Павел Якушев

Ты даришь мне странные вещи:
Следы от счастливых подков,
Маршруты асфальтовых трещин
И звуки трамвайных звонков,

Прохладные руки тумана,
И гривы склонившихся ив,
Прозрачные струи фонтанов,
Монтана кружащий мотив,

Субботнее сонное утро
Под лай молодых кобелей,
Весёлую яблонь микстуру,
Кудрявые тени аллей.

Ты прячешь речные долины,
Ты знаешь грядущую быль,
Ты пьёшь кисловатые ливни
Из тучи, поддетой на шпиль.

Мой город, мой друг и товарищ,
Обветрен ты и смуглокож.
Ты странные вещи мне даришь
И странные песни поёшь.

Масла налить, зажечь
тонкий фитиль коптящий,
в тёмной душевной чаще
услышать прямую речь...
Беречь...
Лампада моя мала,
неярко горит, но всё же,
хочется верить, Боже,
жаждет душа тепла...
Хвала...
Семь миллиардов огней
светят, чадят, мерцают,
любят, воюют, страдают,
но редко помнят о ней...
Теней
по стенам неясная зыбь,
на сердце такая же смута,
как в дальнем углу закута.
Привычки мирские забыть,
молить...
Афон, Печоры, Непал...
В маленьких душных пещерах
скромные символы веры,
связи с Богом канал
пропал?
Сколько таких лампад
нужно зажечь по свету,
чтобы планету эту
сберечь от падения в ад?
А, брат?

В город звёзд по горной тропе не забраться –
подглядываем в бинокли и телескопы, как папарацци.
Звёзды живут парами, созвездиями и в одиночку,
в пентхаусах и особняках, купленных в рассрочку.
Вечером ходят друг к другу в гости:
медведицы к медведицам, к змеям – змееносцы.
Женщины-звёзды постоянно на углеродной диете,
приглядывают, как на орбитах кружатся дети.
Звёзды-мужчины на закате надираются винами в барах,
бахвалятся кельвинами, треплются о чужих гонорарах,
скандалят, машут протуберанцами, становясь объектом сатиры
жёлтых газет, и сгорают, оставляя чёрные дыры.
Сверхновые – на виду у всех, про других – забыли,
а те говорят: "Все гиганты – или красные, или голубые".
Медленно и незаметно светила гаснут, хоть и кажется, что нетленны,
но их свет и любовь продолжают лететь по вселенной.

Прорастает нежданный шиповник,
оплетает меня, как вьюнок.
Будто мне сумасшедший садовник
тайной страсти привил черенок.
Я боролся с ростками упорно,
но попытки, по правде, глупы –
у шиповника цепкие корни,
а на ветках густые шипы.
Не унять этой ласковой дрожи,
безрассудных поступков следы
нам не скрыть под чувствительной кожей –
расцветут от тепла и воды
эти нежные петли на шее.
Мы выходим вслепую на край –
не спеши становиться умнее,
сумасшествия не умаляй.

Дождь всю ночь сочинял лужи,
Плёл рифмы, выстукивал ритмы.
Я вслед за ним, да только выходят одни торосы.
Мысли еле ворочаются, как будто у них артрит –
Так и уснул, не ответив на риторические вопросы.

Лужи вышли на загляденье - блестящие и глубокие –
Клёны с липами любуются в них до упаду,
Восстанавливают по следам ночную хронологию,
Снимают мерки для зимних нарядов.

Дождь находит тему и подкидывает её мне –
Лови!
А у меня опять выходит уныло, не хватает огня...
Дождь прирождённый поэт, у дождя это в крови,
Он всегда сочинит то, что надо, в отличие от меня.