В темнице
И на воле сумеешь
осознать, что ты – раб.
Пламенеешь и тлеешь,
то всесилен, то слаб.
Тут сгораешь от зноя,
там познал холода.
И лишила покоя,
надломила вражда.
И от солнца едва ли
вновь прибудет гонец.
Понесёшь все печали
миллиона сердец.
Будто пленник в темнице.
Но повсюду с тобой –
если в силах решиться –
гнев безумно-святой.
Жертвоприношение
В огнях закатных пиршество угасло,
растаял вечер в тишине волны,
и над сердцами, где нужда не властна,
он крылья необъятные склонил.
И молча в сонные вошли чертоги,
где пир другой готовила нам ночь,
венцы свои оставив на пороге,
мы не сумели жажду превозмочь!
И тот, в чьей власти соблазнить Диану,
к нам приступил – и не услышав, как,
я пламенем и страстью обуянный,
вдруг очутился в огненных тисках.
С восторгом я внимал, когда впивались
уста в мои уста. Казалось мне,
я в криках потону, что разбивались
волне подобно – пламенной волне.
Исполненный блаженства, я был нежен
навстречу страсти, вспыхнувшей в глазах.
Но из последних сил я веки смежил
и ниц упал с улыбкой на устах.
Нектар сладчайший я вкусил в минуту,
когда вполне меня оставил сон.
А надо мною – бледный дым, как будто
над алтарём, что внове освящён.
Золотой пепел
Привёл тебя путём необычайным
в свой храм, куда для всех скрывал я вход –
разрушил первозданность прежней тайны,
всё о себе сказав наперечёт.
И предложил: срывай за плодом плод,
что для тебя созрели неслучайно –
и там, где ночь сплела дремучий свод,
и рано утром в радости бескрайней.
Дерзай, презри мерцание и дым –
на первый свой костёр взошли бы сами,
и тёмный страх тебя да не смутит,
ведь ни о чём с тобою не скорбим!
– Знай, пепел золотой навеки с нами,
хотя бы молодость в огне сгорит.
Лес
Там, на краю степи широкой, где щедро солнце льёт лучи,
И где ручей, охвачен зноем, успокоительно журчит,
Там, в недрах девственных покойно, сон безмятежен поутру,
И непреклонные колонны в притихшем высятся бору.
Там дремлют старые преданья, звенит тревожно тишина
Среди безмолвного потока, где за волной идёт волна.
Когда в степи многоголосой умолкнет хор людских страстей,
В приюте верном в час вечерний наступит отдых без затей.
И знает путник утомлённый, что в тихом шёпоте листов
Он прошлого услышит голос и различит печальный зов.
Но на заре, лишь смолкнет шелест, тоска растает, словно дым,
Он вновь подумает, что жизнью вполне обласкан и любим.
А днём, чей лик отобразила давно притихшая вода,
Поймёт, как мудро, что однажды мечты уснули навсегда.
Увы, но день навстречу смерти неукротимо устремлён,
В объятья тлена – ведь повсюду свои следы оставил он.
Но лес – дворец уединенья – забыть позволит и простить,
Последнюю изведать радость, скорбь напоследок приютить.
Там, на краю степи широкой, где щедро солнце льёт лучи,
И где ручей, охвачен зноем, успокоительно журчит,
Там, в недрах девственных покойно, сон безмятежен поутру,
И непреклонные колонны в притихшем высятся бору.
* * *
Мне грудь разъедает кровавая рана,
я жизни не рад на беду…
Но помню одно и твержу неустанно:
дороже тебя не найду…
Приди же скорее, приди с утешеньем –
судьба ведь не так уж и зла;
мне имя твоё – что дневное свеченье,
моё – что кромешная мгла…
Бездушная жизнь обманула жестоко,
мне светлые крылья сковав.
Поник головою, из ямы глубокой
бросал я проклятий слова.
А было же время, когда наслаждался,
мечтал о победной борьбе,
с безумною страстью борьбе отдавался,
в бою повинуясь трубе.
Но рано я принял тоски приношенье –
судьба ведь не так уж и зла;
приди же скорее, приди с утешеньем,
при свете рассеется мгла.
Зияет в груди моей алая рана,
я жизни не рад на беду…
Но помню одно и твержу неустанно:
дороже тебя не найду…
Отшельники
Сосна на той вершине – страж забытый,
разбита бурей и томима жаждой,
в тот час, как буря зарождалась скрыто,
я приглушённый слышал стон однажды.
И если к пыльным стогнам я, робея,
решусь вернуться и в толпе останусь,
воспоминания меня согреют,
боль утишат от всякой новой раны.
И в гордой муке муку я познаю
и различу, как со скалы гранитной
стон донесётся, вскоре замирая,
сосна на той вершине – страж забытый.
Пенчо Славейкову
Средь рабства тьмы, под чёрным сводом
рождён для царственной судьбы.
и каждый день свой год за годом
бросал на жертвенник борьбы.
Ты видел тот предел бесплодный,
где слабый луч исчез во мгле,
где всякий трепет благородный
вдруг замирал в кипящем зле.
И где слепых безумцев сонмы,
чья пища – подлая хула
лишь к одному презренью склонны,
бесчинные творят дела.
Но, жрец и воин по призванью,
то милосерден, то кровав,
пойдёшь на крест без колебаний,
свои святыни не предав.
Не зря терпел судьбы удары.
там, где царила темнота,
дымились чёрные пожары –
ликуют мощь и красота.
Но ты дождёшься дня прекрасней.
тот день велик и горделив,
как солнце, что во мраке гаснет,
сияньем сумрак озарив.
Печаль
Проснусь – и снова день со мной играет в прятки,
а сладостную ночь уж поглотил восток.
Что ждёт меня – мне день расскажет по порядку,
но знать хочу: ещё ли ждёт меня злой рок?
Чело нахмурив, ты придёшь на мой порог,
седые волосы распустишь в беспорядке,
бледна, тревожна – ты всегда приходишь в срок.
Уйду – за мною поплетёшься без оглядки.
В отчаянье, в беде – давно тебя познал.
В чертоги радости приоткрывал я дверцу,
но счастья пригубив, я горечи вкушал,
и в дальнем уголке измученного сердца
посевам доброго не суждено взойти.
Печаль, ты спутница на жизненном пути!
Распутье в будущее
Посреди непрестанной борьбы
на урочном распутье святом
никому не уйти от судьбы.
И сойдутся своим чередом
два влеченья. А голос трубы
их во мрак позовёт. Но потом
Вдруг объявит одно на словах:
«Возвестим же безбрежный простор,
возвестим же свободу в сердцах!»
Но другое ответит: «Затвор
дорог нам. И пусть холод и страх,
но дадим мы жестокий отпор».
И наступит торжественным днём
после долгой, тяжёлой борьбы
час победы и смерти. Кругом
Под тревожные звуки трубы
разыграется, вспыхнет огнём
бой, когда не уйти от судьбы.
На далёком распутье святом…
Светлая вера
Мир одряхлел, грядут иные дни,
вдруг раскуются и падут оковы.
И где лежат развалины одни,
там Истине алтарь воздвигнут новый.
Светило прочь прогонит темноту,
лучами небосвод обнимет сонный.
Под стяги, что целуют высоту,
бесчисленные встанут легионы.
В глазах лучи играют взапуски,
и больше не пугает встреча с тьмою,
что выйдет единенью вопреки,
отбросив тень зловещую. Пустое!..
Всё решено, назад уж не свернуть.
Вот виден берег в пурпуре и злате…
О, вера светлая в прекрасный путь!
Как сердцу радостно в твоих объятьях!
Светлой памяти
Вспоминаю тебя как любимую книгу –
день и ночь предо мною раскрыта она…
Средь лучей и цветов наслаждаюсь сполна,
безразличен я к мраку и к зимнему игу.
Там мечты пробуждает любая строка,
в свете солнца тону – золотом, необъятном,
ты ко мне прилетишь ветерком ароматным
и останешься рядом со мной на века.
Будем жить мы в стране, где покой не смущала
ни пустая молва, ни глухая печаль;
наши чувства прозрачны как горный хрусталь,
и в коронах из звёзд вечность нас обвенчала.
Средь лучей и цветов наслаждаюсь сполна,
не подвластна душа страха тёмного игу…
Вспоминаю тебя как любимую книгу,
день и ночь предо мною раскрыта она…
Спит город
Вот и спит наш город без забот.
И в ночи неверной верный сын,
я брожу – бездомен и один.
А за мною дождь идёт, идёт…
У стены у черной прозвучит
гулким эхом скорый, дробный шаг.
И печаль, что прошлое никак
не забудет, следом поспешит.
Только память вздрогнула, и вот
милый образ вспомнился, сродни
озарявшим отрочества дни.
А печаль растёт, растёт, растёт…
Принесла, придя однажды, жар
на прелестных, пламенных устах.
Но мечтой осталась Красота,
и отвергнул тленный этот дар.
Всё, что было… – незачем про то!
Тьма и лёд в скорбящей стороне,
но оттуда ясно слышен мне
скорбный крик: за что же? Ах, за что?..
Вот и спит наш город без забот.
И в ночи неверной верный сын,
я брожу – бездомен и один.
А за мною дождь идёт, идёт…
* * *
Твой образ тревожит
дрожащую память
как призрак печальный.
И вот уж пора –
влекусь за тобою,
и трепетно манят
в тумане вечернем
два чёрных пера.
За встречей последней
увижу забвенье.
Страдая повсюду,
я падал, вставал.
Ни ночь не покоит,
ни день, к сожаленью,
давно уже лаской
меня не встречал.
И вот упокоил
с тоской беспощадной
надежду и младость.
Но всё же, любя –
погибну, погибну
с утехой отрадной,
что в сумерках чёрных
я помню тебя.
Угасающие звуки
I
Толпятся годы за спиной, притихшие
как призраки с тоской в пустых очах –
бесцельные мечты, мечты погибшие
в томлении о солнечных лучах.
Лишь изредка – на миг – доступен сладостный
дух мая, с ним – жемчужная роса,
и снова слёзы, снова путь безрадостный,
рыдания и в тучах небеса.
II
Скорбь надо мной простёрла свои крылья –
влекусь тропой тоски, судьбу кляня,
и счастье никогда не станет былью,
и нечему утешить здесь меня.
А как мечталось, будто покорится
нам радости немая высота,
и воспарим с тобою словно птицы
над пропастью, где смрад и суета!..
III
Нахлынув властно, унеслась
последней радости волна
и между нами расползлась
неудержимо тишина.
Мой зов к тебе заглох давно
ему во тьме судьба пропасть
любви исчезнуть суждено
сгорает пламенная страсть
IV
В глаза твои смотрел, миг улучив,
о, дивная весна, о красота!
Я о любви твоей давно мечтал,
о том, что чувства будут горячи.
И радости объяла полнота –
я слышал лишь, как голос твой звучит:
– Приди, вот и зажглись твои лучи,
и счастья золотого день настал.
Утро
Покой и мир – за бурей вслед,
сменяет тьму безбрежный свет.
А над дорогой – без забот
лучи играют хоровод.
Лежит дорога широка,
и реет птица в облаках.
Сегодня, лишь взошла заря,
поверил солнцу я не зря,
от света щедрого хмельной
иду по ниве золотой
и слышу, радостно-смущён,
мне утро вторит в унисон
дыханьем сладостным цветов:
она придёт в конце концов…
* * *
Я чахну мучительно в логове скверном,
и солнце чуждаться привыкло меня.
Я с Жизнью в разлуке и знаю наверно,
что горше разлука мне день ото дня.
Неужто во мраке молитва простая
отныне заглохнет, неужто тоска
в груди расцветёт, и мечта золотая
во прах обратится ужель на века?