* * *
Жизнь моя, черновик беспечный,
Над которым мне слёзы лить,
Так светла, что и первый встречный
Может строчки перебелить.
И кружу я, кружу по кругу
Тех же памятных, юных дат,
И твержу я, твержу с испугом:
Не оглядывайся назад.
В той же шапочке старогодней,
Среди стужи и пустырей…
Возврати ты меня в сегодня
И живым упреком согрей!
1979
Золотой Иерусалим
Вина прозрачней воздух горный,
Под вечер даль светла,
В сосновом ветре так просторно
Плывут колокола.
Кусты и камни спят глубоко,
И, весь в плену у сна,
Стоит мой город одиноко,
И в сердце спит Стена.
Мой город светлый и святой
Иерушалаим золотой,
Я лишь струна в твоём кинноре,
Я отзвук твой.
Безлюдна площадь у базара,
В колодцах нет воды,
На гору Храма в город Старый
Затеряны следы.
В пещерах горных ветры спорят,
Их свист – как плач, как стон,
Давно мертва дорога к морю,
Дорога в Иерихон.
Мой город светлый и святой,
Иерушалаим золотой,
Я лишь струна в твоём кинноре,
Я отзвук твой.
К тебе приду – других смиренней –
Твой сын и твой певец,
Сложу псалом, склоню колени
И протяну венец.
Мой город света, город чуда,
Ты жжёшь мне сердце вновь,
Я это имя не забуду,
Как первую любовь.
Мой город светлый и святой,
Иерушалаим золотой,
Я лишь струна в твоём кинноре,
Я отзвук твой.
Вернулись мы к колодцам старым,
Вот площадь, вот базар,
С горы святой – вослед фанфарам –
Уже трубит шофар.
Сто тысяч солнц над Мёртвым морем,
В пещерах ветра звон...
И мы спускались, ветру вторя,
Дорогой в Иерихон.
* * *
И даты вспять бежали, как солдаты,
И падали, вмерзая в чёрный снег...
И встанет век на век, как брат на брата,
И в Боге усомнится человек.
Огонь погас, но дух самосожженья,
Как душный хмель, ещё гуляет в нас,
И как полки в слепом дыму сраженья,
Сошлись века невидимо для глаз.
* * *
И ропот робких одобрений,
И шёпот дружной клеветы,
Умрут в твоём стихотворенье,
Которого не стоишь ты.
А всё же долго или мало
Идти – дана нам благодать
Как бы в предчувствии начала
Всю жизнь, всю службу простоять.
Душа моя, мой хлебец чёрный,
Травинка, утренница, дочь
Неужто может мир упорный
Твою кислинку перемочь?
1982
* * *
Как будто поздняя весна,
Сиял последний месяц лета,
И всё же рядом, рядом где-то
Уже сквозила желтизна,
И словно в смутном ожиданьи
Томился этот долгий день,
А по лесам носилась тень
Неслышного похолоданья.
* * *
Ко мне вплотную подошло
Всё одиночество людское.
Пока я билась над строкою,
Оно живительной тоскою
Во мне меня перемогло.
Так солнцем напоённый час,
Вблизи пустыни безотрадной,
Таится в лозах виноградных,
Спокойно зреющий – без нас!
20.10.1979
* * *
Когда подступит вдруг удушье,
И тёмный страх, и злая боль,
Ты прояви великодушье,
Ты выплакаться мне позволь.
Но если, скрытого движенья
Стыдясь, я губ не разомкну,
Тогда, взамен опустошенья,
Ты дай мне, Господи, вину:
Пускай мой гнев оледенелый
Стоит морозною стеной
Меж мной, то дерзкой, то несмелой,
И прочной косностью земной.
Но нет! он чист, мой день просторный,
Так чист, что вера по плечу.
Я подозрительностью чёрной
Её высот не омрачу.
* * *
Люблю в свои стихотворенья
Одна забраться вечерком,
Забыв случайные прозренья,
Отдаться строчек повтореньям
И быть от звуков под хмельком.
А там сыскать глаза такие,
В которых огоньки живые
От неудавшихся вполне
Моих растрёпанных созвучий, –
Тех, что могли бы быть и лучше,
А всё же чем-то милы мне.
Смешав напиток впопыхах,
Тянуть соломинкой из строчек,
Чтоб горький вкус апрельских почек
И мокрых яблок холодочек
Ломотой лёгкой на губах.
1983
* * *
Могу ль я память излечить,
Чтобы вчерашним не горела,
Чтобы, устав кровоточить,
Спокойно тлела и старела?
Какой по счёту адский круг?
В который раз встаёт из праха
Всеусмиряющий недуг
Благополучия и страха!
* * *
Может, привыкнуть пора…
Как рассказать вам про это?
В сердце такая пора,
Будто окончилось лето.
Капает с крыши вода.
Кажется, в тот понедельник
Дождь зарядил навсегда,
Серый и хмурый отшельник.
Снятся дождливые сны.
Милые, крепко ли вам спится?
Мне бы дожить до весны
Или до новой страницы.
* * *
Над нами поздняя листва
Темнеет старой позолотой,
С медлительною неохотой
Шумит морская синева.
Ежевечерняя тоска,
Ежевечерняя дремота,
А там, за молом, грустный кто-то
Закатом тронул облака.
* * *
Обманчивы, смутны и тяжелы
Моей души тревожные прозренья.
Уйми, Господь, мои стихотворенья
И обрати их в горсточку золы.
Дай мне понять, что это тёмный жар –
Всего твоя божественная шутка,
Яви, Господь, великодушья дар:
Верни мне ясность воли и рассудка.
Утешь мою измученную плоть,
Смири в груди навязанное жженье,
Незваных сил внезапному вторженью
Не дай меня, живую, измолоть.
О, укажи, всевидящий Господь,
Пути души от тьмы к преображенью!
1969
* * *
Осень! Высвечены лица,
Календарь летит назад –
Перепутались страницы –
Изобилье медуницы
И прозрачный виноград.
Жарко, солнечно и сухо,
Терпкий привкус на губах,
И пчелой взлетает муха,
Золотея на глазах.
Переспелые букеты
Пахнут мёдом и жнивьём.
И опять, по всем приметам,
Бабье лето, бабье лето
В тёмном тереме моём.
* * *
Покуда мысли медлят в стороне,
А руки черной заняты работой,
С природой косной борется во мне
Неясное, тревожащее что-то.
И память чем-то давнишним полна,
Сторонится случайного прозренья…
Не так ли плоть явлений нам видна,
А суть недосягаема для зренья?
Вот если бы словам – свободно течь!
Дышать – при каждом выдохе и вдохе,
Прерывистую, сбивчивую речь
Доверить непридирчивой эпохе!
Я смолкну, повернусь лицом к стене.
Я вновь – к столу, к перу, забыв о слоге…
День гаснет, возвращая в новом дне
Прошедших лет грядущие тревоги.
Май, 1979
* * *
Валентине Синкевич
С калиткой зелёной
Я долго вожусь,
Девчонкой влюблённой
Кому-то кажусь.
Ни скуки, ни лени,
Ни взгляда назад.
Крутые ступени
Спускаются в сад.
Нам за руки взяться,
И горечи нет.
Мне снова шестнадцать
Ликующих лет.
Лишь гравий шуршащий
И день голубой.
Мне б шагом летящим
Поспеть за тобой.
По зелени тени
За нами летят.
Ни скуки, ни лени,
Ни взгляда назад.
1984
* * *
С оглядкою замру у двери я,
Как будто не было пути.
Моё последнее неверие,
Моё безумие – прости!
О, эта ветреность тревожная!
Бурливость, нежность, слепота.
А строчка, строго-осторожная,
Белее белого листа.
1979
* * *
Хочу узнать, как делают слова,
Как лепят воздух, облака и травы.
Какому мы обязаны составу,
Что так неизгладима синева?
Холмы, зазеленевшие едва,
И берег оперившийся листвою,
И хлопоты стрекоз над головою…
О, тут не обошлось без колдовства.
Настой готов и крепок. Над котлом
Немного бормотаний, заклинаний,
Щепотка тайны и щепотка знаний –
И вот уже иной и пруд, и дом.
И мы идём как будто бы вдвоём,
И ощущаю привкус винограда,
И ветви наклонились над оградой,
Роняют листья в тёмный водоём.
Ну а потом – вино, миндаль, халва,
И пряность чужеземного веселья,
И то благословенное безделье,
И те благословенные слова.
1980
* * *
Эти дни! Сорокалетие!
Моложавый август мой.
В вазах ржавые соцветия
Пахнут скорою зимой.
Будто в травах, в подорожнике
Пятна красок там и тут –
След и память о художнике,
Не окончившем этюд.
Август, 1978
* * *
Я простилась – и возвратилась,
Встрепенулась и обмерла.
Это – молодость разгрустилась,
Растревожила и ушла.
Это – севером вдруг дохнуло.
Ты ссутулился за столом.
Только долго в окно тянуло
Еле слышным зябким теплом.
Усмехнулся ты: мол, не ждите,
Чтоб в песках расцвела сирень.
Я молчала. Стоял в зените
Резкий, ясный, предзимний день.
1988
* * *
Я стою с протянутой рукой
Будто на пороге новой эры…
Отврати, Господь, мои химеры,
Возврати мне будущий покой!
1970