Поэтические переводы
Китайская поэзия
«Китайский проект» Ю.М. Ключникова – это русско-китайский поэтический мост, воздвигнутый 87-летним поэтом, который, точно бессмертный мудрец Поднебесной, прошёл через тридцать веков китайской поэзии под зонтиком любви к ней, не опровергая традицию перевода и переложения китайских стихов, существовавшую до него, но следуя ей и даже порой вплетая её точные ритмы в то, что расслышал у китайских поэтов сам. Можно пожелать читателям путешествия по этому мосту, соединившему в наше сложное время два великих поэтических берега – русский и китайский.
Ши Цзин
Из цикла
«Девятнадцать древних стихотворений»
5.
Там облако смотрит
В окно до зари,
И северо-западный ветер царит,
Он, башню обняв,
чуть колышет цветы,
Что вьются на ней,
не боясь высоты.
Из башни звучание
слышится струн
и голос печальный,
как тысяча лун.
И трогает душу
манящий напев.
Наверное, создан
небесной из дев.
Осенняя песня
звенит на ветру.
Как редко такую
Услышишь игру!
Напев освещает
туманы и тьму.
И эхо далёкое
вторит ему.
На сердце не жалость
к певице, а боль.
Ценителей мало,
и гаснет любовь…
И хочется лебедем
сделаться вдруг
И с песней умчаться
за облачный круг.
Су Ши
Ночью в горах
Я еду берегом. Внизу шумит река.
Хмельному седоку проспаться нужно.
Меня оглядывают сверху облака,
Луна – внимательно, а горы – равнодушно.
Устал и спешился, свалился на траву.
Мгновенно в сон бездонный провалился.
Проснулся. На густую синеву
Свет лунный золотым дождём пролился.
Мир приобрёл такую тишину,
Таким блаженством дышит и покоем,
Что, глядя вверх на звёзды и луну,
Не смею даже шевельнуть рукою.
Но фыркнул где-то по соседству конь,
Спугнув внезапно лунное сиянье.
В горах зажёгся солнечный огонь.
И я обязан продолжать скитанья…
Суфийская поэзия
Фирдоуси
* * *
Пустыня земная – не вечный бивак,
Здесь каждый друг другу не друг и не враг.
Назначен любому дитя ли, старик,
И радости возглас, и горести крик
Подачки судьба отнимает у нас,
Ничто не удержит ни воля, ни глаз.
Вот выстроил дом многодневным трудом,
Но вздрогнули горы – и камни кругом.
И бездна, и пыль у неё на краю,
И смерть приглашает в Обитель свою.
И машет ушедший незримой рукой,
И камни внизу собирает другой…
Но ты, человек, не ропщи и не плачь,
Лишь здесь, на земле, ты бываешь не зряч.
И часто напрасно не ладишь с людьми.
Незлобное имя в дорогу возьми,
Долги заплати за свершения зла
Оставь только добрые людям дела.
Низами
* * *
Звезда моя, звезда ночей и дней,
Ты светишь мне холодными ночами.
А днями тайной прелести твоей
Молюсь с полузакрытыми очами.
Был некогда тобой я ослеплён,
Остался с той поры твоею тенью.
Взамен же, что без памяти влюблён,
Обучен только горькому терпенью.
Всю жизнь живёшь ты от меня вдали.
Я этот мир ради тебя оставил.
Известен тем, что лишь одну Лейли
Воспел в своих газелях и прославил.
И если не увижу никогда
Ни в жизни сей, ни в той, что ждёт за гробом, –
Останусь навсегда, моя звезда,
Твоей луной у Солнца и холопом.
И будет сниться сон мне каждый миг
В любое время дня и ночью каждой:
Бреду пустыней, впереди родник,
Я мучаюсь одной и той же жаждой.
Французская поэзия
Франсуа Вийон
Баллада на поэтическом состязании в Блуа
От жажды умираю над ручьём.
У вас, мой принц, мне тоже одиноко,
Дрожу в тепле, мороз мне нипочём,
Моя отчизна – журавлиный клёкот.
Не полагаюсь ни на чьи глаза,
Своим – не верю, верю в чудеса.
А ночевать предпочитаю в сене.
Порой застанет в нём меня гроза.
Я принят Всем, за это изгнан всеми.
Богат как царь без дрожи над казной,
Которую усердно расточаю.
Для подданных я – государь смешной,
Лишь миражи им щедро обещаю.
Мне из людей всего понятен тот,
Кто коршуном голубку назовёт,
Кто в очевидность лишь сомненья сеет,
А выдумке заглядывает в рот.
Я принят Всем, за это изгнан всеми.
Добра мешок по кочкам зла влачу,
Траву ищу под слоем павших листьев,
От правды ложь никак не отличу
Среди высокочтимых полуистин.
И правда где, в раю или в аду?
У тех, кто счастлив?
Кто попал в беду?
Рассудят лишь Создатель наш и Время.
Школяр, не знаю сам, куда бреду.
Я принят Всем, за это изгнан всеми.
От жажды умирая над ручьём,
Свои желанья ото всех скрываю.
Не потому что чересчур учён.
Я знаю лишь, что ничего не знаю.
От вас же, принц, не смею скрыть того,
Что многого хочу, но жажду одного –
Понять всего единственное Семя,
И верю в Высшей Правды торжество.
Я принят Всем, за это изгнан всеми.
Аполлинер
Мост Мирабо
Под мостом Мирабо тихо плещется Сена.
Всё уносит с собой,
лишь одно неизменно:
вслед за грустью
веселье идёт непременно.
Мы глядим в молчаливую даль,
с нами вместе безмолвна печаль.
Мы вложили друг другу ладони в ладони.
Это мост наш, и пусть
под мостом не утонем.
Может счастье когда-нибудь
где-то догоним,
А пока мы глядим в равнодушную даль
с нами вместе безмолвна печаль.
Уплывает любовь, как бегут эти воды,
повинуясь извечным
законам природы.
Как томительны дни,
как медлительны годы.
Изучаем безвестную даль,
С нами вместе безмолвна печаль.
Под мостом Мирабо снова плещется Сена
вновь часов и недель
бесконечная смена
Лишь одно остаётся всегда неизменно
мы глядим в беспросветную даль
с нами вместе безмолвна печаль
Английская поэзия
Вильям Шекспир
Сонет 1
От Красоты мы продолженья ждём,
Пусть бесконечно нам врачует очи.
Иной цветок красу являет днём,
И лепестки сворачивает к ночи.
Ты свой огонь питаешь изнутри,
Согретый на цветенье вечной Тайной.
Красу ветрам судьбы не раздари
И не поддайся прелести случайной!
О милый шалопай, отвергни сны!
Не стань врагом себе в кутьбе бессильной.
Стань трубадуром праздничной весны
И голод замени на изобилье.
Пусть не схоронит предстоящий склеп
Всех дел твоих неизгладимый след!
Джон Донн
Will – Желание*
Последний вздох я шлю тому, кто слеп.
Но коль меня, Любовь, считаешь зрячим,
Свой дар насущный передай, как хлеб,
Другому авгуру. Да будет он горячим!
Язык вручи поэту, слух – толпе,
Морям и жёнам – крошечные муки.
Ведь Ты к священному служению Тебе
Примешивала грешные разлуки.
Устойчивость и верность отдаю
Телам планетным, также их орбитам.
Шутам – печальную задумчивость свою,
Изобретательность – пронырам иезуитам,
Вкус яблок – любящим чужой забор,**
Молчанье – долго жившим заграницей.
Добро у капуцина*** пусть хранится,
Там не потребуется сторож и запор.
Мой символ веры пусть хранит католик,
Все добрые поступки и дела
Пускай продлит из Дании раскольник****,
Как я, он не закусит удила.
Мои поклоны университетам
Скорей всего останутся при мне,
А скромность, коей не владел при этом,
Отдам на растерзанье солдатне.
Терпеньем с игроками поделюсь,
Ему меня любовь не обучила,
Добавлю (это несомненный плюс) –
От розовых желаний отучила.
Всем школярам отдам свои сомненья,
А репутацию посмертную – друзьям.
Или врагам. Мне наплевать на мненья –
Какой в покойнике присутствовал изъян.
Врачам свои болезни отошлю
И мучивший меня избыток страсти.
Поэтому, Любовь моя, терплю
До сей поры различные напасти.
Природе отдаю стихи свои,
В придачу остроумие и живость.
Возможно, мне недостаёт Любви,
Зато никто не упрекнёт за лживость.
Звенит печальный колокол в стихах,
Так он и мой сопровождает прах.
Тем паче Время восстановит право –
Все скошенные снова встанут травы.
Рекомендую всем по физике***** труды,
А вот моральные советы и заветы
До сей поры не принесли плоды,
Пускай по миру их разносят ветры.
Любовь себя ни с кем не делит, я
Согласен – управлять собою нужно.
Но есть ещё надёжные друзья.
Пускай с Любовью рядом встанет Дружба.
Вот всё. Поставить можно здесь печать
И прикоснуться к невесёлым струнам.
Тебя, Любовь, не стану завещать.
Твой крест чрезмерен старикам и юным.
Тем более царит повсюду ложь
И мы умрём и с нами Ты умрёшь.
___
*Часто публикуется под названием «Завещание». Слово «will» одновременно переводится, как имя.
**Выражение эквивалентное русской пословице: «в чужом саду яблоки всегда слаще».
***Монах-францисканец, нищенствующий аскет, дервиш.
****Буквально – «раскольник из Амстердама». Смысл этой аллюзии в том, что уровень веротерпимости Датского королевства 17-го века был гораздо выше, чем в Англии. Англиканская церковь весьма сурово преследовала католиков, что в полной мере ощутил на себе Джон Донн, он вырос в католической семье и вынужден был даже поменять конфессию.
***** Здесь в смысле «естествознания». Вся английская философия и литература традиционно ценила экспериментальную науку и скептически, если не сказать больше, относилась к англиканской морали, к собственной государственности, к сэрам и пэрам, диктовавшим и внутри страны, и вне её правила «джентльменского» поведения. В этом смысле круг писателей, группировавшихся вокруг имени Шекспира, задал тон на целые столетия, с одной стороны, и амортизировал надолго революционные всплески – с другой.
© Юрий Ключников, 2019 (переводы).
© 45-я параллель, 2019.