Юлия
Самородова

Высотка

Серая промокшая высотка

как фрегат плывёт, плывёт за нами.

Пусть уже отстанет иль потонет!

Ведь когда туман её скрывает,

вёслами скрипя как будто,

в лодке –

                мы,

                две серебристые форели,

криком не владеющие, – только

очень жадно слушаем постели

этой нескончаемой постройки,

на которых, похотью играя,

жёны и мужья, как неустойку,

семь потов снимают.

                Ты всё знаешь,

нервно не прикуривай.

                К балкону

подступают белой канителью

дождь с туманом.

                Лучше бы у дома

ты метро прорыл, как крот-туннели.

Сколько ты ни кутайся, не смогут

отогреть уже ни шарф, ни шапка.

Плащ с подкладом тоже нечто тоги –

в нем, увы, не будет слишком жарко.

Головокружение

Когда к тебе тянулась из земли,

хватаясь за колышущийся воздух,

чуть слышно перестукивались и

потикивали собранные в гроздья

рябиновые яблоки.

                Они,

наполненные горечью и сталью,

ныряли в зиму,

                плыли,

                из зимы

выныривали.

                Всё перерастали.

Я тоже целый мир переросла,

тобою год больная (это много).

И чёрствый день от первого числа,

голодные потёмки от второго.

Блуждала на негнущихся ногах,

негнущиеся пальцы колоколен

обсматривала. Веки на веках

приподымала.

                Мир многоугольный

всё вытерпел и всю белиберду

изведал.

               Аллилуйя!

                К сожаленью,

когда-нибудь я, видимо, умру

не потому что вечер воскресенья

несётся на меня на всём пару,

а по законам головокруженья.

Джига

Короткий день. Брутальный вечер.

                Осень,

скрипящая, как ржавая дрезина.

Под фонарём худым, светловолосым

я джигу танцевала и просила

у своего сверхправильного Бога

неправильное что-то и простое.

Тебя. Тебя. Тебя.

                Как это много.

А Богу ничего почти не стоит.

Тем более, все правильные дети,

а вместе с ними правильные мамы

глаза открыли в ночь и полетели

раскачивать дырявый маасдам и

по радуге кататься чёрно-белой

на тихом улыбающемся муле....

Я джигу танцевала меж деревьев,

тревожных, словно бронзовые ульи.

Заблуждения

Молчала. Притворялась, что не слышу

слова,

                слова, которые горчат.

Вышагивали голуби по крыше,

тяжёлыми подковами стуча.

И ветер разрастался понемногу,

и что-то там насвистывал, когда

я тихо умирала, но, ей-богу,

ни капельки не жаловалась.

                Да,

я их любила, ложь и заблужденья,

и вечер, дурно пахнущий бедой.

По улочкам, до головокруженья

в два счёта доводящим, за тобой,

сама себя калеча и врачуя,

бежала, мой придирчивый герой.

И облако отбрасывало в Чую,

кривлявшуюся прямо подо мной,

замёрзший дождь, пустой, остроконечный.

Что сеешь, тем и будешь после жив.

...Я ничего не сеяла, конечно,

помимо заблуждения и лжи.

Мне нужен мост

Мне нужен мост. Особый. Не Бугринский,

не Бруклинский, не тот,

который виадуком по-пекински

зовётся. Из пустот

и каменных опор мостов не надо.

В них толку нет, увы.

Ну разве что высмеивать преграды

хронически кривых

деревьев, поклоняющихся солнцу

и реять над водой.

Мне нужен тонкий мост канатоходца.

Над пропастью. Иной.

Особый. Наполняющийся дрожью,

проходится норд-ост

когда своей рукой ему по коже.

Мне дайте этот мост!

Смычок для великанов дайте тоже.

Мне дайте мост добраться чтоб – о, боже –

до человека – дайте этот мост!

О чём кричу

О чём кричу, когда молчу?

От этих криков откровенных     

ночь, уподобившись мячу,

всю ночь колотится об стену.

О чём кричу, когда молчу,

когда снаружи ветер ветер

и по фонарному плечу

стекает дождь. На белом свете

дороги вспять, других причуд

не отыскать. А только к богу

тропинка есть.

И я кричу,

что исчезаю понемногу.

И утекают не спеша

в какой-то мир потусторонний

чуть близорукая душа

и теплота твоих ладоней.

маяк, привязанный к лучу,

ворочающийся безвольно –

о том молчу, о том кричу,

о ком подумать даже больно.

не то что вслух...

и ночь без сна –

блесна в цунами одеяла,

плюс горстка памяти.

Ты знал,

ты, одевающийся в камень,

о чем кричат, когда молчат?

Планета взрослых

Планета взрослых – это навсегда

для тех кто спит, покуда города

переливаются: то меркнут то светлеют,

звенят ключи, поскрипывают двери

и чей-то смех  звучит из темноты,

качается весенний мягкий воздух,

подвижные табачные цветы

лениво распускаются. Как просто,

как яростно из тьмы, из ничего,

из недр огнеустойчивого пепла

выскальзывает  месяц кочевой

...и прячется.   Влюблённые на землю

не смотрят. И не в силах утерпеть,

легко, как свечки,  вспыхивают окна

и трогательный дождь желает петь,

а клён – дрожать и романтично мокнуть.

Их не уговорить, не удержать,

они бегут – им есть куда бежать,

качается весенний мягкий воздух.

как далека еще пока планета взрослых!

Придумайте

свой скорбный лес и в нём туман предутренний

как вы придумали?

как

         вы

                придумали?

глухие восклицания  ворон

и заячьи следы в просветах крон

на только что случившемся снегу?

позвольте мне.  

пусть я туда приду,

а кем я буду –  сами уж  придумайте.

ключом к земле? с деревьями угрюмыми

чтоб огибать саксонский старый дом?

пускай история поведает о том,

как вдоль меня, выламывая лёд,

мой сон мой стон мой бог идёт, идёт.

и хочется молиться Богородице,

покуда ваш сентябрь окрест разносится

и шершни  забиваются  в траву,

погибнуть дабы. Можно я приду

вот в эту смерть? и спрячусь, как изгой,

под старым домом с каменной трубой,

где тонкий бледный дым стекает в бездну,

сползает вверх под радостную песенку

какой-то птахи. мне и невдомек,

что это я лечу наискосок,

наискосок, в осоковую тень,

чтоб вместе с нею кланяться земле.

пока он догорает вместе с осенью,

пообещайте, что о нём вы позаботитесь.

не пустите по ветру ничего:

ни теплое дыхание его,

ни радость осторожную.

Ну что ж,

спасибо вам,

спасибо вам

за ложь.

Цветы умирают тихо

Цветы умирают тихо,

без вымученных «о боже».

Священники и врачихи

не едут к цветочным ложам.

Цветы погибают стоя.

Становятся сухостоем.

Цветы погибают молча.

Немного погибнут ночью..

Туманом сырым прикрывшись,

немного погибнут утром.

Цветы выключают жизни

как мы выключаем люстры.

А все потому что осень

приходит в любой Сорренто.

пусть даже они об этом

навряд ли когда попросят –

цветам

      поклонитесь

                в корни.