«Закаты рифмами дробили мы…»,
или
«Сорок пятая» пересекает Москву
Лирический отчёт
Проект-45 имеет за своими плечами почти четверть века лет и известен во всем русскоязычном литературном мире. Тем не менее, очаровательной хозяйке салона Елене Пахомовой удалось, представляя издание, перепутать почти все его «выходные данные», кроме названия и прочесть – не без запинки – фамилию главного редактора по бумажке.
Но вот член редколлегии альманаха Александр Карпенко, аккомпанируя себе на фортепьяно, запел романс на стихи Сергея Сутулова-Катеринича «Любовь – эпиграф? эпилог?»:
…из-под обложки ветхой библии –
листок… – эпиграф? эпилог?
закаты рифмами дробили мы…
ах, как любили мы, мой бог!..
– и вечер, окрылённый таким прологом, понёсся, набирая силу, сквозь все параллели и меридианы. Смертельная серьёзность сменялась карнавалом, ирония перетекала в философию и обратно, поэзия почти кокетливо показывала самые разные свои грани. Поэтому в данном отчёте присутствуют не только впечатления и цитаты, но и сами тексты (минимум по одному на каждого выступавшего).
Главный редактор во вступительном слове позволил себе немного статистики: «У нас авторы со всего белого света… 1 июля минувшего года я посчитал всех наших участников – оказалось 777 человек… Здесь сегодня впервые собрались и те, с кем я делаю альманах сейчас, и те, с кем я начинал ещё бумажную “45-ю параллель”».
Надо отметить, что самой «Сорок пятой» давно уже стало тесно в рамках традиционного альманаха – сначала издание бесстрашно шагнуло из оффлайна в онлайн, а потом, преодолев жанровые рамки, преобразовалось скорее в живую, постоянно обновляющуяся антологию, отражающую последние достижения современной русской поэзии и сохраняющую её сокровища. Марина Цветаева сказала когда-то:
Москва! Какой огромный
Странноприимный дом!
Всяк на Руси — бездомный.
Мы все к тебе придём.
Вот таким «Странноприимным домом» и стал альманах для всех поэтов – не только бездомных и не только живущих на Руси.
* * *
И дико во тьме завывая,
в какой-то звериной тоске
целую копыта трамвая,
стоящего в тупике.
Ну, трогай!
И вот через город,
страдая избытком чувств,
как бюст с перерезанным горлом,
по чёрной брусчатке качусь
с глазницами без огня,
с оторванной головой.
И ветер гонит меня,
как мусор, по мостовой.
А следом, покуда жив,
покуда со мной душа –
«Держите вора! Держи-
те революцьонный шаг!»
О, Боже!
Я родом оттуда,
где из Боровицких ворот
на белой ослице Иуда
въезжает в ликующий сброд.
Я тоже во всадники метил.
Спасибо, не вышло.
Увы.
Спасибо, никто не заметил,
что я уже без головы,
что вместе со всеми,
безлицый,
стекая в подземные трубы,
целую копыта ослице,
в кровь раздирая губы.
Бумеранг это стрелки времени на часах вечности
Всё возвращается и всё улетает
То что возвращается убивает
Только невозвратное остаётся
Будущее это зеркальце
в которое смотрится прошлое
Городской сквер
на этом старом сквере когда-то я сидел
сидел себе не верил по сторонам глядел
как вечные римейки банальной чепухи
толпились у скамейки соседней мужики
они топтали бровку где подступала грязь
делили поллитровку нещадно матерясь
потом распив вторую вновь матерок гоня
как будто что ворую воззрились на меня
глядят как на матрешку: ну, выпили! ну шо?
а я им сунул трешку поднялся и ушёл
не трать словесной сыпи прочь оправданий нить
ведь мог же с ними выпить добро поговорить
юнец жестокосердый ценою в 3 рубля
скажи какой был щедрый, какой был щедрый, бля!
В долине забытых желаний
контейнеры мусорные из серебра
осколки, обломки, обрывки – все золотые
Там память – рулетка
где ставят всегда на зеро
Влюблённые в ноль
в уши вдевают зрачки золотой пустоты
дымные кольца браслетами ловят запястья
диванные дюны обиды
изрезаны слёзной фрезой
На высохшем пляже забытых желаний
приливные простыни спят отпечатками тел
отлив одеяла являет раскрытые створки ракушек
и множество тайных деланий
забытых в песке
В печах раскалённого кварца
рождаются строгие линзы
витражные зрячие стекла
зеркальные сабли стрекоз
Барханами ночи забытой бредут паладины
в металло-гремящих плащах из печали
ко Грому Господню –
о молнии молят
о ливнях желаний
В пустынной гостиной забытых желаний
заваленный книгами стол
тенью верблюда бредёт по ковровой скрижали
в узорах из заповедей забвенья:
«Блаженны желавшие, ибо они забудут
Блаженны забывшие, ибо им пустыня дана
Блаженны пустынные сердцем, ибо ни никогда не желали»
Чтение стихов продолжилось их пением (этот вектор задал, как мы помним, ещё в самом начале вечера Александр Карпенко). Елена Орловская, кроме собственных песен, исполняет под гитару стихи русских классиков. И зазвучал в тишине мягкий, звонкий, негромкий, отчётливый женский, женственный голос, и горьковато-сладостные строки Арсения Тарковского разлились в воздухе литсалона, возвращая ему вибрации эпических советских кухонь:
Отнятая у меня, ночами
Плакавшая обо мне, в нестрогом
Чёрном платье, с детскими плечами,
Лучший дар, не возвращённый Богом,
Заклинаю прошлым, настоящим,
Крепче спи, не всхлипывай спросонок,
Не следи за мной зрачком косящим,
Ангел, оленёнок, соколёнок.
Из камней Шумера, из пустыни
Аравийской, из какого круга
Памяти – в сиянии гордыни
Горло мне захлёстываешь туго?
Я не знаю, где твоя держава,
И не знаю, как сложить заклятье,
Чтобы снова потерять мне право
На твоё дыханье, руки, платье.
* * *
В пятом часу утра
жизнь становится тише.
Слышно тогда течение крови в венах
и отдалённые сердца удары,
и шелестенье мыслей,
и тихое снега паденье
на город бессонный.
В пятом часу утра
жизнь становится проще.
Грубей и понятней – любовь,
ближе – смерть.
...Хрустальный, туманный, дымчато-странный,
почти нежеланный
сон
никак не слетит
на мои гололёдные пустоши.
...В пятом часу утра
я уже не хочу
думать о тебе.
Но по-другому –
не получается.
Курочка ряба
Как игрушку бесценную
на отцовском балконе
бог-мальчишка вселенную
держит в ладони.
Без конца сочиняет
фантастические миры
и случайно роняет
в шахту чёрной дыры.
Не печалься, боженька, –
говорит ему Курочка Ряба, –
по пустякам расстраиваться не стоит!
Помнишь, как плакали дед и баба,
когда разбили яичко золотое?
А я снесла им обыкновенное,
не золотое, но ничем не хуже.
И тебе я снесу новую вселенную.
Бог больше не плачет.
Он сконфужен.
* * *
Медный зверь. Гранитная держава.
Мокрый ветер гонит снег лежалый
под копыта медного коня.
Медный горн скликает полк под знамя.
С ними Бог. Бог с ними и Бог с нами –
мартобря пятнадцатого дня.
Широка страна моя родная!
Кивера по ниточке равняя,
шпорами неистово звеня,
тяжкий крест берущие на плечи –
от тоски отчизны не излечат
мартобря пятнадцатого дня.
До обрыва вёл слепцов незрячий.
Дождь сухой, парящий дождь горячий,
ровный счёт картечного огня.
Господи, кто вправе, кто в ответе, –
Но спаси начавших на рассвете
мартобря пятнадцатого дня.
Широка страна моя! До края
кольцами железными играя,
повезут сегодня – не меня.
Матушка, мой свет, утри слезу мне,
Мы ещё слабее и безумней
мартобря пятнадцатого дня.
Берлин
Унтер ден Линден ночью, при тщательном взгляде на
архитектуры разреженность, выбоины камней,
остаётся дорогой, где тяжко прошла война…
Вернее, война по-прежнему так и живёт на ней.
Вот она – кликнув кельнера, кружкой стучит о стол,
В темени окон плещется, сколько ни жги неон,
Кажется, пепел с неба, а вовсе не снег пошёл,
И это не гимн рождественский, а поминальный звон.
Сколько же лет понадобится, чтобы истаял мрак,
Чтоб «гутен таг» звучало без примеси «хенде хох»,
Чтобы Рейхстаг стал зданием – просто себе рейхстаг,
Чтобы над тёмной кирхою в небе маячил Бог.
Нет, это всё затянется. Время – бальзам для ран.
Да и сейчас-то пора уже – столько ведь лет прошло…
Только в памяти где-то будет сидеть цыган,
С ужасом глядя в чёрное, как холокост, стекло.
* * *
Никчёмный, нелепый,
Ненужный зиме,
Но нежный и светлый
Дождь в январе…
Сергей Сутулов, 1969, январь
…сорок пятый дождь в январе.
сорок пятый стих без тебя.
ре-минор прапраснегирей.
до-мажор прапраголубят.
графоман умыкнул размер.
наркоман распилил рояль.
открещусь от ночных химер,
примеряя плащ короля.
продолжаю ходить по воде,
реминоря в январь своё…
па-де-де чужих лебедей.
рок-н-ролл родных воробьёв!
на Кавказе опять дождит.
в Такоради чудит жара…
пожалей жар-птицу, джигит,
домажоря в Гранд-опера!
ренессанс простого стиха:
до любви – сорок пять снегов…
настигал, отстегав, стихал
окаянный рефрен богов.
доберусь до испанских вин,
долечу до алтайских гор,
постигая: Сын – триедин,
понимая: жив фантазёр!
…очень старый дождь в январе.
очень странный стих без тебя.
мы увидимся на заре
сорок пятого дождебря.
Ноябрь красным снегирём
Дрожит на донышке зрачка.
Вагон стоит, и души в нём
Не замурованы пока…
(«Неподвижная осень»)
А дальше, дальше-то, там, в самом конце железных путей – не тупик, нет. Там –
Задумчива вечность. Беспечна случайность.
Скучает причал, приручённый прибоем.
Отчаянны чайки. Нечаянно счастье,
Которое мы повстречали с тобою…
(«Азбука Морзе»)
И рок-н-ролльный Евгений Савин исполнил песню на стихотворение Сутулова-Катеринича («Разговор с двумя эпиграфами и Незнакомкой») – о том, что касается каждого автора:
…Когда годами – ни строки, когда в душе и стон, и слякоть,
Не жги свои черновики, и, может, сын не станет плакать?!
Быть может, буква, чёртик, знак ему подскажут ритм поэмы?
Или помогут – просто так, – когда ни темы, ни системы?..
Допев эту балладу Сергея, Евгений неожиданно для многих заявил:
– Отдаю сэкономленное время Александру Карпенко!
Дворец великолепный и надменный,
Творенье рукокрылых мастеров,
Стоял собор, безмолвный и блаженный,
Набросив златотканый свой покров...
Стоял он величаво, гордо, пышно;
Неодолимо в сказку он манил –
И мне, будто во сне, вдруг стало слышно,
Как колокольчик в сердце зазвонил.
В который раз звонит он лет уж триста?
Не сосчитать бесчисленных звонков!
Казалась эта роспись чудом кисти,
Автографом, дошедшим из веков.
И красоты нездешней отраженью
Я подивился, трепет не тая,
И я не знаю, кто же был блаженней
В тот миг связующий – собор иль я?
И, заглядевшись на чудные фрески,
Я забывал, поверив в чудеса,
Что гениальным мастерам в отместку,
Царь, по преданью, выколол глаза...
Стоял собор, безмолвный и блаженный,
И захотелось, глядя в небеса,
Построить храм в душе своей... нетленный...
Покуда смерть не выклюет глаза...
Зал замер. Но, словно этого ещё было недостаточно, в авторском исполнении прозвучало и стихотворение «Поговори со мной, трава» – такое простое, такое (несмотря ни на что!) жизнеутверждающее… Такое настоящее.
Поговори со мной, трава!
Скажи мне, где берёшь ты силы?
Меня ведь тоже так косили,
Что отлетала голова...
Скажи, подружка, как дела?
Какие ветру снятся дали?
Меня ведь тоже поджигали –
И я, как ты, сгорал дотла...
Откуда силы-то взялись?
Казалось, нет нас – только пепел –
Но мы из огненного пекла,
Как птица Феникс, поднялись!
Скажи мне нежные слова.
Нас ждут и праздники, и будни.
Я снова молод, весел, буен.
Поговори со мной, трава!
Вот и лето (о, господи, как это быстро) прошло.
Словно и (ведь только что, казалось бы) не бывало.
На пригреве (как вспомню – скок(льк)их я на нём «пригрел») тепло.
Только этого (боже мой, какой мизер) мало.
Понапрасну (грех жаловаться) ни зло,
Ни добро (хотя, сколько его, там, добра-то этого, было) не пропало,
Всё горело (перегретая розетка загорается нередко) светло.
Только этого (всё ж, я – не последний поэт в этой стране,
могли бы учесть) мало… –
дальнейшие строки потонули в хохоте аудитории. А когда отсмеялись, Юрий Юрченко выступил с очень серьёзным стихотворением – наставлением поэтам, с эпиграфом из Аристотеля:
Ars Poetica
Просто, но не низко…
Аристотель
Жги, ночь, свои костры! –
Учи своим порядкам –
Искусству быть простым,
Искусству быть понятным…
Пропитывай холсты,
Броди по строчкам-грядкам…
Как сложно быть простым,
Как трудно быть понятным!..
Ни бисера, ни поз,
Но – «высоко и просто», –
Как в том «дыханье гроз»,
Как в песнях Ариосто!..
………………………………
...Коль вышел на помост –
Будь лёгок, точен, внятен, –
Как Аристотель – прост,
И как Гомер – понятен.
Эйфелевой башне
Эй, Эйфелева! Что растопырила ноги
В бесстыдстве всегдашнем
В самом престижном борделе мира – Париже?
Тебе бы сейчас в Корнуэльсе
Шлейф держать у Корнуэльской башни!..
Послушница рыжих огней всех «шевроле»,
Возжелавших Парижа,
Как там священник твой рыжий – Жерар?
Не очень ли стар? И, надеюсь, опрятен?
Ему разворот твой приятен
Под вспышками фар...
Эй, Эйфелева! Французская девка
С бюстом Бардо и глазами Денёв,
Ты пьёшь этот воздух из сидра,
Потому-то и спишь днём,
А к сумеркам, голову в небо задрав,
Поёшь – из тебя рвётся голос Пиаф!..
И всё замирает внизу –
Один только звук!
Эй, Эйфелева! Тебе б наклониться,
Хотя б вполовину,
Да разве согнёшь твою чёртову спину?..
Что твой сутенёр – Миттеран,
Всё – развратник и франт?
Не слишком ли странноприимен?
И как твоё новое имя –
Жюли, Франсуаза, Мадлена?..
Эй, Эйфелева громада!
Ты – любовь моя с первого взгляда,
Пред тобой преклоняю колено...
После чего вдруг громко запела а капелла пиафовское «Non, je ne regrette rien» – но по-русски. Именно после этого дивертисмента вспомнилась реплика Елены Пахомовой, слегка приподнявшей брови при виде гостей с гитарами: «А я думала, у вас тут поэтическое мероприятие …»
Сюрреалистического масла в священный огонь поэзии подлил поэт и актёр Виктор Хатеновский:
* * *
Был дерзок я, как уркаган.
В бескровной схватке с вами –
Краснел, хватался за наган...
Мог землю грызть зубами.
От криков собственных оглох –
Неистовствовал... Следом –
Раскрасил стихотворный слог
Прекрасным чёрным цветом.
Вам трудно мне не сострадать?
Бог – в помощь! Рифмы эти
Грудной братве талдычит мать,
Весь день горланят дети.
Мой стих сильнее топора,
Страшней клыков вампира...
Довольно! Полночь. Спать пора.
Раскурим – трубку мира?!
После такого напора Эрика Чахалашвили (Эрика Че), подруга Елены Орловской, тоже пишущая песни на стихи классиков, даже не сразу смогла начать своё выступление и, начав со строк Рюрика Ивнева («С боем идут вперёд войска, / Но ты не идёшь в поход…»), срочно обратилась за помощью к Андрею Белому:
Я без слов: я не могу...
Слов не надо мне.
На пустынном берегу
Я почил во сне…
А потом, в качестве последнего средства, к чарам Александра Блока, убедительно исполнив умиротворяющее:
* * *
Утихает светлый ветер,
Наступает серый вечер,
Ворон канул на сосну,
Тронул сонную струну.
В стороне чужой и тёмной
Как ты вспомнишь обо мне?
О моей любови скромной
Закручинишься ль во сне?
Пусть душа твоя мгновенна –
Над тобою неизменна
Гордость юная твоя,
Верность женская моя.
Не гони летящий мимо
Призрак лёгкий и простой,
Если будешь, мой любимый,
Счастлив с девушкой другой...
Ну, так с богом! Вечер близок,
Быстрый лёт касаток низок,
Надвигается гроза,
Ночь глядит в твои глаза.
Что ж, Александр Александрович тоже в некотором смысле был бард. Или скальд…
В завершение вечера Елена Орловская вновь вышла на сцену с песней на стихи Игоря Царёва, замечательного, тонкого, к сожалению, недавно ушедшего от нас поэта, активно сотрудничавшего с альманахом.
Когда в елабужской глуши,
В её безмолвии обидном,
На тонком пульсе нитевидном
Повисла пуговка души,
Лишь сучий вой по пустырям
Перемежался плачем птичьим…
А мир кичился безразличьем
И был воинственно упрям…
Господь ладонью по ночам
Вслепую проводил по лицам
И не спускал самоубийцам
То, что прощал их палачам…
Зачтёт ли он свечу в горсти,
Молитву с каплей стеарина?
Мой Бог, её зовут Марина,
Прости, бессмертную, прости.
Простая музыка Александра Карпенко идеально соответствовала этим удивительным стихам. И даже «сучий вой» в таком исполнении представал романтически-загадочным.
На этой лирической ноте… Но тут снова встал Сутулов-Катеринич:
– Если вы думаете, что это финал-апофеоз, то я… тоже так думал. Но сидящий в зале мой старинный друг Тимур Шаов поднял руку и…
А новая песня называется «Перспективы».
И была Песня!
Перспективы 2013
Ой, много куришь, брат, от дыма я дурею.
Неважно выглядишь, по правде говоря!
Сидишь без денег? Так купил бы лотерею!
Не веришь в лотерею? Это зря!
От пессимизма до инфаркта путь недолог.
В каком мы месте, говоришь? Нет, извини...
Ведь это ж узкий взгляд, а ты, брат, не проктолог!
Смотри, брат, шире – в перспективу загляни!
А в перспективе лотерейный ты билетик вытянешь.
Офигенный там будет выигрыш:
Дом в Испании, яхта белая!
Лотерея, брат, дело верное!
Припев:
Сел в кафешке, выпил пива,
Скушал беляши...
Эх! Жизнь – дерьмо,
но перспективы – очень хороши!
Эх! Жизнь – дерьмо,
но перспективы – очень хороши!
Раньше по нужде, бывало, выйдешь на пригорок...
Кругом раскинулась Советская страна,
И в перспективе – коммунизм, лет через 40.
Вот это перспектива, мать честна!
А нынче – выйди на балкон, хотя б, да глянь-ка:
Кругом раскинулось неведомо чего,
И в перспективе – всё один и тот же дядька,
И говорят, что девять жизней у него...
Самолёт летит, мотор работает,
В нём президент сидит – по фене ботает:
«Вы замучитесь, – говорит, – все тут пыль глотать!»
Зрит в грядущее – ему лучше знать...
Припев:
Из Кремля шлют директиву,
Сядь и запиши:
«Значит, первое, граждане, жизнь – дерьмо,
Второе: но перспективы – очень хороши!»
«Значит, первое: жизнь – дерьмо,
Второе: но перспективы – очень хороши!»
Пришла статистика, что во втором квартале.
Возрос прирост по темпам роста воровства.
С такой динамикой всё то, что не украли,
То украдут, примерно, года через два...
Когда сопрут последний рубль эти жмоты,
Тогда исчезнет добровольно наша власть.
И все начальники уволятся с работы –
А нафиг власть, раз больше нечего украсть?
И будет Родина – ладно скроена.
Всё распродано, всё пристроено,
Будем голые и голодные –
Зато гордые и свободные!
Припев:
Как всё складно и красиво,
Скажем от души:
Эх, жизнь – дерьмо,
Но перспективы – очень хороши!
Эх, жизнь – дерьмо,
Но перспективы – очень хороши!
Укрыла мир ночного неба плащаница.
Вверху горит Луны приглушенный ночник.
Видать, и Господу на облаке не спится...
Ворочается, думает старик...
На судном дне, нас – всю воскресшую ораву –
Поделят. Грешники, – скажут, – Налево становись!»
Мы влево дернёмся. Нам скажут: «Нет, вам направо!
Туда, где те, что мучились всю жизнь...»
А россиян в раю – как летом в Турции.
Когда-то ж положен отдых нам по Конституции.
Под любым кустом – там и стол и дом.
Ой, а бабы там... Но это всё потом...
Припев:
Что сидишь такой плаксивый?
А ну, давай, пляши!
Да, жизнь – дерьмо,
но перспективы – очень хороши!
Эх, жизнь – дерьмо,
но перспективы – очень хороши!
---
Вот и завершился долгий, насыщенный вечер, перевернулась новая страничка в «Книге Песка». Именно с ней, заветной, борхесовской, вполне можно сравнить поэтический интернет-альманах «45-я параллель»: по нему можно блуждать и блуждать, «закаты рифмами дробить», погружаясь во всё новые дали и глубины, открывая новые стихи и возвращаясь к старым, не уставая радоваться: сколько же у нас талантов и как же здорово, что есть эта Книга Песка, есть этот Странноприимный Дом для них в онлайне. Жаль только, что оффлайн так немного народу было в небольшом, знававшем лучшие времена, зальчике библиотеки имени Чехова. За редким исключением – всё авторы «45-й», их друзья и близкие. Разумеется, все они были рады видеть друг друга, но… Ни студентов Литинститута, ни молодых поэтов, ни начинающих журналистов, да просто – ни одного лица моложе сорока лет. Недостаток рекламы или просто недостаток интереса к литературе у снобистской московской публики?
…Но перспективы – очень хороши!
Татьяна Виноградова
Январь-февраль 2014
Москва
На снимках – эпизоды вечера
Фото Евгения Тарана,
Елены Краснощёковой
и Натальи Сутуловой-Катеринич
Важный постскриптум. Библиотека имени А. П. Чехова. Поэты «45-й параллели».
23 января 2014 года
http://muz-review.livejournal.com/45661.html
Съёмки Евгения и Евгении Савиных.
Монтаж Евгения Савина.