* * *
он остается собой
я остаюсь в себе
здесь меня оправдают и обвинят
вот приговор лист нетронут и бел
рисую на нем четырёх чертят
каждый обитает в своём углу
первый смирился не открывает глаз
второй шлёт третьему за стрелой стрелу
но промахивается всякий раз
третий ропщет что до него нет дела
четвёртому
о втором не желая знать
четвёртый ломает стрелу которая прилетела
вслед за сломанной прежде и прилетит опять
первый почти не дышит в третьем надежда тлеет
второму не преуспеть в стрельбе
четвёртый ломает стрелы обыкновенно без цели
он остается собой
я остаюсь в себе
* * *
мозоль не может не быть любимой её лелеют над ней шаманят
она колеблет картину мира интригой бури в пустом стакане
она болезненней перелома открытой раны душевной травмы
посредством явной угрозы комы она имеет контроль над праной
ей нужен пластырь в тон цвета кожи с анестезией медитативной
и по возможности не тревожить пятнадцать суток на карантине
ей добрый доктор с присущим тактом подход системный но креативный
пропишет верный режим питанья с полированием абразивным
рецепт как водится неразборчив акронимы запятые зюквы
с утра молитва а ближе к ночи экстракт вампуки и прочей клюквы
состав состава процент процента с ингредиентом из компонента
смолчит аптекарь подобострастно не дрогнув мускулом ни единым
лишь посоветует душ контрастный во избежание рецидива
и все пройдёт так как всё проходит а время действенней авиценны
но как без джокера быть колоде ведь соль и в море имеет цену
и как же статусность павианья мир беспощадный исполнен боли
засим закончим повествованье да возлюбите свои мозоли
* * *
здесь скучное небо забытые стены забитые двери
граффити томятся глазами сканируя воздух
здесь плоские телом их тонкие сущности анти-аскеры
живут как умеют не зная деленья по рангу и росту
здесь ходишь на ощупь боясь гололеда и трещин в асфальте
здесь пять из шести фонарей никогда не воскреснут
здесь кости ломают чертей поминают фальцетом контральто
но чахнет рождённое слово бодягою пресной
здесь в мрачном колодце за тем поворотом за следующим домом
в подслепшем окошке глядящем в поблёкшую стену глухую
не спит человек отрешённый от всех наваждений бедовых
тягучие сумерки как благородный напиток смакуя
уставший от скудности пищи из будничной сныти
он видит как маются сказки в любом из предметов
в погнувшейся ложке в рассохшемся старом паркете
и в свете почившем сгоревшей вольфрамовой нити
прикинутся мухой пожухлой подборкой журналов
кривым табуретом углом отстающих обоев
отмеченной молью одёжей винтажных покроев
ему оживить их раз плюнуть здесь дело за малым
им хочется воздуха чая и сахара хлеба и соли
соседского скрежета кухонных дрязг и табачного дыма
здесь каждый становится сказочником поневоле
его ж отличает от всех то что мной он любимый
* * *
меня никак не вывернуть наружу
внутри себя достаточно сноровки
казалось бы мне там никто не нужен
но погруженье требует страховки
страховка опираясь на доверье
годами тренированного ею
(когда в сто грамм волшебных дуновений
кидаешь льда смакуешь и пьянеешь)
бьёт в грудь что нет надежнее и крепче
а кровь желает яда в малых дозах
день скоротать и окунуться в вечер
вот тут рискуют оборваться тросы
молчишь под стать глубоководным рыбам
и неизвестно есть ли кто снаружи
здесь толща бывших «я» довлеет глыбой
а новым «я» не лучше
и не хуже
* * *
сенека сказал
ты родился и жизнь короче
думай о смерти и будешь вне всякой власти
он говорит что вечер короче ночи
вечером ты растерян а ночью счастлив
вечером ты раздавлен опавшим солнцем
ночь к мелочам внимательная утешит
выслушает и вместе с тобой рассмеётся
над тем кто делал днём из тебя посмешище
сенека считает что смерть утоляет боли
она среди нас ведь прошлое уже умерло
не бойся не быть ведь это залог покоя
он оборвёт твоих раздражителей зуммеры
сенека всё говорит я держусь за голову
ты будешь не быть
не бывший
себе на смену
я растекаюсь бесформенной каплей олова
сенека вскрывает вены
* * *
подвернётся ножка на крылечке
и асфальт грозится поцелуем
жизнь конечна и её конечность
ты через мгновение почуешь
но не тут-то было ты в паденье
миг минуту десять день неделю
вроде очевидно ускоренье
но декабрь сменяется апрелем
расцветёт весна завянет лето
а земля не ближе ни на йоту
пролетают годы и кометы
только ты ошмётком идиота
рефлексируешь и комплексуешь
рефлектируешь растёшь стареешь
дух теряя в центробежной суе
так и не достигнув апогея
образ жизни твой бездонный омут
атмосферный вихрь образ мысли
суть в процессе а твоя икона
драйвер устаревший комп зависший
без предела без сучка бескрыло
без страховки и без передышки
без перезарядки и без мыла
и ни дна тебе и ни покрышки
* * *
первый ветер своим был тёплым
второй ласковым и красивым
третий хитрым четвёртый весёлым
пятый сильным
день наступит и будет ветер
а я строю и строю стену
от условий условностей метео
чтобы в ухо не залетело
от напастей и от страстей
и от крыльев и лопастей
и от каждого сквознячка
с кондачка
и от дона попутного и идальго встречного
вырастает осиновым колом увенчана
* * *
говорят пропала она
и ищут её с собаками
с фонарями
сопоставляя улики и факты
надежду теряя её погребли оплакали
потом воскресили
выявили контакты
вызвали допросили
даты подписи
вскрыли определили установили
множатся протоколы расписки домыслы
то ли была она то ли не было или-или
мерили что-то кроили шили рядили
сбоку припёка снаружи внутри и между
ниточку потянули и распустили
всё что связали прежде
говорят пропала она
рассылают ориентировки
уточняют параметры и приметы
волонтёров вербуют с опытом с подготовкой
отправляют во все концы света
а она выйдет из тени и тенью укроется
вечером жертва утром виновница
а она сидит себе у порога и не стучится
отражается в проходящих лицах
а она лежит на поверхности
нашим и вашим
но живой усомнится а мёртвый не скажет
* * *
Небо перетекает из тона в тон,
мокрою кистью водит по облакам,
входит без стука, подглядывает мой сон,
мнёт, обрывает, сбрасывает к ногам,
крошит под крышку, подбросив смолы огню.
Сон закипает. Посуда ему мала.
Я беспокойное варево бдю и сню,
разделяя с тяжкими пополам.
Бог открывает один глаз:
– Кайся, прижмись к земле.
Бог открывает второй глаз
и прощает меня мне.
Третий силясь открыть, шепчет:
– Веко мне подними.
Богово очеловечив,
встань, говорит, с земли.
* * *
вам соли
а знаете соль закончилась
съели за пудом пуд
за папу за маму за жучку за кошку
это скажу вам труд
давились но ели друг другу желая
здоровья и долгих лет
лидируем по просмотрам на сайте
хлебавши солоно net
когда на кону соляные копи
и отдых на мёртвом море
положишь бывает соли в кофе
и буря накроет мглою
не всякая знаете соль переварится
бывает что впрок отложится
а после копает солёный заяц
тоннели под кожей
зато у нас музыка хруст в суставах
подагра у каждого первого
а если бывает заноет справа
тотчас отзовётся слева
а волосы после белые ломкие
и зубы в ночи скрипят
капусту и грузди сырыми лопаем
и солим внутрях
что пресные дни у нас по субботам
блюдут от зари до луны
бесспорно как то что жена лота
столбом стоит соляным
соль это догма это религия
сульфатная пена в умах
мы мёртвых хороним в венках базилика
в кристально солёных гробах
вот так и живём вопреки на пределе
то поперёк то вдоль
а вы заходите на той неделе
и захватите соль
* * *
я злюсь и искрюсь как луковица на плахе
глаза разъедая и отравляя воздух
не выдержит никакой амфибрахий
такой нашатырной прозы
я злюсь на себя с трудом прикрывая охрой
лоскутную шелуху аффекта
и ямбы трещат и хореи глохнут
и дактиль меркнет
я так себе чиполлино сеньорам на смех
герой никакой натюрморт недолгий
короткое кухонное ненастье
мету осколки
пополнить не помешает запасы лука
зима на носу хандра и сопли
а лук золотая такая штука
такое солнце
от ауры каждой хрустящей дольки
грозы укрощенье во взора вздоре
прорвавшемся
обойдётся и только
лукавым луковым горем
* * *
из моего окна одинокого
видно шестнадцать твоих окон
четыре на город четыре на воздух четыре на воду
четыре задернуты невозгораемой тканью
каждое путь преломляет свету своей гранью
каждое вид отрывает на маяки корабли небоскребы
от иллюминаторов до панорамных окон
в которых никто о тебе не подозревает
как и ты обо мне
сегодня я буду снайпер
для прицела мне одного окна хватает
моя позиция удобная и простая
а будет ли выстрел напишет вода вилка́ми
пока ты глядишь шестнадцатью тупиками
устаканенными соотношением меры
пустоты к содержимому или покоя к нерву
я простейшее зауряднейшее созданье
протираю окно безворсовой мягкой тканью
* * *
вот только киты в неве исключительно мелкие
авитаминоз дистрофия и хрипы в жабрах
над городом планируют треснутые тарелки из
музейных коллекций и прочие канделябры
мосты выгибают спины конями взъерошиваясь
зловещие тени корчат чугунными вензелями
дожди золотые такие не снятся и ротшильдам
а девственность белых ночей не сменяется днями
а в комнатах коммунальных ну в самом деле же
стоит лишь вырубить пробки и интернет
проявятся прабабушки и прадедушки
в сусальных рамах придворный а-ля портрет
а город всё более гибко и обтекаемо
растёт в высоту и вглубь лишь подумайте
христу и не снились такие нанореалии
дворцы возводить из воздуха на воде
ещё чрезвычайно здесь хороши вокзалы
на каждом вас пётр персональный встретит
и каждому даст возможность и в руки шпалу
окном пригрозить европам и пальцем средним
здесь в лужах танцуют пусть маленькие но лебеди
такой вот кордебалет под парусом алым
болезных китов объезжает то сзади то спереди
трамвай желание по рекам и по каналам
о чём не подумаешь всё здесь уже имеется
на каждом углу любовь и в каждом дворе поэт
мечте твоей не хватает сущей безделицы
тебя не хватает беги покупай билет
приветят тебя фронтоны
фонтаны тебя обнимут
любого здесь ждёт фортуна
вот только китам не климат
© Юлия Мишанина, 2017.
© 45 параллель, 2017.