Уходила весна, уходила, прославляя победу устало. На булыжной Плющихе и тускло, и дерзко старинное тлело кино – это Купер стрелял в крокодила, это лента во тьме стрекотала, это к наглому ситцу и тихой сарпинке шинельное льнуло сукно. Хриплым смехом смеялась Девичка, и дворовая лезла подначка из-за серых заборов, кирпичного боя, промоин на месте ворот. Всё бери, всё твое, жёлта лычка: и частушка твоя, и заплачка, и фокстрот под окошком, и бабья тоска – ничего не жалеет народ! Я был счастлив, что стены рейхстага брал не этот, затянутый туго, весь в трофеях, фартовый, ругающий женщин, являющий бравую стать, а небритый седой доходяга, взор которого полон испуга – от людского несчастья, от пролитой крови, от страшного долга – стрелять. Эх ты, мальчик двора проходного, ты не смыслишь ни в чём ни аза ведь! Начинается жизнь, состоит из загадок, и только лишь школа проста. Что ж ты любишь сержанта седого, а к чернявому – чёрная зависть? То ли возраст не тот. То ли время не то. То ли просто закваска не та. Допивай молочишко снятое. Дребезжащая поступь трамвая отзвучала уже. И последний урок нам даёт мировая война. Этот взор, где страданье немое, – этот взнос за Девятое мая... И стрекочет кино. И булыжник блестит. И пластинка шипит дотемна.
Популярные стихи