 сентября. Я принёс… я кладу цветы
Не принимаю сторон,
В корень смотреть страшусь.
Вдруг полыхнёт огонь,
В котором и я окажусь?
Проклятье смерчу огня
В глотке своей удавлю.
«Приговорившим меня…» –
Об убийцах, Бога молю:
«Разум им не отнимай!»
Не совращай: око – за зуб!
Я против всяких «…macht frei»*
Жирных дымов из труб.
Я против всех… «Близнецов»,
Против бомбы в метро.
Я против всех подлецов,
Невинную льющих кровь.
Я принёс… Я кладу цветы,
Вопрошая: «Боже! За что?!»
…Не выношу пустоты,
И не терплю блокпостов.
Я зажигаю свечу.
Ты принял их, Боже, в Рай.
В скорби великой шепчу:
«От мести слепой отвращай».
Я принёс, я кладу цветы.
Я зажигаю свечу.
«Боже Великий! – ропщу, –
Где находился ты?»
---
* arbeit macht frei (нем.) – «работа делает свободным» –
лозунг, размещавшийся на входе многих концлагерей.
Михаил Низовцов 16.08.11. Котовск
Manhattan
Отечества и дым нам сладок и приятен... Г. Р. Державин Я думал всё это навеки пройдено,
Забито наглухо и навсегда.
Давно оставлена больная Родина,
И словно «боинги» летят года.
И в дым отечества не слишком верится,
Но время движется не по прямой.
И дым отечества по сердцу стелется:
Горит и рушится Манхэттен мой.
Чужой земли чужие беды тронут ли?
Какое дело мне до этих бед?
Зачем же клёны так качают кронами,
Уже не шепчут, а кричат вослед!
Судьбы прощение не просто вымолить,
Бездомным странником бреду домой.
Так от чего же мне так больно вымолвить:
– Горит и рушится Манхэттен мой?
Я так любил смотреть с другого берега
На эти здания, что больше нет.
Я постигал тебя, моя Америка,
Мой новый дом и в нем мой «Новый Свет».
На этом варварском ислама гульбище
Я камень брошенный кладу в пращу.
Я Пентагона гарь забыть смогу ещё,
Но я Манхэттена им не прощу!
Владимир Борзов Аллентаун, Пенсильвания
Там, в десятом сентября
Там, в начале сентября,
Так сияло бабье лето,
По утрам волнами света
Над Манхэттеном горя...
И достав во сне луну,
Улыбались на рассвете
Неиспуганные дети,
Не игравшие в войну.
Были помыслы чисты,
И взлетали в детском гаме,
Словно птицы-оригами,
Календарные листы.
Вас, листы календаря,
Не срывать бы, не сорваться...
Как хотел бы я остаться
Там, в десятом сентября!
Леонид Израелит Нью-Йорк |