Зиновий Антонов

Зиновий Антонов

Все стихи Зиновия Антонова

Белое

 

бог засыпает эту тишину
послушным снегом
засыпает город
я в жизни женщину любил одну
возможно двух хотя уже не молод
на снежно-белом белым рисовал
подростком смуглым 
пытаясь с кругом совместить овал
его окрУглив
так снежный весь исследуя архив
едва касаясь
Её из снега я  себе лепил
к весне прощаясь

она была холодной и смешной
с морковкой вместо носа в мокром крапе
с огромной  несуразно  головой
и в из ведра неэлегантной шляпе
я образ  милый  вечером с собой
возил на лифте в свой удел убогий
её же на ночь запирал с зимой
поскольку так за нас решили боги

и понимал безумец наперёд
что белый  сон рассеется и снова
придет пора нам жить наоборот
как травы вещи люди и коровы
что краски пошло смешаны давно
и только ждут чтоб выплеснуться в небо
что нам другого в жизни не дано
как раствориться вместе с тёплым снегом

что быть нам вместе только до весны
а после всюду
затопчут всё весенние слоны
с глазами будды

 

бессмертное

 

я умираю почти пешком

немного задвинув засов

пускай мимо рая

зато о том

ни колокол и ни кол

и я не устану

и больше не встану

чтоб снова не умирать

и дню что придёт вновь с утра не настану

покинув кровать

пускай не надеются те на это

а эти пускай на то

я здесь умираю слегка поэтом

зато не конём в пальто

какая тревога

на свете том

так много живущих мало

зато так немного жующих лом

и пьющих траву навалом

я не перестану глядеть в окно

и видеть закат за вышкой

и мышкой водить и пить вино

закусывая одышкой

и слушать советы от докторов

уже пролетая мимо

лесов и дворов и быков и коров

и деланья сыра и пива

и в том что не будет меня

не убудет ни в будущем и ни в прошлом

закат за рекою как пёс приблуден

и снежным кольцом запорошен

 

 

Вода

 

Убей скорей в себе меня,
придумай обо мне  ужастик,
где я всю жизнь тебе пенял,
где я  зануда  и  ушастик,
где скряга, битник и не трезв

бываю часто и подолгу,
где лишь на  обещанья  резв,
где, подлый, ни добру, ни долгу
давно на свете  не служу...
Придумай,  я  тебя  прошу!

А я  в ответ тебе верну
последние остатки долга:
ту запоздалую весну,
что длилась солнечно и долго,
и Волгу, что впадала в нас,
забыв про берега и русла,
и тот смешной  ковчег-баркас,
в  котором плыли мы, и грустно
речные нимфы из глубин
смотрели на  земных  кретинов,
и берег вслед за нами плыл,
а  вместе с ним – вода и тина…


Куда?  Зачем? Ведь наш ковчег

не предназначен был  причалу,

мы плыли просто – ни за чем
(друг к другу, от себя?),  к началу,

того, что после не сбылось...
Толпились тучи, как бараны,
кувшинки тлели, зрел  навоз,
и  дождь гасил  бычки в стакане.

 

все важное

 

всё важное давно не важно

всё прочное давно не прочно

всё точное давно не точно

и не обязано им быть

живёшь как будто между прочим

без запятых и многоточий

как слышишь или пишешь впрочем

похоже не умея жить…

и в этой лености привычной

всё что в кавычках раскавычив

ты чувствуешь себя отлично

так словно пьян и двуеглав

и только в небе подлый кто-то

зудит как будто из окопа

нет ты не прав старик

постой же

в который раз опять не прав

 


Поэтическая викторина

гроза

 

у законченного неба

незаконченная жизнь

тучи слепо ветру внемлют а затем вода бежит

прямо с неба

криво с неба

мне на зонтик и в трубу

только жаль никто не видит как по лужам я иду

что так мокро и невнятно и неладно так бредут

люди слева

люди справа

словно чувствуя беду…

 

всё сильнее дождь и ветер

всё ненужнее зонты

кто тут за кого в ответе

где здесь я и где тут ты

солнца нет

давно не светит здесь ни солнцу ни луне

на промокшей вдрызг планете в грязь протоптанной извне...

 

прибывает

прибивает

заливает словно душ

наши души злая память в зеркалах огромных луж

 

кап да кап...

не надо в ступе об известном и былом

в воду прежнюю не вступит тот кто овладел веслом

тварей в лодку не пропустит ни один вчерашний ной

первых нет и отстающих там где ходят все гурьбой

 

* * *

 

Еда и море. Море и еда.
Всё из воды и будет всё – вода...
Всё включено в бессменный рацион:
Пляж, кромка неба, море, секс и сон.

Всё включено. Турецкий гранд отель.
Несметность яств. Так каждый божий день.
Вино и крепче, виски, даже джин,
И в СПА – огромный и рукастый джинн.
Закаты,  шторм,  раcпахнутость одежд,
Солёность ласк и временность надежд,
Нырянья  вглубь, прогулки вдоль, полёты над,
Тревожная в ночи  назойливость цикад,
И запах роз, и головную боль –
Всё смоет безответственный прибой.

Джинн  разомнёт, бармен нальёт, а смерть убьёт.
Давно и всё известно наперёд.
И снова звёзды могут всё сказать,
Кому-то – три,  а для кого-то – пять…

 

если знаешь

 

если ты знаешь где

значит должен знать и куда

а иначе зачем же здесь

и куда нас ведёшь не зная

чтоб в дороге мы строили нежные замки из льда

совершая

плодя

и что-то там воображая

 

надоело расспрашивать

мне бы твои года

если знаешь как

то почему бы не поделиться

 

тихо падала с неба на землю твоя вода

твои ветры трепали космы твоих зарниц и

 

ты смотрел мне в глаза

по-стариковски насупив бровь

нескончаемо долго суровым зрачком солдата

мне казалось в тот миг будто я становлюсь тобой

и я верил опять боже мой

как тогда

как когда-то

 

завтра

 

и всяк сюда входящий всё забудет

а если вспомнит то не оживёт

и проходящие впотьмах чужие люди

другой дорогой

через огород

пойдут туда

куда идти боялись

и те и эти в прошлом и окрест

неся свой крест бездельников и пьяниц

сквозь самый главный и последний крест

и напролом

сшибая светофоры

вытаптывая минные поля

полезут вверх на солнечные горы

куда летают жажду утоля

все крикатамы из соседних селищ

и воластоты из морских глубин

и мы однажды

навсегда повздорив

туда же вслед за ними улетим

 

здесь

 

здесь больше нет ни бога ни трамваев

жестокий век

проклятый неудел

и ветер постоянно завывает

так будто он ветрянкой заболел

нет он не плачет у него нет мочи

разверзнуть туч слезливые глаза

он лишь поёт когда так сильно хочет

чтобы под небом пролилась гроза

здесь гамлет жив и клавдий не замешан

а королева – трепетная мать

тут ласков хам и грамотен невежда

и недругов не нужно забавлять

здесь все честны красивы и свободны

и нет нужды и прочие бла-бла

тут о заре опять прихлынут волны

и тридцать витязей уладят все дела

а что я мог

а что бы ты смогла

 

 

здесь скоро будет

 

Здесь скоро будет солнце и печаль

Возникнет тенью от большой горы

И станет в мире ярче до поры

Волна ударит о пустой причал

Смывая ласково его дары

И в ноосферу снизойдёт любовь

Везде цветы: левкои, астры, розы

И мы – мы тоже будем там с тобой

И нет нужды так истово итожить

Нам наши дни где всё лишь до поры

Как снег лежащий на крутой вершине

Нам всё ещё идти до той горы

Держа над безднами прямые спины

 

Нам всё ещё корпеть над торжеством

Поблекших праздников и не согретых буден

Таща за спинами салютов бывших гром

А на груди разбитый дробью бубен

Путём путин нам всё ещё идти

Вернее плыть меча икру святую

Кричать нам будут ветры на пути

Ату его, ату его, ату их

Таща с волной последнее прости

И нам ещё грести-грести-грести

 

зима 15-го

 

у зимы не зимнее лицо

ни бело ни ярко

не свезло

ни на горках санок и ни лыж

лишь прогорклый воздух

и не спишь

и лежишь

и смотришь на окно

за которым зиму развезло

как назло

а может быть со зла

или чтоб ответить за козла

 

что а если больше никогда – ничего

лишь серость и вода

если слякоть сырость и беда

сутки

и недели

и года

 

всё пройдёт – и это – да и то

что ж зато нам не ходить в пальто

слишком долго

ну а что

и то...

ну

а если повезёт вообще

будем долго мы ходить в плаще

 

зима чума весна

 

когда никто не виноват

виновны все

пускай не в том что дождь

так в том что снег

а может быть и в том что кажется во сне

что ты живёшь и счастлив человек

тогда как это вовсе и не так

и это знак что ты не прав чувак

когда никто не виноват виновен ты

глаза пусты дороги и мосты

всё заполняет предрассветный мрак

и ты идёшь и думаешь всё так

как ты хотел

тогда как всё не так

не то чтоб глубь не слишком глубока

даль далека а близость не близка

рассвет не розов а закат не ал

и ты устал

ты попросту устал

 

банк супермаркет столб фонарь тюрьма

твой дом том чехова

вино вина война

в чужой стране а кажется в твоей

(с бокалом и в тепле ещё больней)

что там на улице

зима чума весна

голубизна как бездна

жизнь без дна

с причалом опрокинутых корыт

твой двор разрыт

и что-то в нём горит

куда-то тянут трубы

чтоб по ним

пустить остаток жизни дня и сна

в тебя

в другого ли

зима чума весна

 

и лето когда страшно умереть

опять не спать

вдыхать остаток недр

и силой духа всех на свете герд

срывать тугую счастья пелену

идя ко сну

в чуму

вину

весну

 

Зимнее…

 

покуда  пишутся  стихи
и  жрут  невинных  минотавры
и не прощаются грехи
и  сохнут времени литавры

в цейтноте  в мифе  в феврале
в простуде пахнущей ипритом
ты клинописью на скале
опять войдешь в мой мозг открытый

не постучавшись не спросив
не попросив  вина  и  хлеба
как будто из последних сил
или  в огонь  и  на  потребу

недолюбив  недосмотрев
недотерпев   недоработав
ни на  воде  ни  на   земле
во сне  в  бесправии  субботы

я  вырезаю  из  глазниц
твоё  немое  отраженье
им  наряжая  серых  птиц
словно прошу  себе  прощенья

ты улетишь  ты улетишь
едва грачи исчезнут с улиц
туда где нега и камыш
и есть  лишь путь  и  нет распутиц

 

изнанка

 

я чай твой выпью снова испитой

меня испытывала им не раз ты

наш вечный бой и странный наш покой

не виноваты

мы в том что столько серых длинных дней

пути не знали

нас просто выгнали с тобой нагих взашей

за стены рая

с корзиной яблок

сколько лет и бед

и нет прощенья

а мщенье

вот оно – дано нам в ощущеньях

 

он точно знал он читал

коварный бес всё

мы не любили никогда

отдельным местом

была всего лишь злая власть дурного тела

но ни заботы ни тепла

а так хотелось

летели прочь года и дни

века летели

не научились мы любви

мы не сумели

лишь яблоки в корзине той

всё источали

мы пили чай свой испитой

забыв о рае

и кайн поэтому – и всё по той же схеме

а авель кроток был душой

не то что все мы

за этот грех или за тот

да кто же знает

нет  нас карает не господь

нас нрав карает

 

исповедь

 

убегая от базаров

на бульвары в никуда

ни онегин ни базаров

так – обычнейший балда

жизнь переходя на красный

на зелёный тормозя

всесомненьем опоясан

так живу

как жить нельзя

 

всех любя – неважно кто вы

идиот

красавец

бомж

разгибающий подковы странник

или гордый дож

бесшабашная комета

что несётся всё громя

или киллер в маске где-то

убивающий меня

 

и пускай всё будет так же

войны

катаклизмы

мор

правда или ложь не важно

честь почёт или позор

 

это я здесь

ваш покорный

непокорный добрый шут

в гуще сущностей не новых

в суете житейских смут

среди смыслов и устоев

и заезженных таблиц

как и вы творя такое

что хоть стой

хоть падай ниц

 

и пускай того не стоит

хоть клянись и хоть молись

пусть не будет мне покоя

всех люблю поскольку жизнь

 

Карандаши

 

Когда бывает ночь душой,

А день лишь телом,

Огни свисают нагишом вокруг несмело,

Вычерчивая не спеша рельефы улиц,

Когда вынашивает план победы завтра,

Ещё не ведая своих глупцов и умниц,

Я выхожу, сажусь и для души

Точу о ночь свои карандаши.


Затем рисую серым кохинором

На синем, фиолетовом и чёрном.

Резоны, смыслы, аргументы дня

Где нет уже  давным-давно меня.

 

Когда не ждёшь, что будет, и не хочешь

Желать рассвета, чтоб сменить цвета,

И карандаш твой, как стилет, заточен,

И глаз не тот, да и рука не та

Зачем мне завтра хуже чем вчера?

И рисовать его не стоит даже,

Когда есть двор и на дворе трава,

И на траве дрова, но всё в продаже.


Не верить в бога, в солнце, ход часов,

Зарыться в память, утонув в зелёном,

И красным протопить огромный дом,

Опаловым залив закат калёный...


И вспомнить...

Ничего не вспоминать.

Опять придет ко мне мой добрый будда.

Я возвращаюсь к ночи, чтоб не спать,

Точу цветной и не рисую будто.

 

 

* * *

 

Когда я стану путать Пражскую с Варшавской*

и в слепоте не различать своих друзей,
израильское обрету себе гражданство,
я стану ближе родине моей…

Бюджет на мне не нужно экономить
и  пенсию теперь мне повышать,
я ей не стану больше прекословить,
она меня не будет унижать.

Приеду в гости к ней, как к доброй тётке,
нам будет что за вечер обсудить,
мы выпьем с ней по-русски много водки,
и помолчим о том, где лучше жить….

 

---

*станции метро в Москве.

 

Кошачье

 

Чем жизнь становилась  короче, тем больше в ней было кота:
он словно подслушивал ночи, в  которых была маета,
как будто в  них слышал  такое, чего я не мог и не знал,
но таен тех был не достоин, хоть тоже не спал допоздна.

Я к пище его примерялся, прикидывал:  так ли, не так,
как он  языком умывался и  пробовал влезть на чердак.
И днём, засыпая злорадно, всё делая вслед за котом,
вопил:  «а  оно тебе надо?!», срываясь со шкафа на стол.

То  муху приметив, за нею бросался как малый пацан,
пусть зря, ни на что не надеясь, и ел умиляясь «кацан».
Кот молча следил и,  порою, когда  я, свернувшись, дремал,
делился бесстрастно водою и в миску мне корм подсыпал.

 

Кривая

 

Там, где расплываются контрасты,

Превращаясь в сжиженную мглу,

Где мешают воду с алебастром,

Предавая крепости теплу,

Где на старте сразу ясен финиш

И судьба последнего бойца,

Где, когда ты взглядом всё окинешь,

Умираешь, но не до конца,


Понимая и не понимая,

Для чего и почему, шутя,

Самая последняя кривая

Ускользает снова от тебя


В прошлое,

Где путь к мечте на вахтах проторяли общей бороной,

В век, где пилы, вилы и лопаты, вальс и космонавт береговой,

В час, где комсомольцы на рассвете уходили в призрачную даль.

В магазинах  белочки-конфеты,  и у каждого макулатурный даль.


Там хромые старые трамваи

Мчатся вскачь, сжигая все мосты,

Из страны советских самураев

В царство высочайшей пустоты

Улицей, которая родная,

И где ждет тебя больная мать,

В тесноте безвыходного рая

Расстелив и душу, и кровать.


В кажущемся наполненье буден хлопотами праведного дня

Там с утра вас радио разбудит, песнями бравурными звеня.

Там встречает утро вас прохладой, ну а ветром, как всегда, река,

А кудрявая опять не рада,

И другого рая вам не надо

Только тот, что достаёт рука.


И тогда подумаешь натужно,

Выйдя прочь на станции тоска:

Что а если так и было нужно.


И умрёшь  теперь  наверняка.

 

ми-зан-тропное

 

ему был нужен лишь процесс

а не проклятый результат

сидевший в нём с рожденья бес

всегда вопил что всё не так

не так живём

не так едим

не верно любим дышим жнём

что мир заполненный жульём

не так уж и необходим

что человек давно один

и по природе он лентяй

а потому когда звонит

ты дверь ему не открывай

не вздумай

отвечай что ты

ушёл в тридцатом на войну

сломай забор

сожги мосты

убей четвёртую жену

наведайся в соседний банк

ограбь а после всё верни

и уведи с парада танк

и возврати солдат с войны

и сделав всё наоборот

не так как доктор прописал

приляг усни и наперёд

припомни свой афганистан

и

оценив в войне успех

скажи себе – да ну вас всех

 

Морозное

 

Какая музыка подошв

В мороз под двадцать два

Когда ты медленно плывёшь

И дышится едва...

Морозный воздух не летуч

И не послушен чтоб

Лететь на каждый жест и звук

И человечий вдох...


От белизны твоих потерь

Голубизны небес

Передвигаешься как зверь

Или бирманский лес

Идёшь вперед или назад

На стон, или  на  всхлип

Уже не видя где стезя

Не слыша что болит


И за какой метелью злой

Вернётся луч тепла

Что заморожен твой покой

Грядущих схваток для

 

не

 

я увы не законопослушен

в незаконопослушной стране

и слегка покопавшись в минувшем

понимаю с чем связано «не»

нелюбимый

непонятый

лишний

позабывший зачем и при чём

просыпаясь под выцветшей вишней

даже не сознавая о чём

накануне весь день с облаками

обсуждая куда и к чему

исчезали дождей оригами

в темноту

пустоту

на луну

я увы не законопослушен

потому что

всегда на краю

ощущал как лукавили лужи

прославляя отчизну мою

не приняв чьих-то мнений стократных

не поняв кто кого оболгал

мне шептали деревья-сократы

будто прав я

а я был не прав

и врезаясь в неверий пространства

ощущая их гарь на щеках

превращая то в радость

то в пьянство

невозможность стоять на ногах

вновь садился в ту самую лужу

и за холкой

ну прям как кота

щекотал её тёмную душу

узнавая что  это «не та»

пусть простится мне

всё что простится

остального я сам не хочу

милый дом мой  а что тебе снится

не могу

воздержусь

промолчу

 

Не будет ничего


Не будет ничего – ни брода, ни ручья,

Не будет ни сомненья, ни участья.

И ты придёшь – чужая и ничья

Прозрачным призраком иного счастья,

Где никому никто не на века,

Где каждый каждому, и словно всё впервые,

Отчаянная, как весной река,

Отбросив предрассудки ледяные

Туда, где всё совсем наоборот,

Где нет времён, мужей, дождей и денег,

Где пропивает латы Ланцелот,

Пока Дракон спокойно жрёт деревни,


Где всё не так, как снилось мудрецам,

А так как есть – хмельно и бестолково,

Где режет правда по больным сердцам,

И прочат грозы вещие вороны.


Мой бог, зачем всё это, в чём резон,

Зачем трава, песок, а в зимах столько снега,

Собака, кот, моря и горизонт,

Когда ты здесь ещё ни разу не был?

 

 

не можется любить

 

не можется любить

так хоть полайкай

или хотя бы уж тогда облай

между тобой венерой и ямайкой

ушёл в депо обманутый трамвай

иду по рельсам оббивая ноги

а млечный путь торжественен и крут

похоже в этой сказочной дороге

мне нужен был не пряник всё же кнут

пойдёшь направо – там в итоге лево

пойдёшь налево – можешь не дойти

и ломишь прямо

гнёшь через колено

и понимаешь

там уже не ты

внутри лишь то

чего там быть не может

снаружи то что дОлжно быть внутри

и ты бредёшь уже почти без кожи

и глаза у тебя не два а три

и нет того чему и негде взяться

а воздух – растворившийся песок

ни языка чтоб рассказать всё вкратце

и ни курка чтоб выстрелить в висок

твой млечный путь – ухабы и позёмка

воспетая с луною вязь и грязь

и толк лишь в том

что никакого толка

а смелость в том

что лишь одна боязнь

и знаешь точно что не доберёшься

а от того ещё сильней спешишь

и веришь в ложь которой не спасёшься

и смотришь как стекает правда с крыш

 

не с тобой

 

я хотел бы заняться поэзией

но не с тобой

а с тобой лишь любовью

у поэзии будет сегодня пускай выходной

не затронутый болью

 

оторвавшись от пола глагола инета и стен

небеса подпирая

нам сегодня ни смыслов не нужно с тобою

ни тем

ни концепции рая

 

ты нагая – я наг

помню так звали змея в какой-то из сказок я помню

занимаясь любовью мы похожи на змей

дует свежий борей

подбирается день к твоему изголовью

и топорщится тень

 

уползают змеёй непонятные странные мысли

не находятся вещи – подушки расчёски плащи

и летают сердца в невозможной немыслимой выси

смысла в том не ищи

 

всё бессмысленно слышишь

пусть смыслы останутся умным

тем кто знает как правильно думать дышать и молчать

я молчу о тебе обитающей в шелесте струнном

точка подпись печать

 

словно мы и не мы

и летает планета спросонок

натыкаясь везде на вселенной тупые углы

утро бреет виски

прорастает упрямый опёнок

жёлтым цветом из мглы

 

непатриотичное

 

боюсь весны

болит живот

похоже я не патриот

мне снятся смоги и дожди

и ты мне говоришь не жди

не верь не думай не желай

здесь никому тебя не жаль

поскольку ты не патриот

и у тебя болит живот

кругом голодные врачи

бросаются на каждый чих

и каждый твой неловкий вздох

пока ты платишь и не сдох

а в небе уж летят грачи

и ты тоскуешь и ворчишь

как сноб и лох

другое дело патриот

ему плевать на свой живот

была бы родина сильна

он лозунг «ты или страна»

развесит скоро здесь и там

и все расставит по местам

как было собственно давно

в твоей стране не знавшей снов

где так же ходят поезда

туда где человек-никто

сидит под розовым кустом

и как всегда не нужен ей

могучей родине моей

заткнись работай не болей

не плюй в колодец

верь в кино

где ангел твой гиперборей

уже летает над тобой

и смотрит косо сам не свой

гордись страною

вот кайло

считай ещё что повезло

смотри вот осень вот весна

и родина твоя сильна

 

ниочёмное

 

что сегодня

понедельник вторник

впрочем я не против и среды

у подъезда яркогрудый дворник

заметает яростно следы  

чьи не важно

тех кто был и нет уж

и не нужно ни о ком жалеть  

и зарплату чёрную за это

он получит что от белой треть

ковыряет он асфальт ли

мозг ли

снег вчерашний

судьбы или лёд

кем-то выброшенный из окна половник

больше суп уже не разольёт

пего-сине-разжиревший голубь

наблюдает нагло за котом

что увы уже давно не молод

и совсем к атаке не готов

мусор впрочем словно те же кошки

были стервы а теперь вот нет   

и летают над ахмедом мошки

(это так кота зовут – ахмед)

дворник ему тёзка так бывает

он кота ахмедом и прозвал

правда сам давно он просто алик

и сегодня у него завал

он возможно вспоминает горы

и глаза сиреневой овцы

и сердца огромных помидоров

и полет тянь-шаньской стрекозы

что на свете нынче

снег ли дождь ли

вторник ли четверг

и есть ли свет

точно знает только алик дворник

и ещё похоже кот ахмед

 

о гриппе

 

то ли я заболеваю гриппом

то ли он заболевает мной

оба мы осипли и охрипли

и облипли жизни беленой

у меня с утра температура

у него на завтрак грустный я

видимо его губа не дура

не глупа надеюсь и моя

мы друзья сегодня с ним и завтра

может нам неделю может две

оставаться вместе

что же брат мой

расскажи мне правду о себе

как застряв меж сциллой и бациллой

так и не найдя свой лучший  штамм

в детстве притворялся скарлатиной

вичем зваться в юности мечтал

всё прошло

мы оба не добрали

кто больных

кто счастья и любви

не сумели

недозаражали

просто жили-были как могли

друг мой

хочешь я тебя не стану

всякими таблетками глушить

отворю и двери все и ставни

а уж ты решай как лучше быть

если нужно умереть за дружбу

пусть умру

тебе подкинув фарт

избегая домыслов досужих

водка

кокаин

инсульт

инфаркт

не дождётесь

вот умру от гриппа

не привитый

не завит и пьян

македонским

цезарем

агриппой

ваш пижон

гордец

смутьян

буян

 

Озеро на дне реки

 

озеро на дне реки
над ним – домоуправа

(плеск воды, играет фортепьяно)
за столом сидит домоуправ – пьян
и рисует правде вопреки
озеро на дне реки
он  когда-то быть хотел  поэтом
и гуляя  как-то вдоль Оки
наслаждаясь красок перецветом
вдруг придумал позабыв очки
озеро на дне реки.

он лежит в своей роскошной ванной
берег левый видит берег правый.
восседают в лодках рыбаки 
в озере на дне  реки
чистят пятки рыбки  из Таиланда
жизнь сложилась вроде бы как надо
он уже давно домоуправ
потому что вор и пьян и прав


он заложит в смету шмайсер-нано
тот что чистит недра океана
и экспертов НАСА чтоб найти
озеро на дне реки
он построит виллу на Кайманах,
мастеров приставит лучших самых
серебром натянет потолки   
озером на дне реки

но однажды  замолив грехи
вглядываясь в земляную воду
в  рябь и ряску сплетни и молву
вдруг, и впрямь увидит синеву
и  поняв сакральный жест природы
сам себя утопит от тоски

в озере на  дне  реки

 

поезд

 

зима к зиме и лето к лету

какой-то поезд из годов...

я в нём сижу и ем котлету

нет не один

мы там вдвоём

 

заходит солнце

проводница приносит чай

уносит сон

под стук колёс чужие лица...

вот этот кажется влюблён

а эта будто бы уснула

сползла к стене закрыв глаза

и за окном темно и гулко

под поезд бросилась гроза...

 

потом лило и пахло лесом

сливался век гоня ворон

как просто жизнь промчать по рельсам

так и не выйдя на перрон

 

какой там год

я век не помню

планету

лишь одну тебя

когда луной вагон заполнив

промчался поезд жизнь дробя

 

 

* * *

 

Последние любители фастфуда

Ещё живут, ещё бывает снег,
Осталось ровно тридцать пять французов,
Двенадцать русских и один  узбек…
Евреям удалось уйти в пустыню,
Поэтому их трудно сосчитать,
Хотя – с учетом нано-скарлатины –

От силы – двадцать, или двадцать пять.

Ещё бывает солнце в день по часу

И шелест волн, и  одинокие  леса

Ещё желтеют  по заросшим трассам,

В объятиях  ржи,  пшеницы и овса.
Ещё бывает дождь. Над дальней сопкой

Парит орел, хотя скорее – гриф,
И над бескрайней  розовой  Чукоткой
Сияние севера  ещё горит,

И  антрацит ещё синеет в недрах,
И  город есть в Испании – Мадрид….

И  дворник Чуча мёрзнет в старых кедах,
Но делать дело как-то не спешит.
Он  чистит опустевшие высотки,
Не понимая, в чем их тайный смысл,
И  гриф летает над испанской сопкой,
Под звон гитар и рев бегущих крыс,

И нет росы, давно уж нет росы

И пчел с муаровой и влажной попкой.

 

Поэть

 

В твои раскрашенные сны
я вторгся серым человеком,
чьи аргументы не ясны –
ни менеджером, ни поэтом…


Спасти тебя от злых идей,
дурных людей и алогизмов.
Но  ты  была,  как  Прометей,
горда,  прекрасна  и  капризна.

Тебе  не  нра  моя  поэть
и  не  устра  моя  зарплата,
зато могла  меня  вертеть,
послушной стрелкой циферблата.

То  выставляя цифру два,
то  выводя назад на десять,
а мимоходом,  как  всегда
«собак всех на меня навесить»,

За наши  «двадцать лет спустя»,
что мы друг другу не спустили,
что, обожая,  мстя  и  льстя   
мы так  (любили – не любили?)

Но не скучали точно уж!
И, замолчав внезапно, вдруг ты,
сворачивалась, словно уж,
поцеловав  меня  под  утро.

И понимал я  в этот миг,
твою не сказанную фразу:
поэтом можешь ты не быть
и  менеджером  не  обязан…

 

пра любофф

 

я ничего на свете не боюсь

ни змей ни тараканов ни лягушек

я чёрный гусь

я нипочёмный гусь

я тот ещё

но ты меня не слушай

я буду говорить

что всё ещё лечу

что под крылом семь пятниц на неделе

что всё могу умею и хочу

что не грущу не пью и не пьянею

что тренер

донор

рейдер

космонавт

ловец акул и престидижитатор

что раскопал всемирный артефакт

открыл пургу цингу тайгу и атом

что стоит снять

нажать и повернуть

и подсветить чуть обойдя по галсу

преодолеть

познать

проникнуть в суть

великих замыслов

и в ветреность пространства

в серьёзность нежности

в умышленности ложь

в безвыходность надежд и тайны рая

остаться

перейти и не свернуть

дойдя до края

не верь

закрой глаза и уходи

не жди опасности а попросту спасайся

опять придут неверные дожди

в мотивах вальса

замутят

заполощут

заберут

заставят сжиться

как жаль что гусь всегда летит на юг

и нам не тридцать

 

Рыбье

 

не нужен нам берег турецкий
в  италии  мы  не  нужны
на  шхунах  рыболовецких
лососи  немы  и  нежны

не мы попадем в эти сети
дрожа плавниками  не мы
и солнце несносное светит
не в наши  погасшие  сны

а выбор  да  есть ли он выбор
опять  это  быть  или  нет
быть слабой чешуйчатой рыбой
иль  тем  кто  расставил  ей  сеть

и   я   выбираю   второе
как  самая   сильная  тварь
зато  у них  нет  геморроя
зато им друг друга не жаль

они  наслаждаются  морем
любви предпочтя лишь игру
и  мечут  икру  на  просторе
и  секс  их  красив  и  не  груб

а   я   выбираю  второе
как самый последний дебил
но пусть меня с рыбой зароют
в прохладный и бархатный ил

 

Украинское

 

О том,

о чём, возможно, важно,

но здесь нельзя

я вам не сообщу, отважно

швырнув в глаза

остатки показной отваги

и влажность глаз,

и важность этой сладкой влаги,

живущей в нас.


Безвыходность, нелепость, нежность,

как бес в ребро,

все наши принципы прилежны,

как серебро

на ложках чайных,

что натёрты здесь добела.

И ночь давно сварилась в чане,

и так светла.


И выкипают, словно тайны,

её миры,

и месяц, лёжа на диване,

над ней горит.

И вечер тот, что близ Диканьки,

давно прощён,

и съеден, сваренный на сале,

с густым борщом.

 

февральское

 

я тебя не пойму в телефоне

и в онлайне тебя не пойму

в самолёте на танке на пони

догоню

оберну

обниму

никуда никогда ниоткуда

не вернусь и не отвернусь

от болезней страстей и искуса

пропаду

упаду

поднимусь

припаду к невозможности вместе

украду вседозволенность взять

и в удачном неправильном месте

обладать

побеждать

осязать

не устану

не стану послушным

не согреюсь ни верой ни сном

и февральской завьюженной стужей

нарисуюсь на стёклах окон

и растаю конечно растаю

стану первым весенним ручьём

и не стану

уж точно не стану

и не стану жалеть ни о чём

 

человек человеку

 

человек человеку Авель

до тех пор пока

не сразит его братец Каин

исподтишка

и прольётся тут кровь-кровица

вглубь стишка

и сто раз ещё всё повторится

а пока

 

я мешаю mozillu с глиной

создавая здесь что-то из

многолетних раздумий длинных

человеческих лиц и риз

запылившихся на неважно

чьих не слишком крутых плечах

человек человеку каждый

и отчаянье и очаг

 

человек человеку тайна

и удар по лицу

и жесть

не пойми его тривиально

просто хочется пить и есть

никаких больше догм и правил

что расставлены кем-то сплошь

человек человеку барин

человек человеку вошь

 

и неведомые границы

то ли вешки то ли столбы

и повсюду немые лица

говорящие «если бы…»

если б стал человеком камень

мог бы вереск любить и петь

если б вдруг промахнулся Каин

и смог Авель не умереть

 

 

чем больше лет

 

чем больше лет

тем больше тянешься

и к красоте и к простоте

не к той что хуже воровства

а к той что выше башен каменных

не нужно больше

просто жить

пить чай с вареньем не ходить

через бульвар без светофора

пускай машины за версту

и женщину любить не ту

и отдыхать не за босфором

а там где яблони в цвету

и пахнет сеном и навозом

когда-нибудь не важно где

в москве в раю караганде

заняться садом и извозом

опять войти в былую воду

назло философам и стать

тем самым кем хотел когда-то

поэтом лётчиком пиратом

забыть о смерти и клише

сложить стишок на вираже

не есть не пить жить много лет

прослыть смешным и простоватым

и тихо-тихо умереть

нет не сейчас не скоро нет

а лишь потом когда-нибудь

под спелым яблоком не снятым

 

Чёрный список

 

Внесем друг друга в чёрный список,
на чёрный взгромоздясь  рояль,
чтоб медленно на нём напиться.
Не будем верой метить даль,
что за окном верстАми длится.

И будем пить. И чёрный шарф,
и чёрный  кайф, и чёрный ворон,
что нам подбросит стылый март,
устроят нам переговоры…

Так с Ниццей говорит Монмартр,
когда меж ними километры,
так мужики идут «до  ветру»,
сломав очередной гидрант,
когда огнём охвачен дом, и лес, и век, и поднебесье –
всё черное пространство бесье,
над коим повязали бант.

За малыша, который спит,
не видя глупой пьяной мамы,
за спичку, что уже горит
и поджигает одеяло.

За фальшь, за наши злые лица 
и деловитость подлеца
внесём друг друга в чёрный список,
чтоб нам не уронить лица.

 

Элегия

 

стихи рождаются не вдруг
и из  какого-либо сора
а из коварности подруг
и необъятности просторов
из неизбежности простить
и невозможности проститься
из  улетанья  в осень птиц
и горечи  что ты не птица

из пней  травы  невнятных фраз
беды вины и без прикрас
того кто непрерывно рядом
не тронь  не рви  не перевесь
себя в себе каким ты есть
над тем каким бы было надо

влюбись
вонзись
испей
впитай
всю талость вод и прелость листьев
апрелость первого луча
слепую жажду не напиться
из пряного любви ручья

где дом  есть печка и альков
но  я  ничей  и  ты  ничья
и где уже кроме стихов
похоже  ничему  не  сбыться

 

я есмь

 

наверняка я мог бы плавать в маске

или вообще к примеру рыбой быть

служить майором где-то на аляске

или америку в тайге открыть

водить козлов в чужие огороды

и утверждать что все они мои

любить их всех

и даже хороводы

и при луне

и в злую непогоду

с послушной челядью водить вполне

не быть подонком карликом и скрягой

в одном ответственном своём лице

и не хранить свой гендер под корягой

в незнамо чьём зарвавшемся яйце

не быть нелепым пользуя эффекты

и с берсолини дружбу не водить

вносить свою изменчивую лепту

в то кем бы я на свете мог бы быть

или не быть

какая впрочем радость

ведь всё равно потомки  обосрут

и вся моя всамделишная малость

проявится когда придёт мой брут

а он придёт

они всегда приходят

они такие

тут закон один

я тоже цезаря убил в походе

когда он стал так глупо уязвим

с последней рюмкой яд в ней мой глотая

а как он таял

как он славно таял

я есмь

и я всегда у вас один

 

я не умею на суоми

 

я не умею на суоми

и на английском кое-как

растёт народов поголовье

и ты зачем-то здесь чувак

вчера дышал весь день на бронной

сегодня на тверской топтал

побойся бога

там голодный

приезжий ной три дня не спал

там на неведомых дорожках

один другому прямо в пах

суёт своей пустою ложкой

и ты опять не прав чувак

твердит с упорством клерикала

заезжий галл из ближних стран

для тех кто жить не хочет так

что на земле де места мало

горит и кружится планета

где дым отечества так мил

там лотерейные билеты

всегда на счастье продадим

другим небесную карету

из тыквы строит алладин

а ты один бредёшь по свету

и радуешься что один

 

а пока…

 

и я спросил, а будет ли беда?
и мне сказали: будет лебеда

и я спросил, а будет ли народ?
и мне сказали: будет недород

и я спросил, а будет ли вода?
и мне сказали: больше никогда

и я спросил, а будет что-нибудь?

забудь
забудь
забудь
забудь
забудь

а суша будет суша ты скажи?
нет только твари мыши и ежи

а тварям разве не нужна вода?

среда
еда
беда
и
лебеда

и я спросил тогда, а как же быть?

не быть
не быть
не быть
не быть
не быть

 

в чужие окна

 

в чужие окна

в скважины замков

за балдахины знаний всех и смыслов

войдя тупым от счастья остриём

размахивая жизни коромыслом

ты не поймёшь в ней ровно ничего

и сядешь в угол

и протянешь руку

и будешь постоянно не о том

забыв зачем ты

и развесив скуку

и ничего не будешь понимать

набросив на себя забот личину

а за окошком будет месяц май

менять одежды

годы и причины

 

 

* * *

 

всё было так нелепо и так глупо

краснел закат гитарой на стене

красивой женщиной входила в дом разлука

покамест ты жила со мной во сне

 

располагалась тут же у камина

была похожа чем-то на тебя

не помню имя – вера  люда  мила

я был  ничтожен  в  ней  тебя  любя

 

нога бедро немыслимая стать

её хотелось завернуть в бумагу

вложить в коробку лентой повязать

и бросить прямо в огненную магму

 

я никогда тебе не изменял

и  в  снах  моих  всё так  прекрасно было

в них рос наш сын – иосиф  глеб  иван

и  ты  в  халате  шёлковом ходила

 

по   комнате  из  тысячи  зеркал

где  я  чудак  тебя  одну  искал

 

* * *

 

за сквозняковое окно уходит небо
там высоко и далеко и я там не был
ступить туда как за порог на тонкий воздух
нет это будет не полёт  всего лишь роздых

всего лишь речка подо мной а дальше море
и я ещё такой смешной не знаю горя
и горе словно с той горы и нету мамы
и я лечу взбивая сны  подушкой магмы

в руке свеча лечу в ночи  моргаю звёздам
и облаками облачать себя уж поздно
о  если б знать ещё тогда перед окошком
о том умею ли летать спросив у кошки

 

* * *

 

закончен год
опять  уже
а я ещё на вираже
ещё дрейфую на своей я льдине
ещё кочует мой верблюд в пустыне
который месяц без воды
и растекаются мечты
в морщинках льда  волнах барханов
вот яма
вот – другая яма
и веришь в слово «никогда»
 
течёт песок бежит вода

играет на  фано сосед
супруга ёлку наряжает
и я чего-то всё желаю
чтоб лось трубил струился свет
чтоб извергался Фудзияма
чтоб снова улыбалась мама
готовя вкусный винегрет

но лося нет и мамы нет
и ритмы странно величавы

а где-то в недрах океана
назначит жизнь нам новый бог
переписав который том
и в ней спасётся колобок
онегин влюбится в татьяну
и женится на ней потом

где всё  лазурь да фиолет
и только нас с тобою нет
не вспомненных и неузнанных

 

колыбельное

 

я улягусь на планете я на ней останусь спать

не брюнетом не поэтом и поэтому опять

не по мне ударят громы не по мне пойдут дожди

не ко мне сбегутся гномы с надоевшей рифмой жди

с обезвоженными льдами

свежевысохшей сосной

свежевыжатыми снами

лебедой и лабудой

сладко спать когда на свете мимо всё и мнимо всё

страсти

жёны

рифмы

дети

сё и то

ни то ни сё

смыслы цели

стоп дорога

сел на рифы твой арго

ну зачем ты хочешь много где у многих ничего

незапятнанного слова наступает благодать

ни один ещё обломов так не исхитрялся спать

 

среди пядей и обломков всераспаханной земли

на которой рвутся ловко плохо склеенные дни

на которой псы и волки и немного естества

и на солнечных заколках слабо держится листва

 

начало

 

во глубине глубин

в сиянии сияний

где никого никто любить и ненавидеть ещё не мог

и был как бог

и не было ни зданий ни тревог ни знаний

лишь звёздный смог

и плавали на дне веков теории гармоний

нарушив кои возникает белый свет

и было так велико и спокойно

от этих нет

 

сквозь толщу вод и непреклонность волн

сползал по завязям растений день вчерашний

и заползая в раковины слов

произносил да будет и обрящет

так создавая версии основ

сходились змий и ева и ослов

навьюченных дарами от волхвов

тащила ввысь горячая пустыня

и плыли тени новых городов

 

о венике

 

нам оставалось только жить
лепить себя из гибкой глины
не быть а  временами быть
казаться гордым и счастливым
не  возлагать  и  не  винить
кого-то   кто  тебя  сильнее
забыть  пожалуй что забыть

на  кухне небо розовеет
и притворяется холстом
а  мне на следующей неделе
опять  тоску делить с котом
он всё равно меня умнее
не думая хвостом маня
о том куда девался веник
и о законах бытия

 

* * *

 

он вышел и сказал – говно
и сразу ясно стало прочим
поэту многое дано
и всё про жизнь он знает точно

он вышел и сказал – страна
и сразу ясно стало прочим
как много в ней ещё говна 
и что её он любит очень

а где-то лопнула струна
(не ждите здесь всё той же рифмы)
страданья  голод, мор, война
и остальные алгоритмы
простых законов бытия
опять придут говну на смену

как мерно вертится земля
как  деловито и  надменно

 

 

* * *

 

склонясь над небом и землёй

в пространстве солнечного бега

я говорил побудь змеёй

а ты хотела – человеком

я говорил побудь водой, деревьями

негромким снегом, слепым дождём

тобой и мной

а ты хотела – человеком


я рисовал а ты плела

сплетая мир как паутину

твоя рука была бела и ты была и пахло тиной

в русалочьем твоём огне горело зарево рассвета

напоминая живо мне что я живу на свете этом

 

эта осень

 

эта осень, похоже, будет более долгой и жёлтой,

только б листья, пожухнув, не выпали боком зиме,

только б ветер с дождём, как всегда выходя на охоту,

провода бы не рвали и связи, ведущие вне


...вне тебя, вне меня, веры в бога, законы и смыслы,

отчего, помутнев, осветив очевидностей лом,

мироточит луна, коромыслом рогатым зависнув

на косматом ристалище новых событий и слов


это небо в алмазах, восторгах и идиомах...

эта осень, застрявшая в мокрых стволах, как во мне...

над сгущаемым заревом в джоулях, ваттах и омах

не измерить нам силу и всю напряженность планет


мы уйдём в эту яркость, пусть встанут другие, получше,

понахальней, беспечней... осенним безропотным днём

мы уйдём, как мечта, по маршруту сиреневой тучи,

не оставившей выбора между грозой и дождём

 

я не стою

 

я не стою новостроек на больших бульварах

никогда я не был стоек лишь не часто ярок

а соблазнов было столько хоть лови сетями:

танцевали ведьмы «польку» с пьяными гостями…

и швырялась жизнь горстями под ноги каретам

тем  что в полночь превращались

в пепел сигаретный

я не стою этих парков и фонтанов шумных,

пастернаков и ремарков и затмений лунных

пароходов уходящих

отлетевших уток

внуков рядом в люльке спящих

...ни годов, ни суток

тех что прожили мы вместе

славно так и мило

где готовила ты есть мне

и постель стелила


я не стоил революций

войн

делений плазмы

детских утренних поллюций

и религий разных

и таинственного смога в древней райской тайне

и наивной веры бога

в день шестой созданья