Зинаида
Гиппиус

Дьяволёнок

Мне повстречался дьяволёнок, 
Худой и щуплый ‒ как комар. 
Он телом был совсем ребёнок, 
Лицом же дик: остёр и стар. 
  
Шёл дождь... Дрожит, темнеет тело, 
Намокла всклоченная шерсть... 
И я подумал: эко дело! 
Ведь тоже мёрзнет. Тоже персть. 
  
Твердят: любовь, любовь! Не знаю. 
Не слышно что–то. Не видал. 
Вот жалость... Жалость понимаю. 
И дьяволёнка я поймал. 
  
Пойдем, детёныш! Хочешь греться? 
Не бойся, шёрстку не ерошь. 
Что тут на улице тереться? 
Дам детке сахару... Пойдёшь? 
  
А он вдруг эдак сочно, зычно, 
Мужским, ласкающим баском 
(Признаться – даже неприлично 
И жутко было это в нем) – 
  
Пророкотал: «Что сахар? Глупо. 
Я, сладкий, сахару не ем. 
Давай телятинки да супа... 
Уж я пойду к тебе – совсем». 
  
Он разозлил меня бахвальством... 
А я хотел ещё помочь! 
Да ну тебя с твоим нахальством! 
И не спеша пошёл я прочь. 
  
Но он заморщился и тонко 
Захрюкал... Смотрит, как больной... 
Опять мне жаль... И дьяволёнка 
Тащу, трудясь, к себе домой. 
  
Смотрю при лампе: дохлый, гадкий, 
Не то дитя, не то старик. 
И всё твердит: «Я сладкий, сладкий...» 
Оставил я его. Привык. 
  
И даже как–то с дьяволёнком 
Совсем сжился я наконец. 
Он в полдень прыгает козлёнком, 
Под вечер – тёмен, как мертвец. 
  
То ходит гоголем–мужчиной, 
То вьётся бабой вкруг меня, 
А если дождик – пахнет псиной 
И шерстку лижет у огня. 
  
Я прежде всем себя тревожил: 
Хотел того, мечтал о том... 
А с ним мой дом... не то, что ожил, 
Но затянулся, как пушком. 
  
Безрадостно–благополучно, 
И нежно–сонно, и темно... 
Мне с дьяволенком сладко–скучно... 
Дитя, старик, – не все ль равно? 
  
Такой смешной он, мягкий, хлипкий, 
Как разлагающийся гриб. 
Такой он цепкий, сладкий, липкий, 
Все липнул, липнул – и прилип. 
  
И оба стали мы – едины. 
Уж я не с ним – я в нём, я в нём! 
Я сам в ненастье пахну псиной 
И шерсть лижу перед огнём... 
  
          Декабрь 1906, Париж