Олег Паршев

Звёздный ход протянулся от сна до зарниц.
Старец Нектарий шёл впереди – нёс иней и снег.
Он один знал тот ветер, который арканил птиц,
А в конце тропы нас ждал ледяной ковчег.
Старец Нектарий открывал врата, у него были коды от всех дверей.
Казалось, ещё пара ночей и мы узнаем свои имена,
Но здесь из дупла одного из засохших календарей
Нам прокричали: Спасайтесь! За ближней тьмою рыщет весна!
Мы сомкнули ряды, Нектарий выковал из снега кулак.
У нас не было шансов, нам осталось лишь умереть, сжав топоры.
Но когда впереди показался цветущий сияющий враг,
Мы увидали, что безоружны его миры.

Я прожил там много растущих до самого неба лет.
Нектарий стал молод, одна прекрасная дева нарожала ему детей.
И теперь, когда из моих глаз опадает свет,
Я говорю: Если увидишь весну, выйди навстречу ей.

Когда она села в поезд,
Её встретил проводник по имени Завтра.
Рельсы шли до весны – на Серебряный полюс,
Она везла обед космонавту.
А тот всегда говорил: Благоразумие – путь в никуда.
Она в ответ улыбалась и пекла солнце из его льда.

Когда поезд добрался до Серединных гор,
Проводник молвил: Придётся рубить тоннель.
Как бы не был наш поезд скор,
Но и он может сесть на мель.
Они вышли вдвоём, а машинист бросил все якоря
И постарался уснуть.
Поскольку, как из капель – моря,
Так из покоя – путь.

Полюс встретил их зеркалами, что спят не закрывая глаз.
Космонавт выронил звёзды, улыбка присела на его уста.
Если б умел, он, верно, пустился в пляс,
А так он просто упал ей под ноги осенней тенью листа.
Встав на колени рядом, она плакала на языке богов.
И космонавт понял, что всю тысячу ри он прошёл ради этих её шагов.

День, извиваясь, вползает в уставший закат,
В штрихкоде дождя лбом пробивая бреши.
Месяц подставил ладони под звездопад.
Мы спускаемся к морю тропою черешен.
Окликает прохожий леший: Нет ли у вас сигарет?
Берёт пару (ещё для знакомой ундины).
Сквозь него можно смотреть на свет
И видеть пиратские бригантины.

Чайки передают эстафету летучим мышам.
Мы идём шуршащей кромкой прибоя.
Ты говоришь, что время не разменять по грошам,
А я сегодня – точь-в-точь – молчание гобоя.
- Лучше глянь,- бурчу я, отвечая на твой укор,-
Как свободны море, небо, луна и дождик далёкий.
Их воля чиста, а наша свобода – вздор!
Она похожа на бегущего диплодока.

Мы ж ею машем, словно мечом какой-то древний вестгот.
А нужен экзамен, права, как на вожденье!
Свободен же истинно тот, кто от личных свобод
Откажется без принужденья.
Ты улыбаешься и киваешь… и шепчешь: По этим пескам
Ночью ходит голодная глубоководная сколопендра…
Мы умолкаем. И сосны рассказывают облакам,
Как их прадеды сражались у мыса Тендра.

Кто-то стал ангелом.
А он – домовым.
Не напишешь набело,
Когда в руках дым.
Но если ночь опечатывает его уста,
Он, нарядившись котом, начинает жить с нового хвоста.
 
А меня, после того как умру, он зазывает к себе.
Будем, мол, вместе наводить порядок в избе.
Будем сидеть за печкой, хлестать самогон.
А придёт Чёрный Сантехник, так выгоним вон.
Тут надо заметить, если тот придёт – дело труба.
Тот уверен, что жизнь – борьба.
А мы с домовым считаем, что жизнь – это поиск дверей в зарю.
И выходим на замену каждому погасшему фонарю.

Я брожу по барахолке,
Гомонящей без умолку.
Просто так брожу, без толку,
Вверх да вниз, туда-сюда.
Я гляжу на погремушки,
На ракушки и игрушки,
Видя в каждой безделушке
День, угасший навсегда.

Что-то – ветхо, что-то – редко,
Марки, пуговки, монетки,
Книжки, ложки, статуэтки
Предлагают тут и там.
Но на что мне вещи эти,
Хоть и трижды раритеты?
Но, бывает, рупь последний
За чего-нибудь отдам.

Что ищу я в этом гаме,
В этом хламе под ногами?
Не пойму, так, может, сами,
Мне препоны не чиня,
Ноги выйдут ненароком
В уголок, где одиноко,
Как за пазухой у Бога,
Притаилось где-то сбоку,
Чудо, ждущее меня…