Юрий
Ряшенцев

Мальчик и два сержанта

Уходила весна, уходила, 
прославляя победу устало. 
На булыжной Плющихе и тускло, и дерзко 
     старинное 
тлело кино – 
это Купер стрелял в крокодила, 
это лента во тьме стрекотала, 
это к наглому ситцу и тихой сарпинке 
     шинельное 
льнуло сукно. 
  
Хриплым смехом смеялась Девичка, 
и дворовая лезла подначка 
из-за серых заборов, кирпичного боя, 
     промоин 
на месте ворот. 
Всё бери, всё твое, жёлта лычка: 
и частушка твоя, и заплачка, 
и фокстрот под окошком, и бабья тоска – 
     ничего 
не жалеет народ! 
  
Я был счастлив, что стены рейхстага 
брал не этот, затянутый туго, 
весь в трофеях, фартовый, ругающий 
     женщин, 
являющий бравую стать, 
а небритый седой доходяга, 
взор которого полон испуга – 
от людского несчастья, от пролитой 
     крови, 
от страшного долга – стрелять. 
  
Эх ты, мальчик двора проходного, 
ты не смыслишь ни в чём ни аза ведь! 
Начинается жизнь, состоит из загадок, и 
     только лишь 
школа проста. 
Что ж ты любишь сержанта седого, 
а к чернявому – чёрная зависть? 
То ли возраст не тот. То ли время не 
     то. 
То ли просто закваска не та. 
  
Допивай молочишко снятое. 
Дребезжащая поступь трамвая 
отзвучала уже. И последний урок нам 
     даёт 
мировая война. 
Этот взор, где страданье немое, – 
этот взнос за Девятое мая... 
И стрекочет кино. И булыжник блестит. 
И пластинка 
шипит дотемна.