Гиви Чрелашвили

Ты, который тогда, был бы мною сегодня, другими раним,

Ясно видимый через века, промелькнувшие быстро,

Уходил ото всех в предрассветную мглу ионийских равнин,

Где стремятся к Эфéсу неспешные воды Каистра.

Ты вернешься назад, к этим людям, уйти от которых не смог,

В этот город, надменный, сверкающий и непреклонный,

Где стоит, Герастратом еще не сожженный, роскошный чертог

Артемиды-охотницы, вперивший в небо колонны.

Но неведома цель, и неясно какою дорогой идти,

Так неясен обряд, совершенный в кругу иноверца,

Остается одно: делать вид, что с другими тебе по пути,

Одиночество пряча вовнутрь воспаленного сердца.

В этом городе даже не будет могил, ибо он – кенотаф,

Установленный в мрачном, веками нетронутом склепе,

Можно только сбежать в никуда, ускакать от него, как кентавр,

От сгоревшего храма неся прилепившийся пепел.

По прошествию многих веков та же дикость в сознанье голов,

Разрушенье в душе, здесь бессильны законы, охраны,

Полумесяц на небе злорадно взирает из-под облаков

Как на нашей земле сокрушают небесные храмы.

Ничего не поймешь, всё смешалось, сплелось и запуталось тут

От носящихся в воздухе добрых и злобных ионов,

Легионы смертей по планете бесцельно бездумно бредут,

И хрустят черепа под ногами у центурионов.

Холодеет душа, нет ни чувств, ни желания что-то суметь,

Воздух умер вокруг и отпет на неведомой тризне,

И уже не понять: то ли жизнь превращается в тихую смерть,

То ли просто уходит, оставив подобие жизни.

Тускнел Элизиум. Гигантских бабочек полеты ленные,
Их крылья светятся, фарфоро-фосфорны, над водопадами,
В садах смарагдовых разносят пение дрозды и кеноры,
Плоды созревшие с деревьев веерных в траву попадали.

Щеглы с узорами по-над озерами летают красочно,
В покой вливается и растворяется легко в капризе ум,
Моря безволные, безвольно-сонные омыли сказочно
Смертей не знающий и утопающий в садах Элизиум.

Взлетев над ладными, над виноградными большими гроздьями,
Эфир витающий, любовно гладящий закаты сизые,
Срывая с выси плед, на реки высыплет алмазы звездами,
Открывши неба ларь, но нет и не было тебя в Элизии.

В который раз уже всплывет в сознании ночь апельсинная,
Я снова чувствую души и разума моих коллизию,
Мне вспоминается от врат идущая дорогая длинная
И мной покинутый прекрасный ласковый чужой Элизиум.

Устав от тех, кто рад стараться
Примкнуть к союзам и кумирам,
Пойму однажды: попрощаться
Мне нужно с этим пошлым миром.

Ладьею лед ломая тонкий,
Я уплыву от глупых гильдий
К североморской амазонке,
Плоть поражающей Брунги́льде.

И в ледяных красотах края
Врата откроет мне Валгалла,
Скажу: “А вот и я, родная!
Ты, верно, ждать меня устала.

Верши свой труд. Фонтаном алым
Излей на землю кровь умело,
Чтоб жить душе в садах Валгаллы,
Должна ты выпотрошить тело.”

Уйдя от жертвенника к трону,
Она ответит непонятно:
“Я тела твоего не трону,
Придется плыть тебе обратно.”

Я изумлюсь: “Так, значит, лгали
Преданья, мифы и сюжеты?
Да разве вам в садах Валгаллы
Уже не надобны поэты?”

И, небо над собою сгорбив,
Она мне скажет в духе Эдды:
“Здесь нет душевной горькой скорби,
А без нее – и не поэт ты.”

Сумасшедшая осень Тбилиси,
Капли света над храмом зависли
У косого фуникулера;
Фонарей любопытные взоры
По деревьям скользят, на которых
Листья молятся слаженным хором.
И под выдохи листьев, под шорох,
Под шуршанье, под шелест, под шепот
Затанцует, запляшет канатка,
Дрессированная лошадка,
Заглушая тех листьев ропот.
Звуки вздохов ползли ли, неслись ли
В сумасшедшую осень Тбилиси.

Сумасшедшая осень Тбилиси
Проникает в дома, за кулисы
Тупиков, переулков брусчатых,
На веранды, мосты и балконы,
На отвесные скальные склоны,
В гамаки паутинок мохнатых,
И беснуется в винах бессонных,
Нескончаемо льющихся ночью
Во дворах и в уютных подвалах,
Отражается в звонких бокалах
И в глазах на манер многоточья.
И от ветра кусты полулысы.
Сумасшедшая осень Тбилиси.

Сумасшедшая осень Тбилиси,
Незаметная поступь "Даиси",
У базара напротив майдана
Кислый запах мацони и брынзы
И густой аромат смеси киндзы,
Ниахури, тархуна, шафрана
Брызжут в две полукруглые линзы,
Запрокинутые друг против друга:
Розовато-закатного неба
В тусклом бархатном свете Денеба
И земли с испареньями юга.
Тьма спускается с озера Лиси.
Сумасшедшая осень Тбилиси.

Тридцать пять веков назад
Раздвоился мир,
Как легенды говорят,
У земли Эпир,

Где на стыке двух пространств,
Впившись в горизонт,
Посреди болотных царств
Вьется Ахеронт.

Ну, а если всё не так,
И ни ад, ни сон –
Мир, в котором умер страх,
И реален он?

Соверша в пространстве сдвиг,
Может статься, Бог
Создал мир, и тот постиг
Всё, что наш не смог.

На Элизиум совсем
Не походит он,
Как равно и на Эдем
Или Авалóн.

Этот мир не рай отнюдь,
Избранных среда,
В нем царит иная суть:
Каждый вхож туда.

Всякий, в мир попав другой,
Будет осветлен
И с пречистою душой
Заново рожден.

Там услышишь голоса
Прошлых тысяч лет,
Там втекает в небеса
Раненый рассвет

И, прохладу возлюбя,
Точно чародей,
Исцеляет сам себя,
Растворившись в ней.

Мир иной не знает бед,
Гибели и тризн,
Потому что смерти нет
Там, где всюду жизнь.

Только нам никак, увы,
Смерть не одолеть:
Чтобы вечно быть живым,
Нужно умереть.