Юлия Петрусевичюте

Юлия Петрусевичюте

Все стихи Юлии Петрусевичюте

* * *

 

А в небе, раскалённом добела,

Гудели облаков колокола,

И солнце медным куполом гремело.

Горячий звон волной вливался в тело,

И тело раскрывало два крыла.

 

Поля дремали, до краёв полны

Зерном и солнцем, в кольцах тишины,

Среди цветов и пчёл, в медовом царстве,

И ты, как стриж, одним крылом касался

Дороги, как натянутой струны.

 

* * *

 

Белым снегом неделю мело, заболело любовью,

Одинокое небо слепую метель полюбило.

Липким соком калины поило, крылом голубиным

Обнимало и грело холодные щёки зимовью.

 

Приходили замёрзшие звери, просили ночлега.

Небо прятало их в снеговую свою рукавицу.

Над полями летела метель – перелётная птица,

На прозрачных губах поцелуи мешая со снегом.

 

 

* * *

 

В полдень ветер усилился. К двум стало просто темно.

В мешанине дождя перепутались волны и тучи.

Штормовая сирена вопила на башне беззвучно,

сотрясая отчаянной дрожью скалистое дно.

 

Что-то выло и ухало, хлопало, билось в окно,

древний бог увлечён ритуалом и пляшет снаружи.

А в наушниках только помехи, и можно не слушать –

ведь сегодня в открытое море не выйдет никто.

 

08.01.14

 

* * *

 

Все это будет в следующей жизни –

Холодный вечер за окном, и море,

В котором растворились маяки,

Черновики стихов, и восемь тысяч книг –

Гудящий улей, дом живых историй,

А между ними – чьи-то дневники,

И перелётных птиц простые письма,

В две быстрые летучие строки

 

О том, что пели солнечные стрелы,

Что в мокром ветре – запахи земли,

Что корабли ушли по Млечному Пути

За все пределы. Вишни зацвели,

И небо белым светом закипело,

И выплеснулось вишней из груди.

 


Поэтическая викторина

* * *

 

Всё было просто: в полях созревали колосья,

В небе катались, гремя, золотые колёса.

Время росло на дрожжах, как таинственный остров

Из-под воды поднимался, безмолвный и грозный.

 

Время в полях прорастало зубами дракона,

Било навылет под рёбра, как скифские стрелы,

Ткалось дождями, как холст бесконечный и белый,

И запекалось в крови, непроглядной и чёрной,

 

Сгустками памяти, пятнами каменной соли,

Медью и золотом вписывалось в хромосомы,

Сыпалось просом и мелким песком на ладони,

И умирало во сне без печали и боли.

 

* * *

 

Всё перекручивать, переиначивать,

Всё наизнанку, как мех, выворачивать,

И никаких векселей не оплачивать,

И предъявителей не узнавать,

Жить в своём времени, как в мегаполисе,

Не разделяясь на звёзды и полосы,

Ветром солёным расчёсывать волосы,

Жадно обнюхивать каждую пядь

Пыльной дороги, колючей обочины –

Листья измяты и ветки всклокочены

Все прорицания перепророчены –

Нам ли бояться несвязанных слов? –

Клянчить монетки у первого встречного,

Клянчить минутки у времени вечного,

Жить в упоении дня быстротечного

На перекрёстках живых голосов

На перекрестиях нитей, сплетениях

Солнечных пятен, теней и ветвей…

 

* * *

 

Где-то горят города за чертой горизонта.

Горсть разноцветных огней в чёрном зеркале ночи,

брызги стеклянных витрин.

Хочешь, пошарим в эфире, отыщем на ощупь

сквозь бесконечные сводки и новости с фронта

музыку тёмных глубин?

 

Колокол гулкий над нами, колодец бездонный, –

сколько не лей молока, не наполнишь вовеки

тёмную чашу времён.

С дальнего края вселенной, сквозь дыры-прорехи

к нам позывные летят, еле слышные звоны,

яблочных звёзд перезвон.

 

09. 02.14

 

* * *

 

Город огни погасил и прижался к земле.

Мы притаились и слушаем шум облаков.

Что-то несёт влажный ветер на сером крыле

Над лабиринтами улиц и сонных домов.

 

Что-то несёт мокрый ветер и мне, и тебе,

Плотной завесой дождя прикрывая лицо.

Слышишь – железная птица стучит в скорлупе.

Слышишь – вот-вот на куски разлетится яйцо

 

Клювом железным стучит часовой механизм

В окна и двери, в горячий, горячий висок.

Греет в ладони птенца моя девочка-жизнь,

Пробует птица стальная стальной голосок.

 

Звонкая песенка об алгоритме утрат

Капает дождиком в серую банку двора.

В Томах расстрелян курфюрст Слободан-Милорад.

В августе будет затмение, град и жара.

 

* * *

 

Далеко-далеко за горами, которых отсюда не видно,

Возле самого серого моря, где пустошь – всё травы да камни,

Мы с тобой постигали основы вселенского ритма,

И следили с вершины холма за морскими быками.

 

Жили мы среди волн и кузнечиков, в шёпоте ветра,

Были храбрыми, как порождения солнечной глины,

В тихом шелесте трав различали октавы поэта,

И смеялись, когда в наш залив заплывали дельфины.

 

И любили друг друга – конечно, любили друг друга.

Там, у серого моря, и быть не могло по-другому.

…Меж холмами крутилась ноябрьская первая вьюга,

И любая дорога вела нас к надёжному дому.

 

 

* * *

 

Дни осенних перелётов,

Яблок, меда и вина,

Переспелого зерна

И поминовенья мёртвых.

 

От земли идёт тепло,

Как от дышащего тела.

Но уже оледенело

Неба синее стекло.

 

В птичьей худенькой груди

Дышит холодом дорога.

Подожди ещё немного, –

Пусть откроются пути.

 

* * *

 

Дни приходили, как письма с переднего края,

как перелётные птицы, летели на остров,

с криком кружили над серым оскалом утёсов,

в окна влетали, как ласточек дерзкая стая.

 

Белые дни, и такие же белые ночи,

тёмные ночи, и белые звёзды над ними.

Я не позволю, и больше никто не погибнет.

Хватит. Мне были даны на сей счет полномочья.

 

09.01.14

 

* * *

 

Долгий день до краев ожиданьем дождя переполнен.

Долгой жизни серебряный ковш, ледяной, запотевший,

Будем пить не спеша из колодца под старой черешней,

И смотреть, как луна кобылицу ведёт через поле.

 

Будем жить не спеша, обнимая друг друга ночами,

В старом доме у моря, где пересеклись три дороги.

Будут нас навещать только птицы и древние боги,

И делить с нами радости, и предаваться печали.

 

* * *

 

Если ночью поднимется ветер – начнётся прилив,

и зальёт деревянную лестницу до половины.

Каменистый обрыв загудит, и морские глубины

ровным гулом ответят на радостный первый порыв.

 

Я проснусь от удара под сердцем, от звона в груди,

в напряжённом молчании острова, в каменной дрожи,

я услышу, как пенным хвостом хлещет тёмная лошадь,

на дыбы поднимая солёные волны. Прочти

 

за чертой горизонта послание дальних штормов,

время зимних ветров и бессонных ночей на пороге.

Мы ещё постоим у окна и помедлим немного,

и запустим огонь маяка в пелене облаков.

 

04.01.14

 

* * *

 

И в ночное стекло, как в зеркальные воды, гляделась,

Прижимаясь то лбом, то висками к оконному льду,

И просила о чём-то висящую в небе звезду,

Невпопад поминая далёкие Патмос и Делос.

И рвалась из коробки двора в моросящую тьму.

Вероятно, к кому-то. К нему, безусловно, к нему.

 

И рвалась из бессильного тела в открытый полёт

Напрямик через спящий, надорванный, спутанный город,

Через жажду коснуться губами, сквозь холод и холод

Через боль бытия и утраты – в оконный пролёет.

Он стоял у окна и бездумно глядел в никуда.

И огнями болотными стыли в ночи города.

 

* * *

 

И дело не в русской Музе,

А просто всё туже узел

На горле у самой мысли,

На тоненькой шее песни.

От бесполезного груза

Спешат избавиться жизни,

Сметая слова, как мусор,

Стирая слова, как плесень.

 

И дело не в смертной казни,

А просто всё больше грязи

Вываливается наружу

Из всякой смердящей дырки,

И пьют её без боязни,

Лакают прямо из лужи,

Не ведая о заразе,

Рождённые из пробирки.

 

* * *

 

И конь гуляет в медленном дожде,

Молочном, тёплом, сладком, бесконечном,

И никогда не наступает вечер,

И вечный день стоит в лесной воде.

 

В объятьях неба голая земля

Раскрытым полем принимает семя.

И здесь ещё не народилось время,

Здесь белый дождь и сонные поля.

 

А мы – свидетелями торжества

Приглашены на брачный пир и ложе,

Где яблоко и конь – одно и то же,

Где космос сыплет зёрна в жернова.

 

 

* * *

 

И он спросил меня: Зачем ты не убит?

Зачем оставлен ты среди живых,

И отчего пусты твои ладони,

И отчего пусты твои глаза?

А я стоял недвижно на перроне

И слушал причитанья аонид,

И в суете вокзальной видел их

Меж тех, кто провожает поезда.

Я был убит, и всё же не был пуст.

Я ждал, переполняясь ожиданьем.

Я полон был своим живым дыханьем

И трепетом твоих незримых уст.

И шёпотом твоих незримых глаз,

И голосом твоих горячих пальцев.

Теперь я знал, зачем я здесь остался,

Зачем я не убит на этот раз.

И мир вместился в наш единый вдох,

Хрустальной сферой нас замкнул в объятья.

Я постигал науку восприятья

И птичий созерцал переполох.

 

* * *

 

Лети, мой снег – песок из детских рук,

Стекай с ветвей в дырявые карманы.

Проходит жизнь, обряжена в романы.

Проходит жизнь, и замыкает круг.

Какая нынче в небе пустота!

Замкнулся круг, и снег летит, как числа,

И даты без числа срывают листья

Руками с календарного листа.

Лети, мой снег, лети в холодный круг,

Земная жизнь не знает середины.

Мы живы днём, мы живы сном единым,

Покуда в реку не столкнули струг.

И, пустоту сменяя полнотой,

Прольётся снег в беспомощные руки,

И тёмная вода затопит струги,

И темная вода придёт за мной.

 

* * *

 

Морозных звёзд круговорот,

дорога в вавилон.

Свеча горит. С холма на мост,

потом – с моста на холм

ночь напролёт иди вперёд,

покуда длится сон.

 

Пока в ладони тает лёд,

покуда жжёт ладонь,

пока не сбился ход светил,

и спутан путь времён,

беги вперед, пока горит

на маяке огонь.

 

03.02.14

 

* * *

 

Моё хрупкое счастье, стеклянный кузнечик,

Прыг с ладони в сухую траву, на прибрежный песок.

И уздечка звенит полудюжиной медных колечек,

А из зарослей дрока ей вторит, смеясь, голосок.

Разобьёшься, дурак, ишь, распрыгался, шут, колокольчик.

Ну куда понесло, ошалел, потерял удила.

Вон цепочка следов – а какой неразборчивый почерк –

Босоногая девочка их прочитать не смогла.

Колокольчик, дурак, – был стеклянный, а стал оловянный, –

Только в печку не прыгай солдатиком вниз головой.

Жар струит по степи сладкий ветер и запах медвяный.

Ты живой, моя радость. Теперь наконец ты живой.

 

* * *

 

Мы видели цветущие сады.

Кипели молоком и мёдом чаши,

А ветер был и сладостней, и жарче,

Чем поцелуев сладкие следы.

 

Спустилось облако на спящие холмы,

И обхватило, и вросло корнями,

И закипело белыми цветами.

А вкус цветов узнали только мы.

 

* * *

 

На ощупь жить, вдыхая с болью время,

вслепую спать, предвидеть наяву,

и каждый день тянуть, как тетиву,

чтобы на каждый час хватило зрения.

Любить свой лук, и смертоносный взгляд,

и стрел весёлых деревянный шорох,

движенья рук, умелых и проворных.

Ладоней, совершающих обряд,

спуская рой жужжащих медных пчёл

в живую плоть сияющей минуты

и, задыхаясь, говорить кому-то,

прижавшись к мокрой куртке: «Ты пришёл?»

 

* * *

 

На чёрной лошади примчится страх во тьме

на чёрной лошади, на грозовом коне

с безумным ликом северной луны

он пронесётся через наши сны

 

и будет виться за его плечом

дырявым окровавленным плащом

рой наших смутных мыслей, тёмных снов

и грозный лепет мёртвых голосов

 

на лестницах, в подъездах, во дворах

свои следы оставит этот страх

войдёт в мой дом, и сядет у стола,

уставится незрячими очами

 

и спросит: «Ты часы перевела?

С утра иное время на дворе».

И тень плаща за тёмными плечами

Нахохлится, как птица в феврале.

 

 

* * *

 

Над городом птицы, как проклятых чёрные души,

Их жалкие крики – упрёки провидцам грядущим

О том, что случилось, о том, что уже не случится,

Кричит и кричит с обожжёнными крыльями птица,

Кричит и кричит, и кружится над улицей тёмной

Безумная стая химер, или просто вороны

Парад авиации адской, нашествие с Марса,

Вторжение, пепел горящих небес, вопиящая плазма,

Над городом кружится ужас, проклятие века

И гадит на головы граждан так щедро и метко,

И метит, и мечет прохожим на скорую прибыль,

Всем прочим злорадно суля непременную гибель,

И громко кричит, предрекая грядущее пламя,

В котором дотла догорят времена вместе с нами.

 

* * *

 

Не удержать в руке остывший свет

не удержать в ладони холод крови

я знаю, сколько боли скрыто в слове

я знаю, каково искать ответ

 

Подружка, тонконожка, босиком

в пыли дорожной топаем упрямо

и травы пахнут приторно и пряно

и солнцем день облит, как молоком

 

За руки взявшись, весело молчим,

поём без слов, сбегая по обрыву

морской залив на солнце чешет гриву

и тает, тает, тает, тает дым

 

* * *

 

Ни о чём – понимаешь ли ты – ни о чём не жалея

напрямик – понимаешь ли ты – напрямик, напролом

будешь в завтра ломиться, в готическую галерею

где под куполом сумрак и гулкое эхо кругом

 

и беспомощно завтра лицо закрывает руками

и вчера, улыбаясь, глядит из-за древней стены

я играю словами – я в прятки играю словами

а сегодня подкралось и ждёт объявленья войны

 

Ночная песенка

 

На границе звенят леденцы – заблудилась весна,

забрела в зимний сад, перепутала лёд с молоком,

по песку босиком, с облаками вприпрыжку бегом,

расплескала ведро серебра из январского сна.

 

Лебединые девы встают в январе на крыло,

собираются в белые стаи, летят над водой

на маяк и кричат, и кружат над его головой.

Белых перьев сугробы у наших дверей намело.

 

26. 01.14

 

Ночь

 

Кто живёт в моём заливе? – волны, рыбы и дельфины,

крабы, чайки и русалки,

и подводная трава.

 

А ночами в час прилива там купается стыдливо,

пробежав по мокрой гальке,

обнажённая луна.

 

Как с серебряной дорожки тронет воду тонкой ножкой,

выгнет спинку, прыгнет с плеском,

засмеётся вдалеке.

 

Я наутро в мёрзлых лужах горсть сияющих жемчужин

с ледяным знакомым блеском

соберу в морском песке.

 

08.01.14

 

* * *

 

Оттепель. Господи, капает с мокрых тросов.

Ветер, влажный и плотный, качает остров.

Трогает тонким пальцем белую проседь

в трещинах скал, в тени гранитных откосов.

 

Разве я плачу? Глянь – это же ветер просто,

солнце слепит глаза, вот и катятся слёзы.

Вот и песок показался мокрой полоской,

и лёд, на куски разбитый, волна уносит.

 

Всё. Пережили мы эту долгую стужу.

Ну-ка, пойдём поглядим, что сталось снаружи.

Целая жизнь впереди, и целое лето,

чайка кружится в груди на ладони ветра.

 

28.01.14

 

Переводные картинки

 

1

 

Заледенели ступени и доски причала,

злые недели летели метелями к югу.

Скалы ночами качало, и стужа снаружи

внутрь пробиралась, и выла под окнами вьюга.

 

В наших песочных часах пересыпались льдинки.

Переверни – и стеклянно закапает с крыши.

Слышишь, на башне ветров небольшое затишье?

Ну-ка, тащи сюда переводные картинки.

 

2

 

Это море, а это маяк. Это ты, это я.

Это наша собака, а это – ничейная кошка.

Это дом и сарай, а у дома – пустая сторожка,

мы там сети храним, а ещё там стоят якоря

 

С неизвестных ни мне, ни тебе, – никому – кораблей,

утонувших, ушедших за край горизонта, забытых.

Знаешь, прежний смотритель читал перед ними молитву.

Надо вспомнить, какую, спросить у самих якорей.

 

01.02.14

 

 

* * *

 

По шерсти, вставшей дыбом на затылке,

Между ушей прижатых, по хребту,

По лбу высокому к оскаленному рту,

По вздутой на виске дрожащей жилке

Сквозь мерное рычание в груди

Едва касаюсь, затаив дыханье,

И это невесомое касанье

Встречает взгляд в упор «Не подходи».

И, не боясь оскала, обниму,

И, взгляда не боясь, прижмусь покрепче.

И две ладони лягут мне на плечи

Как два моста к причалу одному.

 

* * *

 

Прекрасная эпоха. Сон во сне.

Железный век успешно отменен.

Мы спим в морской траве спина к спине

На дне потока сумрачных времён.

Поток времён течёт сквозь наши сны

Играет с волосами, как с травой.

Мы спим, и в зыбкой толще тишины

Я знаю только то, что ты живой.

 

* * *

 

При вращении шара пятно превращается в линию.

По стечении времени день превращается в жизнь.

Мы не виделись целую вечность, и вот дождались,

И опять перед нами вот это немыслимо синее.

Здесь в ботинках нельзя – босиком – мы идём босиком,

Здесь мы дети пространства и времени, царские дети

Две монеты уплачены – вот и печать на билете,

И зашлась вдалеке электричка прощальным гудком.

День наполнен пространством, как чаша, налит до краёв,

Мы наполнены здешней, поющей стихи, тишиною.

Мы отдали тела горьковатому ветру и зною,

Не тревожа уснувших в тени поцелуев и слов.

 

* * *

 

Распутай нити, девочка Судьба.

Мне не найти пути из Лабиринта.

Убит герой, и тень его убита,

И купол неба спрятан в купол лба.

 

Слепая память плавится в крови,

И кровь не помнит собственного рода.

Распутай крылья, девочка Свобода,

И спутанные нити оборви.

 

* * *

 

Слушай эфир. Глубже, в толще кипящей воды,

между волнами, в клокочущих тёмных провалах,

звук захлебнётся, и гула в ушах тебе мало,

чтобы почувствовать мозгом уколы беды.

 

Радиоиглы насквозь пробивают висок,

точка, тире – обрывается ниткой со звоном,

треск и помехи в наушниках. В космос бессонный

рвётся беспомощным писком земной голосок.

 

Где-то на дальней планете, неведомо где,

кто-то отчаянно слал нам сигнал за сигналом

всю бесконечную ночь, а пространство молчало,

глухо молчало в грохочущей чёрной воде.

 

19. 01.14

 

* * *

 

Сон деревянный, глубокий, как старый колодец,

Гулкий, как колокол, тёмный, как тень под камнями,

Спутанный, как обнажённые белые корни.

Запахи влажной земли в развороченной яме,

Мокрого дерева, ягод колючего тёрна.

Наглухо дом заколочен. И ждёт незнакомец

 

На перекрёстке вчера, и сегодня, и завтра,

Горстью зерна засыпает пустые глазницы,

Горстью зерна барабанит в закрытые окна.

По деревянному срубу дождями стучится,

Снится то птицей осенней, то ветром, то волком,

Возле реки, где рогатая пьёт кобылица.

 

Я просыпаюсь. И с первым же медленным вдохом,

Первым за тысячу лет, возвращается память –

С первым глотком молока возвращаются силы.

Сказано слово, и яблоку некуда падать.

Окна открылись, и хлопают серые крылья.

Хлеба кусок не забудь за порогом оставить.

 

Чёрного хлеба и чашку осеннего мёда

Нужно оставить под яблоней, между корнями.

Время гостей. Приходи на блины и орехи.

Время сучить бесконечную нить над полями,

Ткать полотно, шить рубашки и штопать прорехи,

Время гусей-лебедей отпускать на свободу.

 

* * *

 

Только тот, кто узнает своё отражение, выйдет живым.

Кто не помнит себя – в лабиринте зеркал растворится,

Как в осенних ветрах без следа растворяется птица,

Или в зимних ветрах без следа растворяется дым.

 

Глубина поглощает и краску, и свет без следа,

И рогатая тень поднимается, тени темнее.

Я как соль – растворяюсь в воде, а потом каменею.

Дай мне руку, Тезей. Лабиринт – это просто вода.

 

 

* * *

 

Ты помнишь, как снег под ногами горел, не сгорая,

Как ветер в дыму задыхался и путал дороги?

Расколотый мир покидали крылатые боги,

И стаи текли во всё небо, от края до края.

 

Ты помнишь, как чёрная память земли остывала,

Земля забывала, зачем в неё падают зёрна,

И царства сметало с ладоней порывами шторма,

И время сломалось – настала усталость металла.

 

Рассыпался весь механизм, проржавел и распался

На сотни осколков без крови и памяти рода.

И первой ушла, как вода из колодца, свобода,

И боги бежали за ней, и никто не остался.

 

* * *

 

Уж как пал туман,

белым волком лёг.

Белых яблок сок

с белых яблонь тёк.

Тонет белый сад

в молоке до пят.

В маяке не спят

пять ночей подряд.

То ли сладким льдом,

белым ли стеклом,

то ли долгим сном

залило наш дом.

 

07.02.14

 

* * *

 

Улицы города пахли дождём и цветами.

Камень был розовым, серым и дымчато-синим.

Узкие улицы пели, как трубы органа.

Взгляд поднимался по стенам всё выше и выше,

 

Вверх направляемый строгой гармонией линий,

И, пробежав черепичные красные крыши,

Прыгал в открытое небо, как голуби с храма

Разом взлетают над праздничными площадями.

 

Всё в этом городе – здания, улицы, птицы –

В небо вели, как нагретые солнцем ступени,

В небо, открытое настежь, как окна в июле,

Сердце, летя над холмами смеялось и пело,

 

Как вырывается ласточка из-за предела,

Так, что за ней не угнаться и собственной тени,

Так, что её не догонят ни стрелы, ни пули, –

Сердце летело, не помня, как остановиться.

 

* * *

 

Уточните, пожалуйста, время – я выйду пораньше,

Чтоб идти не спеша, напоследок вдыхая рассвет.

Мой часовой механизм, мой солдатский браслет

Тикает, как ошалелый кузнечик, всё чаще.

 

Тикает, с ритма сбивая сердечный привод,

Скачет куда-то, суставами щёлкает в спешке,

Колет щелкунчик минуты – стальные орешки,

И драгоценное ядрышко дней достаёт.

 

Как убаюкать его, на ладони унять,

Дома оставить, забыть, утопить в молоке?

Я ухожу налегке. Поезд, кажется, в пять.

Дай мне уйти налегке. Дай уйти налегке.

 

* * *

 

Утром ветер утих, и на остров пришла тишина

в ледяных башмачках и холодными пальцами тронула воздух,

белым звоном в песке прозвенели застывшие слёзы,

покатились с ладони, и сразу настала зима.

 

Запрокинув лицо в голубые глаза января,

к онемевшей воде по стеклянным ступеням спускаюсь бесстрашно.

Неподвижно летит в зеркалах отражённая башня,

голова закружилась слегка от глотка серебра.

 

23. 01.14

 

* * *

 

Утром снаружи свистело и выло, лило,

тоннами серой воды разбивало причалы,

мокрым песком и камнями швыряло в стекло.

 

Остров трясло. И в грохочущих волнах рычало

нечто, ещё незнакомое нашим богам,

нечто, рождённое в тёмной груди океана.

 

Ночью покинуло своды подводного храма

и поднялось на поверхность, и двинулось к нам.

 

05. 01.14

 

* * *

 

Флейта ещё не остыла, в ней теплится выдох.

В тонком стволе не погасла последняя нота.

Звук резонирует в дереве, музыка длится.

Голос умолк, но на лестнице, в гулких пролётах,

Держится эхо, вибрирует в окнах открытых,

И подхватить его могут и ветер, и птица.

 

 

* * *

 

я дышу перегаром империй

в ледяные ладошки страха

то, что мы считали потерей

было только горстями праха

 

я несмело живу наощупь

и учусь узнавать предметы

оказалось ненужной ношей

то, что мы считали победой

 

за победу платили свободой

за свободу платили победой

оказалось судьбой народной

то, что прежде считали бредом

 

то, что было горстями пыли,

оказалось насущным хлебом

объясни, для чего мы были,

если нас поглотила небыль.

 

* * *

 

Я сказать не могу, сколько лет моей лодке, и сколько – реке,

Я не помню их – тех, кто оставил следы на песке,

Я не знаю их речи, не запоминаю их лиц,

Как не помню имён и названий сторон и столиц.

И струится рекой нескончаемый этот поток,

Каждый беженец в нём, словно капля в реке, одинок,

Отделён, обособлен, и памятью обременён,

И тщетой сожалений, и водоворотом имён.

Только те, что приходят сюда, к перевозу, вдвоём,

Остаются вдвоём и потом, и уходят в проём,

Не разнявши ладоней, одним укрываясь плащом,

Прижимаясь в потёмках друг к другу озябшим плечом.