Несправедливость
Знают все: в истории планеты
Были знаменитые поэты,
Гордость человечества и честь,
Их на пальцах можно перечесть.
Имена их запечатлены
На табличках и на знаках ярких,
На проспектах и аллеях в парках,
На столбах, на стенках и на арках,
На открытках и почтовых марках,
На штанах и банках ветчины,
Разных видов и величины.
Но одной фамилии там нет:
Нет в названьях речек и планет,
Нет её на въезде, нет на входе
В Черновцах, Нью-Йорке и Ашдоде,
Нет её ни при какой погоде
На столбе, заборе, огороде,
Нет её, вообще, в живой природе,
Ни цветок не назван так, ни глист...
Что обидно: как-никак я, вроде,
Пишущий по самой свежей моде
Стихотворец-концептуалист.
На душе от этого погано,
Но в себя не стрельну из нагана,
Мир в неблагодарности виня…
А на всём вокруг при свете дня
Краской цвета яркого огня
Своё имя напишу пространно,
Чтобы люстра, спинка от дивана,
Кафель в кухне, унитаз и ванна
Назывались именем меня.
Кульбиты быта
Эту женщину я любил,
И она говорила: «Тоже...»
Мотоцикл, чтоб катать, купил,
Если бил – никогда по роже:
Как никак, любимая всё же!
А однажды пропала вдруг,
Вместе с нею исчёз мой друг.
Если верить случайным слухам,
Улетела на пару с другом,
На рудник за Полярным кругом.
Этой женщины нет уже,
Друг давно мне не друг – забыто!
Мотоцикл сгнил в гараже.
Ночью в кухне сижу. Налито.
Вот такие кульбиты быта.
Об относительности женской красоты
И надо ж было ляпнуть (вот кретин!):
«Ты, Жанка, фейсом не Шехерезада,
Зато другое у тебя – тротил,
К примеру, форма бедёр. Проще – зада».
Иное дело – Таня... Хороша!
Я чувством к ней, как танком разворочен...
Ещё у Жанки золото – душа
И бес в зрачках. Но это мелочь, впрочем.
Ей звёздным часом был мой комплимент:
«На курсе нет тебя грудастей, Жанка!»
И память сердца – солнечный момент,
Когда под локоть взял кудрявый мент:
«Пройдёмте, интересная гражданка...»
Шумело море, падала листва,
У Жанки жизнь прошла разнообразно...
И было даже в ней однажды два,
Во сне, но – сногсшибательных оргазма!
Амур ни в жисть не экономил стрел,
Под их расстрел шли тьмы и тьмы поклонниц...
Ах, да! Ещё на пляже так смотрел
То ли якут, то ли, вообще, японец!
------------------------------------------
Пришёл с работы. Кошку покормил.
Открыл окно: весенний вечер – диво!
Как здорово устроен этот мир!
Но всё-таки чуть-чуть несправедливо.
Рубиновым браслетом отблестев,
Издох закат. Ещё один – и ладно!
Узоры фар в ночном пространстве стен,
И слепнет память – пятна, пятна, пятна…
Всю жизнь влюблялся я в красивых стерв,
И чем оно закончилось – понятно…
Урок географии
Я стою у карты мира,
У меня горит душа:
Тычу я указкой мимо
Этих самых СэШэА…
Тычу не туда указкой –
Острой палкою такой.
Мне на кой Техас с Аляской?
И Нью-Йорк мне их на кой?
Погляди, как здесь привольно:
Рига, Минск, Ташкент, Баку!
Наша мымра Сара Львовна
На Америке – ку-ку!..
Что мне климат, что мне зоны?
И без них одет-обут.
Мне начхать на их Гудзоны –
Мне б увидеть то, что тут!
Сахалин, Кавказ, Курилы,
Реки, горы, города…
В туалете покурили,
Обсудили, кто куда.
Я вот Крым себе наметил:
Тёплый климат, классный пляж…
Брайтон-бич. Декабрь. Ветер.
Восемнадцатый этаж.
Блудный сын
Вернулся я. Спешил, как в Божий храм.
Во мне мой город ныл по вечерам
И столько лет под утро детство снилось!
Мотался я по джунглям и горам,
Монмартрам, Брайтон Бичам, северам,
А здесь – ну, ни хрена не изменилось!
За стенкой бьёт супругу тот же жлоб,
Дала на опохмелку, стерва, чтоб…
На рынке беспредел кавказских кланов,
Удобство во дворе на восемь жоп
И мочеиспускательных каналов.
Я женщин не знаток, но не профан –
Глазам не верю: Зойка, это ты ли?!
Зачем же я всю жизнь шерше ля фам
С размером бюста минимум четыре?
Зачем же я по миру так давно
Мотаюсь, словно в проруби говно,
Как полтанкиста в обгоревшем танке…
Зачем сказал «люблю» американке?
И мне «O, yes!» ответило оно.
Уж лучше бы глядел на двор в окно,
И по субботам с другом на полянке
Пил пиво из пятилитровой банки
И трахал бы подругу Зойку, но
Бил крайне редко, разве что по пьянке,
И целовали б смачно, как в кино,
Меня в подъезде шустрые пацанки.
Но всем на эти тонкости начхать,
Как мне на геометрию Евклида,
Как Господу на факт, что Сталин – гнида,
Как всем на то, что – в бога-душу-мать! –
К ядрёной фене тает Антарктида.
Я снова здесь. Приехал подыхать
От канцера, депрессии и СПИДа.
* * *
Чем больше у меня седых волос,
Тем чаще я бессонными ночами
Себе дурацкий задаю вопрос
И на него к рассвету отвечаю.
– С чего ты, сэр, бездарен так и сер?
Ну, почему не Пушкин ты? Не Данте?
– Я очень долго жил в СССР,
И потому не смог развить таланты.
Какой шикарный жлоб во мне зачах!
Машины, тёлки, грохот ресторанный…
Пророс нежданно на его костях
Очкарик-книголюб, романтик сраный.
Какой крутой кобель во мне погиб!
Уж он бы знал, как сочен вкус пощёчин,
Как женского бедра крутой изгиб
Коварно и безжалостно порочен.
Какой поэт раздавлен был во мне!
Как спелый помидор ступнёй на грядке…
Мои неординарные задатки
Остались в Интернете и тетрадке.
И это хорошо, поскольку не,
Как говорится, вывалян в говне
За эпатаж, за выпендрёж и блядки,
За рифмы, тропы, вздохи при луне...
А так – я кто? Шофёр. И взятки гладки,
Всем наплевать, какой внутри и вне…
Хоть с этим, слава богу, всё в порядке.
Танцы в ПТУ № 5
Кавалеры где? Засранцы!
Вовка, Славка, Петь, ау!..
«Танцы-шманцы-зажиманцы»
В номер пятом ПТУ.
Навалило снегу тонны –
Белым стал микрорайон.
Наварила тетя Тоня
Полкастрюли макарон.
В семь пришла соседка Ира,
К чаю тортик принесла.
Над сервантом карта мира.
Нет в квартире командира,
Только кот Мирон, задира.
В общем бабские дела.
Был Валера, ну, холера,
Оказался сволочной.
Заскочила в восемь Вера
Посидеть перед ночной.
Две селёдки, помидоры…
Говорят, от соли – зло.
Смерть в Багдаде, буря в море –
Сколько, девки, в мире горя,
А вот мы сидим, не вздоря,
При еде, в тепле, просторе,
Есть, что вспомнить. Повезло.
Жрут портвейн в углу, поганцы!
Рожи набок, лбы в поту…
Рок-н-ролл, протуберанцы,
Грудь в истоме, ногти в глянце –
Танцы в пятом ПТУ.
Между стульев, посередке,
Молча мыслит кот Мирон.
На стене пейзаж Чукотки,
На столе цветные фотки,
А на фотке три молодки,
Чай, не мымры, не уродки:
Сын на атомной подлодке,
Огород – четыре сотки…
Полкастрюли макарон.
Красный день календаря
Ноябрь, седьмое. Скверная погода.
Зашёл сосед. Мы выпили по сто:
– Переворот семнадцатого года.
– Что было бы, не будь...
– Я знаю – что!
У ям расстрельных верность и крамола
Не лягут в ряд от выстрелов в упор...
Не влюбится на съезде комсомола
В ударницу труда мой дед-рабкор.
Не прогреми в ту ночь сигнальный выстрел
Над стылою октябрьскою Невой –
И ей не быть! И не считать, кто выжил
В кромешной невозможной мировой...
Не пишет писарь смертную записку,
Рассвет над Бабьим Яром тих и чист...
Не встретит в Праге юную связистку
Мой папа – лейтенант-артиллерист.
Ни КГБ, ни Сталина, ни путча...
И не случись в России та фигня,
Жизнь на Земле, была б, конечно, лучше.
Одно лишь плохо: не было б меня.
Последний рейс
Шумел перрон. Шло много пар
Гурьбой и порознь.
Кричал гудок, клубился пар,
Зелёный поезд,
Слепыми окнами звеня,
Стуча по рельсам,
Умчался в счастье без меня
Последним рейсом.
Судьбой казалась ерунда,
Подружки-крали
Меня любили иногда,
Но чаще врали.
Тепло, светло, вода в трубе,
Сто грамм на ужин.
Все в общем-целом так себе.
Могло быть хуже.
* * *
Мы с женой живём неделю
В пятизвёздочном отеле.
Море. Бриз. Голубизна.
Попки, титьки – пляж. Весна.
Пить – залейся. Жрать – от пуза.
Грохот мамбы. Страсти блюза.
СПА. Джакузи. Полотенца.
На два рыла три туземца –
В пояснице перегнуты.
Не улыбки, а салюты.
Маски, пляски, пальмы, ламы.
Рай земной. Теплынь. Багамы.
Снится сон мне в том раю,
Странный, смутный, не в струю.
Не прервать, не превозмочь:
Август. Речка. Берег. Ночь.
Небо – звёздные миры.
Водка. Шпроты. Комары.
Треск костра. Ладонь. Гитара.
В темноту уходит пара.
Свет в зрачках танцует чёртом.
Петли, пуговки, узлы...
На багамском пляже жёлтом
Заедаю виски тортом,
Грею старые мослы.
Сентябрь в Одессе
Последняя улыбка стюардессы,
И замер Боинг, успокоив дрожь.
Ну что ж, привет, аэропорт Одессы!
Сентябрьский день. Разгар сезона. Дождь.
Он – не сюрприз: прогнозом был обещан,
И лить ему ещё четыре дня.
О, господи! Полно красивых женщин,
И ни одной, встречающей меня!
Завидно мне, но не подам я виду,
Наброшу плащ и в гулкий город выйду.
Вдруг повезёт, и встречу эту пару, –
Семнадцать ей, он робок и носат –
Идущую вдоль моря по бульвару,
Держась за руки, сорок лет назад.
* * *
Над перевалом первая метель –
В дверном проёме красный всполох платья…
Спаситель мой – в три номера мотель,
Уютный, словно женские объятья.
Чай, курага и дольки пирога,
А что потом – мы богу только скажем…
Ни друга, ни любимой, ни врага.
Сын вырос, дом построен, сад посажен.
Покаялся, долги вернул. Почти…
Нарежу сыр, стакан вином наполню.
Клятв не давал, но всё равно прости
За то, что рук и губ твоих не помню.
Моя тридцатилетняя война
Закончилась во мне позорным миром…
Душа беззвучна, терпок вкус вина,
Изыскан сыр... И пахнет свежим мылом.
* * *
За стенкой шумит молодёжь,
С экрана – погодная сводка:
Закончится в пятницу дождь,
Сегодня закончилась водка.
За стенкой поют вразнобой –
Ну, что с неё взять, с молодёжи!
Там каждый второй – голубой…
Закуска закончилась тоже.
Вот мы пели как? В унисон!
И жили негромко и кротко…
Когда-то закончится всё,
Сегодня закончилась водка.
Божий глас
Вот если вру, чтоб мне сгореть на месте!
Семнадцать лет назад, купив кольцо невесте
(Объект, признаться, был не первый сорт,
Зато две виллы, яхта, и при тесте
Шестёрок и охраны двадцать морд),
Я обратился к богу: «Дело чести!
Я знаю: у тебя полно забот,
Но очень срочно нужно баксов двести
Знакомой девушке Марине на аборт.
Через неделю у меня зарплата.
Конечно, можно взять взаймы у брата,
Но там запой. Хоть вой над ним, хоть пой…
Такой порок! Какой от пьяни прок?
У папы пенсия, а лучший друг игрок,
И в банке нету блата…
Форс, так сказать, мажор – она не виновата.
А ждать нельзя. Ты сам придумал: срок!»
Бог не помог. Бог возмутился сильно:
«Ох, парень, ты живёшь непозитивно…
Ты переспал с супругой Каца в среду,
Вчера с размаху врезал в глаз соседу,
За прошлый год не заплатил налог,
С обсценным словом твой последний блог –
Его читать мне, извини, противно!»
Сказал не вслух, сказал интуитивно:
Не станет же Господь, как говорится, Бог,
Вступать со мной – кто я, кто он! – в беседу
Или, сказать научно, – в диалог.
Ну, в общем, аут, пятый угол, трафик…
Да, был соблазн, но я подумал – нафиг!
Маэстро Сатане моя душонка,
Как олигарху на обед тушёнка.
Она ему от трепета до фибр
Что гею в стриптиз-баре обнажёнка
Или народу хокку и верлибр.
Была бы, скажем, почка иль мошонка –
Для пересадки с этим напряжёнка.
А что душа? Эфир, шуршанье шёлка…
Как папа говорит: не тот калибр.
Короче, быт: любовь-морковь… Рутина.
Не получилось, так не в петлю ж лезть!
Прощай халява, разлюли-малина…
Опять – к восьми родной завод,
По воскресеньям – огород,
И бутерброд из рижских шпрот,
И в торте крем из маргарина…
Какая же на сей момент картина?
Как говорит мой старый папа: жесть!
Красавец сын, метр восемьдесят шесть,
Шестнадцать лет, атлет. Не сын – витрина!
И свет в моём окне – жена Марина.
Да мало ли… Всего не перечесть.
Бог не помог, послал меня, кретина,
И этим спас любовь мою и честь.
Бог, рок, судьба – под каждым словом мина…
Мулла, священник, ксендз и тесть раввина
Сказали мне, что так оно и есть,
И в эти дебри лучше мне не лезть.
Мой дядя
Блюду себя: диета, баня, спорт
И каждый вечер – апельсина долька…
А дядя мой – совсем наоборот:
Не бережёт здоровье он нисколько.
Ест то, что даже юному во вред,
А пьёт вообще любое, что ни дашь ему,
И спит в неделю раза три с гёрлфренд,
Не просто рядом, а по-настоящему.
Он лысоват и маленького роста,
Живот, морщины… И глаза косят.
Ему в субботу было девяносто,
А мне в июле стукнет пятьдесят.
С меня недавно взял он обещание,
Съев после рюмки с салом бутерброд,
Что я его отмечу в завещании,
А он мою могилку приберёт.
До свиданья, мечта!
Вот возьму – и напьюсь. И прилягу у стенки.
Нет, не в спальне, а в сквере, у всех на виду.
Или, чёрт побери, захочу – и за деньги
С нехорошею женщиной ночь проведу.
Под гитару резвятся Марии, Хуаны,
По степям бродит вольный, как песня, казах.
Вот возьму, накурюсь-ка я марихуаны
В подворотне, до ангелов белых в глазах.
Только вредно мне пить – враз отброшу копыта.
Лечь у стенки? Я разным бомжам не чета!
Не умею курить… Баба? Боязно СПИДа.
Посижу, погрущу… До свиданья, мечта!
* * *
Я мужчина. Я не подал виду,
Но был очень близок к суициду.
В этот счёт я вовсе не хочу
Скорбную свою добавить лепту.
В понедельник я пошёл к врачу,
Что по нервам – к психотерапевту.
Он изрёк: «Голубчик, вы напрасно!
Всё проходит, и у вас пройдёт.
Повторяйте: ах, как жизнь прекрасна!
Будете здоровы через год».
У жены любовник, друг мой Федя,
Дочка шлюха, сын в тюрьме сидит,
Дом сгорел дотла. Вдобавок в среду
Шеф со службы выгнал. Паразит!
А хирург вздохнул: «Придётся резать…
Дать больших гарантий не могу:
Если не тянуть, а резать резво,
Я вторую ногу сберегу».
Вслух и про себя – разнообразно,
Ночью, утром, днём – когда не сплю,
Повторяю: «Жизнь, как ты прекрасна!
Как я счастлив! Как я всех люблю!»
© Юрий Бердан, 2008–2011.
© 45-я параллель. 2011.