Татьяна Гущина

Венеция утром — пьяниссимо ветра, прохлады блаженство,
шагает один по брусчатке сизарь, озирается птица:
где прежние толпы рассветных двуногих, что в руки садиться
ему позволяли и склёвывать подать открытого жеста?

Тревожные будни, газеты, как старые флаги, сложились
под гнётом печальных событий, что злее печатного слова,
не требует краски эфир, ни затрат на бумагу, и снова
здесь время течёт невесомо, и в нём растворяются жизни.

Турецкие туфли гондол утонули в каналах прозрачных,
их сразу приметили рыбы и сняли в аренду у моря,
вдоль улиц скользящие тени с весенними тучами спорят,
успеет ли солнце следы на причалах пустых обозначить.
 

Уволено время, пылятся столы знаменитой кофейни,
пустынны кварталы, безлюдные арки глотают сфумато,
тихи манекены-торговцы, что прячут глаза виновато
за белыми масками — стираной наспех добычей трофейной.

Кем загнаны были крылатые львы на высокие крыши?
Им видится: светит фонарь и дымятся повозки чумные,
в порту куарáнта, за траурной рамкой экранов отныне —
обильные жертвы незримой беды, что за спинами дышит.
 

Кудрявый ребёнок глядит из окна на крылатую птицу,
а птице скучны опустевшие улицы — хлеба ни крошки,
и хочется верить, что эта игра не всерьёз, понарошку,
звенит Кампанилла о жизни, а смерть устрашающе снится.

В 1874 году на неофициальной выставке «Салон Отверженных» картина Клода Моне стала открытием нового стиля, имя которому дали возмущённые критики — «l'impression» («Впечатление»).

Он спешит за лучами следом,
Где разбужен причал рассветом,
На кусочке холста фасетно
Грани цвета шлифует кисть.
Этот мир из мгновений соткан
Неустойчиво-невесомых,
Из событий, страстей, сезонов
Собирает полотна жизнь.
 

Вот расплавленный мир отчалил
Под тревожные крики чаек,
Синий сумрак волна качает,
Убегая в волшебный сон,
Где теряет размеры время,
Солнца шарик вдали алеет,
Наблюдая туманный берег —
Impression, avoir l'impression.
 

Критик гневно сверкнёт оправой
На пятнистую ересь в рамах:
Геростраты сжигают храмы,
А виною всему Коро!
В результате попыток дерзких —
На обоях рисунок детский,
Впечатлений пирог внарезку
И набросок тупым пером.
 

Треплет ветер листок бумажный,
Пусть отвержен, зато отважен:
Рвёт салонные флёрдоранжи
Свежеутренний гранж-фасон.
И бегут, презирая грабли,
В предрассветный порт мизерабли,
Где в лучах растворяет капли
Impression, avoir l'impression!

Белое обуглилось остатками —
Серыми глазами под откос.
Родина, измученная схватками,
Ставит риторический вопрос:
Кто виновен в вечной обречённости?
Прошлая невольничья судьба
Прячет за вуалью утончённости
Рожу неумытого раба…
Сон ли это, дым ли над Отечеством?
Ах, какие мысли и умы
Сделают счастливым человечество
За пределом собственной страны!
Вот они кружат над тихим озером,
Крылья распускают и перо —
Только там в полёт свободный просится
Армия мечтательных Пьеро.
Были, есть и будут представители
Государства мысленных затей
Белого былого победители
Чёрными чернилами идей.
Рифмами историю не выстроить,
Нет для новой паствы божества,
Примут роды и помогут вырастить
Нового дремучего раба.
Сон и смерть — удел словесной вольницы,
Эмигрант — условно навсегда.
Круг последний. Будущее кончится,
Так и не начавшись никогда.

Отражаясь в зеркале имперском, 
Крестик чёрный, будто на весу,
Вниз скользит движением нерезким —
Ищет ветви в каменном лесу.

Неба огрубевшие осколки
Вставлены в квадраты этажей,
Небоскрёбыш — глупая московка
Сбита на последнем вираже.

Застеклённый улей-переросток
Птичье небо жадно проглотил.
Перекрестьем крыльев в перекрёсток
С ноликом звенящим посреди

Падает. Пришелец-бестолковка,
Возвращаясь из леса домой,
Не успела бедная московка
Попрощаться с прежнею Москвой.

Зачерпнув сквозной осенний ветер
В арке из бетона и стекла,
На асфальте ставит чёрный крестик
Угольком разбитого крыла.

Тадам!
Луч солнца ловит капля налету!
То тут, то там —
Я лучше места не найду:
По тротуарам,
По ступенькам,
По скамье
Запляшет звонко
Светлых капель монпансье.
 

Я — летний дождь,
Я — свет, летящий с высоты,
Жемчужин гроздья
Набросаю на кусты,
В иголках ёлок
Бриллиантами горя,
В стволах сосновых —
Тёплой каплей янтаря.
 

В оркестре летнем
Песня звонкая моя
Летит за флейтой,
Тамбуринами гремя,
Мой капельмейстер
Вербы веткою взмахнёт,
Но стихнет ветер,
И закончится полёт.
 

Лови моменты —
Капли звонкие с небес,
Аплодисменты,
И ручьём — в далёкий лес,
У горизонта
В речку с берега — бегом,
Взмахну под солнцем
Яркой радуги платком.