Юрий
Беридзе

А дворик тот же...

Здесь, где тот же дворик пыльный,

где сарай из горбыля,

где желтеет куст кизильный,

взгляд случайный веселя –

здесь всё так же, как когда-то,

так и кажется: сейчас

в алых отблесках заката

я, друзья, увижу вас.

Кто сказал бы – не поверил,

как развеют нас ветра

над землёй чужих империй

и совсем невзрачных стран.

Не поверил бы, что вместе

не собраться никогда:

чей-то адрес неизвестен,

кто-то больше несовместен,

кто-то вышел в никуда…

Бег

Бежит раскованно мальчишка

тропинкою вдоль поля ржи,

трусцой ленивой и вприпрыжку –

вот как бежится, так бежит…

Босые ноги пыль вздымают,

на солнце выгорел вихор,

и даль привольная степная

глядит на сорванца в упор.

Жизнь, может, будет скоротечна,

узнал бы – так сорвался в крик,

а он бежит, как будто – вечность,

и просто счастлив в этот миг.

Белое солнце

Белое солнце обрушилось в степи,

белое солнце пулей пробито.

Падает в ноги мне мятое кепи,

солнечной кровью густо залито.

Небо без солнца – тряпицей кровавой,

небо без солнца – смертной холстиной.

Ядом сочатся и реки и травы –

павшим на землю ядом полынным.

Белое солнце уже не восстанет –

алой зарёй, багровым закатом.

Белое солнце лежит за курганом,

белое солнце – павшим солдатом.

Белого солнца больше не будет,

больше не будет – даже в прицелах.

Что мы наделали, добрые люди,

добрые, добрые, добрые, добрые,

добрые люди – в общем и целом.

2018

Бывали люди и получше

Бывали люди и получше,

и тем, кто лучше – несть числа,

но и меня на крайний случай

страна не к худшим отнесла,

и кое-что мне доверяла,

что делал я не кое-как:

ходил полями за оралом,

бежал на острие атак…

Я не скажу, что денег нажил

и славою вошёл в молву,

я, может, денег этих даже

и славы ввек не наживу.

Но всё же: был на что-то гожий,

как на миру, так и в дому –

и был стране своей надёжей,

быть может, ровно потому…

Вечер

Смотришь, как руки усталые тянет

к лесу за речкой вечерний туман,

как угасает на небе румянец,

как в темноту уплывает курган,

как тишина укрывает ночная

улицу, двор, подступает к дверям,

как тишину колыбельно качает

в добрых и нежных руках сентября.

Ждёшь в этот миг хоть какого-то знака,

но не дождёшься – и смотришь во тьму...

И почему-то захочется плакать,

но невозможно понять, почему.

2018

Герань

Целовались в кухне полутёмной,

уронили пышную герань –

помнишь? Помню, ну, конечно, помню,

а герань возьми и не увянь…

Да, герань-то крепкого закала,

сдюжила и снова расцвела,

а любовь-то детская увяла…

Видно, неокрепшею была…

Двенадцать

Волны невнятен говорок,

а с моря – тёплый ветерок,

и лезет чуб в глаза упрямо.

Прекрасен замок на песке,

и пёстрый камушек в руке

дороже всех богатств сезама,

ценней алмазов и монет.

А мне уже двенадцать лет,

и завтра я влюблюсь впервые –

в её косички и глаза,

в её такой смешной рюкзак,

что тянет плечики худые,

в две чудных ямки на щеках,

в её привычку впопыхах

сбегать с обрыва тропкой к морю…

Но это – завтра, а пока

мой чуб по воле ветерка

всё лезет мне в глаза упорно.

А мне уже двенадцать лет,

ни бед, ни горя в жизни нет –

лишь замок, камушек и море…

Девочка из Грели

I

Прощай же, Нуца, девочка из Грели…

Ты помнишь, как надвинулась гроза,

и мы, спешившие, друг к другу не успели,

начав одновременно исчезать

на берегу студёной Уравели,

на расстоянье бьющихся сердец –

девчонка Нуца из селенья Грели

и городской мальчишка-сорванец.

Не знаю, Нуца, по чьему веленью

в тот день такая выдалась гроза –

и смыла речку, город и селенье,

и то, что мы сумели бы сказать,

случись всё то, что мы с тобой хотели,

что из сердец – сиянием в глаза…

Прости же, Нуца, девочка из Грели,

за то, что в день тот выдалась гроза…

II

Вот и снова снится девочка из Грели –

тёмные ресницы, губы-карамели,

сладкие-пресладкие,

пахнущие мятою…

Я целую Нуцу – лишь бы не проснуться…

А на самом деле сон не вечно длится –

девочка из Грели улетит, как птица,

в прошлое далёкое,

детство ясноокое…

Но глаза сомкнутся – возвратится Нуца…

Мне ещё приснится

девочка из Грели – тёмные ресницы,

губы-карамели,

сладкие-пресладкие,

пахнущие мятою…

Дождь идёт

Запрокинуты лица –

дождь идёт, дождь идёт…

Будет длиться и длиться,

может, жизнь напролёт

это чувство полёта

сквозь поток дождевой,

эта долгая нота

высоты неземной…

Как тогда

Ты знаешь, что всё оказалось не так,

что солнце не только восходит,

что, выйдя когда-то на людный большак,

ты часто бывал несвободен,

что первая женщина стала чужой,

а слёзы – не только от смеха,

и то, что за сданным тобой рубежом –

утрата, потеря, прореха,

за взятой тобою в бою высотой –

другие высоты, похлеще,

и то, что не каждому – плод налитой,

а каждому был ведь обещан,

и многих других обещаний нектар

был горек и едок на деле,

а замки порою страшнее хибар,

а смысл зачастую – в пробеле…

Но ты все равно обмираешь душой

над снимком, уже желтоватым, –

ни капельки ты в этот миг не смешон,

а счастлив, как было когда-то…

Капля

Застывает смола на стволе,

зажигается солнце в смоле,

и янтарная капля во мгле,

приняв дар,

свет хранит и тепло.

Если стужа за сердце взяла,

если душу тоска извела,

нужно только коснуться ствола,

чтобы стало

тепло и светло…

2018

Каравелла

В этот город, далёкий от моря,

каравеллу мою занесло.

Светофоры вовсю светофорят –

уж такое у них ремесло.

Я схожу со своей каравеллы

на асфальтный щербатый причал:

все при деле, а я – на пределе,

за которым придётся молчать,

за которым останется чахнуть,

забывая былые шторма

и свои капитанские вахты,

и в просиженном кресле дремать.

И уж точно совсем не по делу,

изводя за тетрадью тетрадь,

не забытую мной каравеллу

рисовать,

рисовать,

рисовать…

Когда-нибудь

Вчера…

Нет, позавчера…

Или когда-нибудь…

Так блестела черепица,

и колодец в углу двора

звал холодной воды напиться,

и летел тополиный пух,

и шмели в боевой раскраске

для шмелиных своих медовух

собирали в цветах закваску,

и в прозрачном котле окна

золотые лучи кипели,

и дрожала в душе струна

на счастливом пределе…

Майское утро

Лягу в травы – а дух их целебен,

настоялся на соках земли,

и зовут в невозможное небо

облака, как зовут корабли.

Солнца диск наплывает с востока

и горит в парусах кораблей,

и поёт над речною протокой

для меня одного соловей…

2018

Миндальный запах

день проплывал по коридору настырным запахом миндальным

и пыльным солнечным узором... и коридор большого дома

светлел и звал, куда – не знаю, к чему-то чудному-чудному,

к тому, чем я не обладаю…

ну, что мне, право, сад миндальный, что этот дом, Кура в ущелье?

они обычны и нормальны, привычны с самой колыбели,

а эти двери нараспашку – не понарошку, в самом деле...

и все летело вверх тормашки –

и я летел к иным пределам… и улетел в такие дали,

в такие времена и даты, что чем острей пахнет миндально,

тем очевидней – нет возврата...

На лугу стояла лошадь...

На лугу стояла лошадь,

летний день стоял хороший,

в заводи вода стояла,

а в воде… Начнём сначала.

На лугу стояла лошадь,

смуглолицы, смуглокожи,

берегом бежали дети,

как положено в сюжете.

Облака летели в небе,

птичий разлетался щебет,

время мчалось за плечами,

незамеченное нами.

Ветер волосы ерошил

и шептал: вся даль открыта…

На лугу стояла лошадь

и кивала нам: бегите…

Наказ

Ты живи, шептала мама,

только Бога не гневи:

будут раны, будут шрамы,

душу лишь не изорви,

а порвётся – не прохлопай,

наживую наметай,

если надо – так заштопай,

вновь порвётся – снова штопай,

зашивай, сынок, да штопай,

да латай…

Не бойся

Ты не бойся меня, я тебя приласкаю,

я вколю промедол – вот наркотик войны…

Солнце кровью тягучей стекает на скалы,

а ладони мои, словно лёд, холодны.

Дай я их возложу на горящие щёки,

на пылающий лоб и на веки твои,

и последний твой вздох я приму неглубокий,

и навеки с собой заберу из руин.

Догорает аул, и уже не стреляют ответно,

и живые друзья обступают тебя,

и плывёт над тобой сизый дым сигаретный –

о тебе по-солдатски угрюмо скорбят.

Всё, уходим, твой час окончательно вышел,

вот рука – обопрись, поддержу как могу.

Я не Смерть, я вдова неженатых мальчишек,

никого не предам, никому не солгу.

2018

Осенний сон

Лист, летящий наугад

в многоцветный листопад,

невесом я и несом

в золотой осенний сон.

И летят за мной вдогон

листья – каждый золочён,

краски осени горят

на исходе сентября.

Наш полёт – недолог он,

и волшебный этот сон

будет краток, как печаль,

уносящая нас в даль…

Осень

Отмахнуться от смерти рукою

и по лунной дорожке скользнуть

в лес, где дышится пьяною хвоей,

и ни капли не больно, ничуть.

Где призывно над кронами сосен

перелётные звезды горят,

где моя не кончается осень,

не завися от календаря…

2018

Первая встреча

как моя бабуля умерла я увидел сквозь заслон стекла

просто кровь вдруг хлынула из горла и бабуля руки распростёрла

левою коснулась половицы словно перевёрнутой страницы

я застыл не веря у окна а за ним царила смерть страшна

а бабуля в час тот роковой

не боялась больше

ничего

Перевод

Сад говорит со мной на птичьем

непостижимом языке,

но как язык ни поэтичен,

а не вмещается в строке,

и в книгу с золотою кромкой

не втиснешь – даже не неволь…

И лишь душа ведет негромкий

синхронный перевод с него…

2018

Песня

я спросонок ищу материнскую грудь

и, проснувшись, пью горечь рассвета…

мама, в окна мои белоглазая чудь

заливает негромкое лето,

тихо песню поёт, как ты пела тогда,

о берёзах, глядящих в озёра,

так поет, что не стыдно рассвет прорыдать,

ни смешка не боясь, ни укора…

я седею, старею, иду по тропе,

что закончится тоже нежданно,

ну, так что же, и я для кого-то же пел

ту же песню, что пела ты, мама…

Песочные часы

Маловато песка, маловато…

Утекает, ложится на дно,

где и горбится горкой покатой

без таблички пока именной,

на которой указаны даты

от и до, между ними тире.

Утекает песок желтоватый,

как туманы на летней заре…

Поживу

Ветер колышет густую траву,

солнце бликует на глади реки,

а к берегам притулились мостки.

Жил, как умел…

И ещё поживу.

Буду глядеть из травы в синеву

и провожать в никуда облака,

слушать, что тихо бормочет река.

Жил, как умел –

и ещё поживу…

Помнишь, Бамбула?

ты помнишь, Бамбула, плясала форель, стремнина пылала зарею,

а мы заходили в реку Уравел с такою холодной водою,

что нас колотила блаженная дрожь, и к берегу шли на пределе…

все в прошлом, Бамбула...

и день не погож...

и берег далёк, в самом деле…

но все же, Бамбула, и мне, и тебе то утро над речкою быстрой

забыть не дано… не дано, хоть убей! оно прорывается искрой

сквозь время, сквозь прожитых лет канитель – и греет, и светит звездою…

ты помнишь, Бамбула:

плясала форель,

стремнина пылала зарею…

Помню и люблю

Когда-нибудь они приснятся

во сне хорошем и простом –

мой дед, худой, как конь бедняцкий,

и пышка – бабушка Като.

Обоих время не щадило,

а жили все-таки в ладу…

И скажут оба: швилишвило*,

в каком сейчас живёшь году?

И я отвечу: год урочный,

как год любой, чтоб помнить вас,

любить и помнить вас бессрочно,

как помню и люблю сейчас…

___

*Швилишвило – с груз. яз. – внук.

После

У поленницы рвануло,

разбросало чурбачки,

смотрят мёртво в закоулок

их застывшие зрачки.

Хатка словно стала ниже,

в землю вжаться норовит,

пламя угол хаты лижет

и снежок у стен парит.

В закоулке пёс дворовый

тоже выкатил зрачки,

пляшет в них огонь багровый,

разгулявшись воровски.

И лежат почти у двери,

отражённые в окне,

безвозвратные потери,

непричастные к войне…

2018

Поцелуй

Всё же понарошку,

скажешь ты, смеясь,

но твою ладошку

поцелую я.

Осерчав, прогонишь,

скажешь: обалдуй! –

но зажмёшь в ладони

этот поцелуй…

Прими, Господь…

Из пламени да копоти –

в мир светлой тишины...

Теперь, выходит, Господи,

ты вместо старшины?

Тогда прими по описи:

«калаш», бронежилет,

рожок в кровавой окиси –

пустой, патронов нет.

А гильзы-колокольчики

усеяли поля.

Сперва патроны кончились,

а вслед за ними – я.

Пиши, Господь: солдатское

исподнее бельё,

душа моя арбатская

и тело – без неё...

2009

Приручаю

Я приручаю хищника в ночи,

подсовываю лучшие харчи –

сухой валежник, хвойный сухостой.

Пусть будет благодушен и сытой,

пускай для буйства не найдёт причин,

не полыхнёт пожарищем в ночи,

пускай не прёт по чаще напролом,

всего лишь пусть поделится теплом.

2018

Проси, но...

Проси у Бога всё, что хочешь,

и принимай всё то, что даст:

и росчерк пулемётных строчек,

и артналётов трубный глас,

и гром салютов, блеск оркестров,

несущих яростную медь –

всё то, что в жизни неуместно,

но что положено иметь…

Птица ночи

Птица ночи пролетела из багрового заката,

уронила в реку звёзды и блестящий полумесяц,

и туман сошёл, молочен, чуть полынно-горьковатый,

и туманный этот воздух над рекой завис, увесист.

Птица ночи, птица ночи, щедрый дар твой сердце примет,

и душа замрёт в истоме в мире, что сплетён так тонко –

и родятся пара строчек, что давно в душе носимы,

пара строчек невесомых, как дыхание ребёнка…

2018

Светлое

Будет день и будет пища –

зелень, сыр и виноград,

будет жизнью день насыщен,

как руладами цикад.

Слушай песни, будь приветлив

и с людьми, и с лошадьми,

чтя закон тысячелетний,

хлеб с прохожим преломи –

не ищи к тому предлога…

А когда решит уйти –

пожелай ему дороги,

солнца, добрых встреч в пути.

Как прекрасен мир и целен –

пусть же будет так вовек:

виноград и сыр, и зелень,

и хороший человек…

2018

Сколько песен сложу...

Сколько песен сложу, столько песен спою,

песни в люди, как дети, уходят.

Всё, что есть на душе, ничего не таю,

даже то, что уже на исходе.

Пусть летят мои песни и в небе звенят –

с песней небо становится выше.

Хорошо, если кто-то услышит меня

и слова для себя перепишет…

Сменщик

Мне на плечи кидается век-волкодав…

О. Мандельштам

Мне не жаль, что закончился век-волкодав,

но на смену ему заявился шакал.

Чужд шакал волкодавьего ража,

но намного циничней и гаже.

Он хитрей и подлей, чем простой волкодав:

он крадётся с поджатым хвостом по следам,

и не станет кидаться на плечи –

он упавшему выгрызет печень.

2018

Совместен

Дышишь в неба синеву,

в облака, что в ней плывут,

отражаются в реке –

и горит на языке,

и горчит смолой еловой

мной несказанное слово.

Но стою, молчу светло,

словно чудо снизошло

с запредельной высоты –

и не страшно немоты.

И целую тельный крестик,

счастлив, что всему совместен…

Совсем не остальное...

Как жить спешил – скорее да скорее, не опоздать – неважно, хоть к чему!

Когда-то неизбежно постарею, а стало бы пока – давай, штормуй,

седлай волну, захлёбывайся пеной, на скальный берег залетай с волной,

на школьной выбегая перемене, ищи скорее, где твой вороной,

где твой голландец парусный летучий, где твой носитель-уноситель ввысь

из всех покоев и благополучий – живи скорее, не остановись!

А оказалось, за твоей спиною, пока стремглав ты мимо пролетал,

осталось – нет, совсем не остальное, как думалось тогда, не пустота,

не то, что не заслуживало взгляда, не ворох бесполезных мелочей:

цветение задумчивого сада, лыжня в лесу, и речка, и ручей,

девчонка в платье свадебного кроя – лишь о тебе там слыхом не слыхать…

И многое там,

многое другое,

чего ты не заметил впопыхах...

Так и было

Я знал, что будет нелегко,

но счастья будет много.

В ночи сбегало молоко

туманом над дорогой,

а утром солнца рыжий луч

слепил меня спросонок,

и сладок был студёный ключ,

как губы у девчонок,

а по ночам, а по ночам –

да вам самим известно –

высокой нотою звуча,

любовь мне пела песни.

Я и в конце своих веков

скажу, сменив два слога:

я знал, что будет нелегко,

но счастья было много.

Ты погоди меня читать...

Ты погоди меня читать,

покуда длится немота

моя над пропастью листа:

всё, что мной сказано – неполно.

Не подгоняй, не торопи:

я – заблудившийся в степи,

и небо звёздами рябит,

стекая в полночь.

И не подсказывай слова:

я в них не нахожу сродства,

я даже слышу их едва,

они – сторонкою прохожи.

Ты не сердись, не негодуй:

сейчас дождусь свою звезду

и в лист, как в пропасть, упаду…

Прочти, как сможешь.

Узнаёшь?

Это мы – узнаёшь ли нас, Боже?

Засучив до локтей рукава,

пеленаем в кровавых рогожах

тех, кто так же, как мы, виноват,

тех, кто так же, как мы, деловито

к огневому пришёл рубежу,

погляди, сколько нами убито,

а вот живы ли мы – не скажу.

Может, живы, и что тогда, Боже,

принимаешь нас в образе зла?

Ну, тогда снизойди – и в рогожи

пеленай вместе с нами тела…

2018

Это - тоже я

Господи,

я же всегда и везде –

крошкой в твоей бороде,

каплей твоих же кровей,

слезой на щеке твоей,

где хорошо, где худо –

всюду я есть и буду,

в радости и во стыду,

на хрупком осеннем льду,

даже в стволе ружья,

Господи, тоже я…

Вот я, стою на осыпи –

виден тебе я,

Господи?

2018

Я зачем?

Я зачем? – не вопрос,

просто поиск пути…

Даже если неловко Господь пошутил –

я упал, как зерно, и пророс. И пророс

среди этих полей, среди этих берёз,

среди рек и лесов,

среди горных хребтов,

среди тех, кто всё это менять не готов

на приманки других часовых поясов

и призывные зовы чужих адресов.

Я зачем? – не вопрос,

в нём заложен ответ,

он в родном языке многократно воспет,

и омыт он потоками горестных слёз –

и его и понять, и принять я дорос:

я затем, чтобы быть

вместе с этой землёй,

быть и пахарем ей и надёжной бронёй,

чтобы просто любить её. Просто любить.

Чтобы просто – любить.

Я приду к роднику

Я приду к роднику –

заглянуть в небеса,

я склонюсь перед их глубиною.

Может, жизни осталось

всего полчаса –

так умоюсь прозрачной водою.

И прольётся на душу

огонь ледяной,

и омоет её,

и омоет –

не простой,

не простой,

а небесной водой,

родниковой

живою водою.

будто

у меня было пальто на вырост

какой же потом я большой вырос

и тому пальто

я теперь никто

я потом менял куртку за курткой

будто сбрасывал шкурку за шкуркой

будто я линял

будто я змея

но я помню то пальто на вырост

как будто во мне какой-то вирус

будто то пальто

какой-то симптом

молока хочется

одинокий старик кутается в облака

он бы выпил сейчас горячего молока

съел бы ватрушку горбушку хлеба

но век за веком идут века

и слышна только песня сверчка

одиночества полное небо

коротает свой век вслушивается в ничто

в никуда бездонное вглядываясь молчком

хочет хоть чьё-то услышать слово

и выпить хоть глоток полглотка

молока молока молока

молока горячего такого

слепцы

из отсека бээмпэ

не слыхать поёт капель

и не видно из отсека

как весна ступает в реку

омывает в ней ступни

окаянны наши дни

здесь в отсеке-скорлупе

каждый в сущности слепец

в слепоте закоренелы

видим только сквозь прицелы

и весны не видно в них

окаянны наши дни

2018