Юрий Оболенцев

Юрий Оболенцев

Четвёртое измерение № 30 (234) от 21 октября 2012 года

Поздние крылья

 

Поиск

 

Пером,

как будто посохом слепца,

в сплетеньях судеб и событий,

снова

нащупываю путь к людским сердцам...

 

Хочу,

чтоб, став необходимым,

слово

не растворилось в быстротечном дне,

а чтоб однажды,

пусть ещё не скоро,

как другу,

встречный улыбнулся мне

и занялось начало разговора.

 

Ровеснику

 

Крест-накрест детство –

огненной чертой.

До срока мы, дружище,

повзрослели.

И всё-таки

умеем жить мечтой

и верим обещаниям апреля.

 

Нам ближе и понятней добрый гром,

цветение садов и гомон птичий,

прохлада речки за крутым бугром,

настоянный на солнце земляничник.

 

Я, как и ты,

ровесник мой,

могу,

как возраст, сбросив модные ботинки,

бродить босым по росам на лугу,

ловить губами спелые дождинки

и улыбаться встречному всему,

и радоваться радуге и детям...

 

Мы понимаем счастье –

потому,

что знаем цену сущему на свете.

 

Солнечный ветер

 

На пустырях,

сквозь сор и щебень,

едва проклюнется трава –

а в стёкла,

словно птичий щебет,

стучатся певчие слова.

 

Крылатые,

они врываются

и властвуют в моём дому.

...Вот с этого и начинается

непостижимое уму.

 

Разбрызгав радужные всплески,

в окно вливаются лучи,

и ветер солнечный,

апрельский,

как музыкант,

во мне звучит.

 

Волной мелодии тревожной

меня подхватит, закружит...

И жить спокойно –

невозможно,

а жить без музыки –

не жить!

 

В ней –

ожидание прекрасного

и обещание чудес...

Что впереди –

пока неясно мне.

А берег прошлого – исчез!

 

И голос из глубин пространства

ведёт неведомо куда...

За горизонтом –

годы странствий

и соль галерного труда.

 

Сшибаются стихии, буйствуя...

Но, звёздно полыхнув вдали,

вдруг озарит судьбу предчувствие

незнаемой ещё земли.

 

* * *


И ошибка бывает полезна,

пока мы молоды...

В. Гёте

 

Осмысливая мудрость афоризмов,

подумаем о смысле бытия...

Что завещаем внукам,

ты и я,

что станет главным делом нашей жизни?

 

Какой мы след оставим на земле –

дома,

колодцы,

борозду оратая?

Иль праздно,

как застольные ораторы,

пробалаболим в сыте и тепле?

 

Найдём ли силы –

в передрягах лет

взрастить поступки

из мечтаний добрых,

сумеем ли душой преодолеть

соблазны истин,

чересчур удобных?

 

* * *

 

Частица детства моего,

где так бесхитростно открыта

моя душа...

И опыт быта

ещё не значит ничего.

И всё вполне определённо:

друзья, враги, добро и зло...

Там, по мальчишеским законам,

живётся просто и светло.

И бескорыстна вера в чудо,

и беды ходят стороной...

А все, кого люблю,

покуда –

ещё со мной!

Ещё со мной...

 

(Отрывок из стихотворения «Тропинкой памяти»)

 

* * *

 

Стал ранимей,

словно бы теперь

сердце обрело иное зренье...

В зрелости острее ощущенье

прежде неосознанных потерь.

 

С каждым годом

думы о былом –

сокровенней всё,

исповедальней...

Устремляясь от истоков дальних,

память,

словно речка подо льдом,

выструит причудливо течение,

время в полынье замкнёт в кольцо,

голубым

глубинным излучением

высветив забытое лицо.

 

Сквозь пласты необратимых дней,

как вода сквозь ледяные трещины,

теплотой прольётся голос женщины –

не любимой мною, не моей...

 

Прошлое не станет ворошить,

только спросит:

– Ладно ли живётся,

долетел ли до своих вершин,

так ли, как загадано, поётся?

Ты прости, – промолвит, – сокол ясный,

что пришла незваная к тебе!

 

...Ни упрёков, ни обид напрасных,

ни печали о своей судьбе –

только неизбывная любовь,

только нерастраченная нежность!

 

Солнышком поблазнится...

И вновь

стынет февралей моих заснеженность.

 

Может быть, и нужен ей одной?..

 

Стороной прошёл,

не замечая

чудо с родниковыми очами,

слишком рано встреченное мной.

 

Одиночество

 

Проволглые, настуженные камни.

Распутица. Ненастье, Листопад.

Насквозь продутый всеми сквозняками,

репьём обросший, неопрятный сад.

 

А как, бывало, радостно глядел,

когда людей одаривал плодами...

И вот – забыт,

остался не у дел.

А ведь совсем ещё не стар годами.

 

Он без ухода одичал давно.

И дом,

видать, хозяином заброшен,

обшарпан,

как ревматик, перекошен,

крест-накрест заколочено окно.

 

Колодец обвалился –

не напиться...

Лишь в тёмной глубине вода чиста –

не позабыла, как певали птицы,

шмели,

трубя,

качались на цветах.

 

Так и душа...

Безверием ограблена,

обижена, бесчувственна, пуста,

заглохла без призора,

словно яблоня, –

ни яблочка, ни жухлого листа.

 

Засохла –

одолели сорняки.

А ей, душе,

такую малость надо:

прикосновенье любящего взгляда,

поддержка доброй, дружеской руки.

 

Поздние крылья

 

...Птенцам при взлёте крылья опалило –

война прошла по сердцу, по судьбе...

Зря каркали про нас, что мы бескрылы, –

сумели крылья выковать себе.

 

Как новостройка, был заполнен мир

бетоном, арматурой, кирпичами –

с рассвета до заката...

Лишь ночами

к нам приходили Данте и Шекспир.

 

Мы понимали:

нам ещё придётся

умом и сердцем находить пути

к тому, что так прекрасно удаётся

теперешним ребятам к двадцати.

 

В таких круговоротах нас крутило...

Но трудный опыт и закалка –

впрок!

В преодоленье обретая силы,

мы укрощали кисти и перо.

 

Мы,

как в забои,

шли в глубины книг,

дознались,

как постичь полёт полотен...

И, словно капля ртути,

каждый миг –

от перегрузок –

был весом и плотен.

 

Да, нам непросто в космосе искусства:

седые –

долго ходим в «молодых»...

Но верим, знаем –

мысль свою и чувство

мы переплавим в музыку и стих.

 

Пройдёт пора сомнений и ошибок –

мы своего добьёмся...

А пока –

учиться мастерству!

Не клянча скидок

за грубые мозоли на руках.

 

Во чистом поле

 

Жемчужное свеченье облаков,

реки неторопливое теченье,

по разнотравью пойменных лугов

теней и солнца зыбкое сплетенье.

 

От бликов краснопегий, как телок,

устав скакать,

на удивленье тихий,

причмокивая сладко,

ветерок сосёт парное молоко гречихи.

 

Среди цветов раскину руки вольно...

Жарынь. Полувиденья-полусны,

сознанье омывая, словно волны,

уносят по разливу тишины.

 

Клубится в лёгких пряный дух медовый,

щекочет ноздри тонкая пыльца...

А на ромашке мотылёк бедовый

качается у самого лица.

 

Крылами голубыми, словно лён,

на миг ресниц коснётся без боязни.

Притихну, благодарно удивлён, –

в обычный день нежданно выпал праздник!

 

Прошелестит над ухом стрекоза,

кузнечик прострекочет троекратно...

Не объяснить, но стало вдруг приятно –

о чём они хотели рассказать.

 

Бывало, прежде приходил сюда...

И небо, и земля вокруг –

всё те же.

 

Но вот таким открытым

никогда

весь этот мир

ни разу не был прежде.

 

А, может статься, вовсе неспроста

душе дано прозрение впервые,

и прорастут ещё слова живые

во чистом поле белого листа?

 

Удивление

 

И. Сельвинскому

 

Так мастер говорил мне:

«Удиви

рифмовкой хлёсткой,

новизною стиля,

гони Пегаса вскачь,

бока сдави,

чтоб даже крылья

были в жарком мыле,

всади,

как пулю в пулю,

образ меткий,

цветок сорвать

в галопе изловчись!..»

 

А в то же время,

на ольховой ветке,

перебирая клювиком лучи,

задорную мелодию свою

скворец творил –

из воздуха и света,

бесцеремонно

между слов поэта

рассыпав озорное:

«фитью-фью...»

 

Мелодия светло вливалась в мир,

как свежесть родниковая –

в ладони...

Так незамысловато:

«фитью-фирр» –

о молодой любви своей,

о доме...

 

Не колдовством,

не трелью завитой –

тем, видно, брал,

что пел самозабвенно

о самом дорогом и сокровенном

с неслыханной доселе простотой.

 

Что это было?

Вечность или миг

я прожил,

озарённый светом горним?

Ах, как он пел,

как пел он,

чёрт возьми!

Ну как всё это

уместилось в горле?!

 

...А позже,

у невзрачной той ольхи,

забыв про сверхвысокой давление,

мне старый человек читал стихи,

в них окрыляя мудрость удивления,

так,

словно с кем-то спорил горячо.

 

И, помолчав,

добавил:

«Может статься,

на самом деле

главное вот в чём –

не удивлять собой...

а удивляться!»

 

* * *

 

Речные русла,

горы и лощины

и океанов яростный разлив...

 

Ты посмотри:

могучий лоб Земли

пересекают резкие морщины.

 

Проникни вглубь!

Проникни...

И скорей

постигни,

ничего не разрушая,

какие мысли прячутся в коре

её необозримых полушарий!

 

Пока живу

 

Я твой всегда –

ликуя и скорбя...

Мне без тебя

в огромном мире тесно.

Я так же неотъемлем от тебя,

как неотъемлема от птицы песня.

 

Одной тебе на суд могу нести –

собою ли, судьбою недоволен...

Ты понимаешь горести и боли

и помогаешь веру обрести.

 

Не гость случайный на своей земле –

дышу с тобой дыханием единым...

И на ладонях пыль твоих полей –

как общность

между матерью и сыном.

 

Ты научила нежным быть и сильным...

Дарёное тобою берегу:

и слёз твоих солёные росинки,

и поцелуй, согревший на снегу.

 

Пока в очах хоть искра света есть,

пока сердцебиенье ощущаю –

я твой!

Любой частицей –

весь...

Я как себя –

тебя воспринимаю.

 

Пусть,

рёбрами хрустя,

ещё не раз

на прочность круто испытает время, –

неодолим я недругами всеми,

пока нерасторжима наша связь.

 

Ты – кровь моя,

гудящая во мне

с тех самых пор,

как я вдохнул впервые.

Я весь корнями в этой глубине.

Я прорастаю из тебя,

Россия!