Фуга
Мы сожалеем
и о том,
что будет после,
как сожалеем
и о том,
что было до,
не замечая
впопыхах (сейчас!),
как осень
садится
бабочкой багряной
на ладонь.
Как сонный ветер
эту бабочку
уносит
под неба
вечный свод
монетой золотой…
И будет всё
без нас,
но будет после,
как было
всё без нас,
но было до.
В сумерках
В сумерках
аристократически
удлиняется кисть,
жест становится
изысканнее и салоннее,
чувствуешь себя,
как подающий надежды
артист
в роли Клавдия
или, на худой конец,
Полония
(Гамлетов комплексующих –
а ну их на…)
В сумерках
так и тянет
пофилософствовать
всласть,
если не с кем,
то хотя бы при свечах
почитать Акунина
(странно:
добро,
как всегда,
бесцветнее зла,
а побеждает –
в книгах,
по крайней мере).
В сумерках
лёгкое влечение
смахивает на страсть,
а как хочется
взаправду
любить и верить,
несмотря на
пронизывающий до костей
страх
оказаться
смешным, наивным
и глупым…
В сумерках
каждое мгновение –
дольше века,
всё тайно сокрытое
увеличивается
под лунной лупой,
и лица
вытягиваются,
как на полотнах Эль Греко.
Душ
Душ ледяной
пронизывает
насквозь
тело,
распятое на плитах
кафельных,
сразу
становишься похожим
на вос-
петых в «Замке»
героев
Кафкиных.
Вмиг
шелестящий напор
уносит
спектр настроений –
от тоски
до азарта,
кажется
лежащей на полу
вовсе
планка,
гордо поставленная
на завтра.
Ты,
обнажённый,
беззащитный
и слабый,
отданный
на закланье
ощетинившемуся потоку,
вспыхиваешь
осознанием
бренности
славы,
подвластный
разве что одному
Богу.
Взгляд
пробивается
сквозь водяные вихри,
вижу
неожиданный
фрагмент из детства:
бабушка моя,
смахивающая
на Марлен Дитрих,
рядом,
улыбаясь,
стоит с полотенцем.
* * *
Возле театра имени Франко,
у фонтана,
воткнутого
предновогодним бокалом
в снежный покров,
случайный прохожий,
напоминающий
Ива Монтана
в период
его знакомства
с Мэрилин Монро,
пытается
нас втиснуть
в узкие границы
кадра
вместе с цифрой,
состоящей
из нулей и двушек,
чтобы мы
часом не забыли,
проснувшись завтра,
когда это было
и было ли вообще.
Уши
горят
на морозе
розовыми огнями,
растопляя
плавающие в небе
облака-льдины.
До Нового Года
буквально
два дня.
Мы
счастливы,
молоды,
любящи
и любимы.
Монтан командует:
«Да станьте же ближе!»
А можно ли ближе –
вопрос…
Лохматый снег
наши руки
лижет,
как верный
и ласковый
пёс.
* * *
Моя спина
прижалась
к спинке
кресла,
дарящего тепло.
Похоже,
не наступит утро,
если
ещё не рассвело.
Так одинока ночь,
как голос
Пресли,
поющего без слов.
Похоже,
не наступит утро,
если
нас порознь
развело.
Зимний римейк
Мороз и солнце –
минус пятнадцать.
Ещё ты дремлешь,
не ведая страха,
а я уже в прорубь спускаюсь –
купаться! –
нагим Адамом
кисти Кранаха.
Несутся барышни
на белых коньках
и смотрят куда-то
в сторону.
Чеканят, как часовые, шаг
вдоль берега
бравые вороны.
Ныряю вниз,
погружая на дно
грехов и забот
магазин.
И светит вверху
голубое окно
в раме
из синих льдин.
Схватившись за поручень
обледенелый,
легко восстаю
из воды
и чувствую:
душа
возвращается
в тело,
ставшее
совсем молодым.
А после бегом
искрить по снегу,
зажмурив глаза,
как во сне…
И прямо с порога
с разбега
к тебе прыгнуть
в постель.
* * *
«Би Джиз»,
многоголосие,
и жизнь,
как предисловие:
бежишь
ко мне стрелою –
вся! –
Брижит
рыжеволосая.
Дождит,
и пахнет осенью…
что было после нас?
О, жизнь
разнополосая!
«Би Джиз»,
многоголосие.
* * *
При виде Вас
согласен
признаться,
что я
в воплощении прежнем,
если этой концепции
верить,
был
не холодным викингом,
даже не представителем
пылких наций,
а зверем,
который,
грудью рассекая чащу,
сутками
гонит,
в кровь раздирая бока,
на твой зов,
на твой запах…
Так, все сметая
на своем пути,
набирает разбег «Боинг»,
улетающий
куда-то на Запад.
Король и Художник
Падает на пол
кисть Тициана,
брызнула краска
на плащ самодержца.
Свита замерла
в страхе осанном:
есть ли надежда?
Карл наклоняет
державный стан,
поднятую кисть
Мастеру тычет:
«Возьмите!
Вы – один.
Ти-ци-ан!
А нас, королей, –
тысячи…»
Кстати, достаточно странный король:
скудный скарб прихватив
да холсты,
всё оставил,
даже престол,
и тихо ушёл
в монастырь.
Песочные часы
Песчинки струятся,
перетекая
днями
по капсулам,
соединённым
своеобразным
Ла-Маншем
часов,
меняющихся
попеременно
днами.
И вдруг
течение останавливается.
Что дальше?
Идёшь
по тоннелю,
влекомый лучом,
глотая
страх,
как желудочный зонд…
Ещё один день
отыгравшим мячом
закатывается
за горизонт.
Песчинки струятся,
перетекая
днями
по капсулам,
соединённым
своеобразным
Ла-Маншем,
переворачиваемых
рукой,
движущей
нами
дальше.
© Юрий Гундарев, 2002–2011.
© 45-я параллель, 2011.