Юлия Лысова

Юлия Лысова

Все стихи Юлии Лысовой

Август, сыгранный не по нотам

 

Август, сыгранный не по нотам,

Молча гладит по волосам.

Сложно тем, кто восстал из мёртвых,

Гулким, выцветшим и поблёклым

Лету прямо смотреть в глаза.

 

Кожей содранной, раной алой

Август вскрылся из-под брони.

Дело в малом, теперь – лишь в малом,

Чтобы мне, перезимовалой,

Ни повадкой, ни словом, ни

 

Жестом, рвущимся от ладони,

Заставляющим время – вспять,

Не открыть в себе и не вспомнить,

Сколько сердца

И сколько крови

За чужое могу отдать.

 

За чужое...

За запах кожи

От ключицы и вдоль плеча.

За улыбку и непохожесть,

Непокорность и невозможность

Взгляда,

Взятого у волчат

 

Или львят...

У любых из хищных,

Тех, что сердцу рубцы дарят.

 

Мне осталось – оставшись лишней,

Продержаться

До сентября.

 

Августовскими ночами слаще плачется и пьётся

 

Августовскими ночами слаще плачется и пьётся,

Легче выдаются тайны, проще создаются сны.

 

Если вверх смотреть – на небо – то увидеть можно солнце

Почерневшее от боли, словно трупы от  чумы.

 

Звёзд не видно.. звёзды были, если верить древним сказкам,

Но теперь среди громады неба, вписанного в круг,

Только холод, только воздух ледяной, стальные краски:

Синий, чёрный и... тоскливый.

    Цвет, свет,  холод, мрак и звук

 

Город молча раскрывает свои мокрые объятья –

Он, ночным умытый ливнем, жутко добр и одинок.

Я протягиваю руки, я держу его запястье,

Но ни чувствую ни пульса, ни своих замёрзших ног.

 

Глухо бьёт асфальт в подошвы, свет окон ложится криво

В лужи города родного и красивого, как мать.

Августовскими ночами слаще целовать любимых,

Невозможнее – не помнить и больнее – отпускать.

 

 

* * *

 

Из детской глупости, из женского упрямства

Я пятый год несвязное – вяжу.

Канва невстреч растянута на пяльцах,

По крестику сплетается ажур.

 

Ноябрь. Двадцать первое. Начало.

Никто ни в чём ещё не виноват.

Глаза и задыхание. Штурвала

Потеря. Сбой координат.

 

Любить, любить! Впервые любят звонче,

Впервые любят чище. Высота

Была как в небе тёмной звёздной ночью.

Потом – тепло.

И дальше – пустота.

 

Пустот мелодии важней словесных музык,

Пустотами и полнится узор.

 

Апрельский крест. Всё рушится, всё рушит

Апрельский крестик. Мною(!) выигран спор.

 

Апрельский крестик. Ближе, чем нательный.

...

Здесь пальцы перехватывают нить.

Всё – оттого что ничего смертельней

И оглушительней уже не может быть.

 

Не может, не могло.

 

Два года лишних линий,

Чужих напевов: поперёк и вдоль.

 

Твоё «Люблю». Слова?

Красноречивей

Поить какао, целовать в ладонь

 

И греть носы. Мы оттого чужими

На перекрёстках ветреных стоим,

Что ни один не ведает, какими

Задуманы. Не знает ни один,

 

Не видит из-под век и капюшона,

Что рядом – настоящий человек.

Живой. И улыбается с душой на-

                            растапашку.

Слякотно.

И снег

       

Идёт. Весна. Опять в узоре крестик.

Опять невстречей меченый апрель.

 

«Георгий» слева носят. В этом месте

Ношу тебя.

Двукратный кавалер.

 

Двукратный и – чужой, ненужный, посторонний.

...

Здесь пальцы перехватывают нить.

Всё – оттого что ничего огромней

И сокрушительней уже не может быть.

 

Мне нечего отдать, я – мерин сивый

 

Я никогда тебе не расскажу

О пустоте и о значении пауз.

Их сколько там, за январем, осталось?

Весна жужжит назойливо, как жук,

 

И бестолково тычется в стекло,

И просит то ли света, то ли силы...

Мне нечего отдать, я – мерин сивый,

Просящийся устало под седло.

 

Никак о вечном, если рядом – смех

Полнит собой картонные пустоты.

Так важно осознать где, с кем ты, кто ты,

Кого ты приглашаешь на ночлег,

 

Кому целуешь пальцы, кромку рта…

И это всех ценней, всего важнее,

Что если вдруг весна узлом на шее –

Тебя не потеряю,

Не отдам.

 


Поэтическая викторина

Мне ровно сто лет

 

мне

ровно сто лет. я иду вперёд.

шагом дробя тишину и пространства свет.

я, в частном, почти что есть. я – смола и мёд.

а значит – текуча. и значит – меня нет.

 

нет ни в одной из передовых систем

цифр, слов и шифров, букв, координат –

если я просто чёртов набор схем,

где, когда, как и кого играть.

 

я иду целый век и тяну за собой след –

груз неувязок маленького – с большим.

 

дело в значении – космос и би

лет

в

планетарий несопоста

вим.

.

я молча иду. мне – ровно сто лет.

не двадцать семь, увы, и не тридцать три.

молча.

 и если внешне меня – нет,

значит, я есть.

 

значит, я есть внутри.

 

* * *

 

мне тебя ни понять, ни обнять, ни покинуть,

мой усталый ребёнок, моя чернокрылая птица.

я боюсь твоего ледяного: «хочу извиниться».

я боюсь, что останется снова лишь номер и имя.

 

говорю – и сгущается кровь. и мерещатся губы –

тёплым следом на шее выводят знакомый орнамент.

я не знаю совсем, как назвать то, что есть между нами,

я совсем не умею быть опытной, сильной и мудрой.

 

мне нигде не бывает теплее, уютнее, ближе,

чем в твоих долгожданных руках, моя тёмная нежность.

мои сердце и ум, моя глупость, моя неизбежность.

говорят, что любовь стоит смерти.

но ты – стоишь жизни.

 

Неизвестный тюремщик

 

Он идёт по пятам, словно призрак скользя за спиной.

Оглушителен звон его призрачных серых доспехов.

Неизвестный тюремщик, смотритель, солдат, часовой –

Он идёт по пятам и смеётся неслышимым смехом.

 

Лёгкой шпагой, отлитой из стали под именем «тень»,

Он пронзает мою ещё мягкую девичью спину.

Режет тёплую кожу и мясо и давит сильней,

Добираясь до сердца клинком.

И найдя сердцевину

 

Он ведёт меня дальше холодной и властной рукой –

Кровь ласкает горячим ручьём онемевшие ноги

И стекает к голодной земле, обещавшей покой,

Оставляет следы на безлюдной и пыльной дороге.

 

Я иду, излучая всей кожей мерцающий свет,

Как мертвец или нищий, стараясь объять и вернуть всё.

Оставляю следы и иду. И конвойного нет.

 

Он появится, если я вдруг решусь обернуться.

 

О нежности

 

Нежность – правый приток любви.

Правый – вечно и вечно – тихий.

 

Мы с тобою давно стоим,

Расходясь, как в печальной книге.

 

Или – (кто от кого идёт?) –

Просто остов на перекрестке

От двух недопонявших, от

Заблудившихся? Ветер хлёстко

Заявляет свои права

На январь – и танцует в пальцах.

Взгляд и руки: повадки льва.

Учат диких зверей бояться.

 

Не боюсь. Оттого остёр

Воздух, словно в полгода – высох.

 

Нежность – это немой актёр,

Что повесился на кулисах.

Если проигрывать, то – не скрывая лица

Я желала быть всадником с острым тяжёлым копьём:

Егерем, принцем, охотником.

Мериться силой

Со зверем, драконом, злодеем,

Но ноет ребро.

Мне скоро семнадцать,

и, в общем, меня не спросили,

Кем я хотела бы быть и куда убегать,

Если вдруг встречу кого-то страшнее дракона.

У меня ни меча, ни доспех,

ни ума, ни флакона

с ядом змеи,

ни желания воевать.

 

Если проигрывать, то – не скрывая лица.

По-детски, по-рыцарски.

(Или – по-человечьи?).

 

Под латами вовсе не видно тяжёлых увечий.

Из-под доспех не увидит никто

Мертвеца.

 

Стихи не о цирке

 

И какую весну, и какую неделю –

В цирке без изменений,

в цирке – без волшебства.

 

На арену выводят свирепого зверя,

За кулисы уходит дитя в шкуре льва.

 

Он трясёт на манеже косматою гривой

И тяжёлыми лапами обручи мнёт.

 

Львы в саваннах и в фильмах бывают красивы,

В цирке лев – это просто измученный кот.

 

В цирке нет разделений на «кошки» и «люди»,

На рычанье и смех. Есть одно – немота.

 

Значит клоун, играя, смеяться не будет,

Значит, клоун один  понимает кота.

 

Ведь у них на двоих лишь одна полумаска:

Гуимпленовский рот или  хищный оскал.

 

Смех и страх.  Между ними тончайшая связка,

А за ними – бездоннейшая  пустота.

 

Зал в восторге, овации плещут по кругу.

Зал смеётся, от ужаса побагровев.

 

В цирке здорово, если за́ жёлтым кругом,

Если вы в нём ни клоун,

Ни лев.

 

 

Цепь

 

Выгнув из металла шеи, смотрят фонари,

Жёлтым светом выстилают мой звенящий шаг.

 

Голо. Гулко. Холодно. Ветер. И внутри

Вал мотает, скрежеща, как в разводных мостах,

Цепь.

 

Упорствует, скрипит, движет, тянет, мнёт.

 

Звук такой стоит, что – вот: раненый в живот

Молодой лежит солдат, стиснул в стоне рот.

И ему уже не жить. Но – ещё живёт.

 

Вал гудит, верстает шаг. Цепь идёт с трудом:

Каждое звено цепи – новый перелом.

 

Каждое звено звенит песнею своей –

Цепь поёт. Змеясь, поёт.

Вал идёт быстрей.

 

Вал растёт. Мотает, мнёт.

Цепь – прочнее нет.

 

Эта цепь – стальная цепь –

От меня – к тебе.

И она меня ведёт – к пламени, ко льду.

Я дойду к тебе по ней.

 

Знаю, что дойду.

 

* * *

 

Я целую холодного льва в ослепительно-мраморный нос.

Здравствуй, город – душа.  Здравствуй, город – колосс.

 

Ты растёшь во мне саженцем ангельских истовых бурь.

Здравствуй, город – тепло. Здравствуй, город – июнь.

 

Я не больше напёрстка в ладонях твоих – посмотри.

Что построится, город, скажи, на моей неразумной крови?

 

На моей неразумной любви что построиться, город, могло?

Финский дышит в лицо. Город руку кладёт тяжело

 

На плечо.

       Так,   что рушатся башней    кирпичики – позвонки.

Город, бережью братской руины  мои     –    береги.

 

Вдруг – деревья,  проросшие  тёплой весной – расцветут.

 

Здравствуй, город, который – не ждёт.

Здравствуй, город, в котором –

Не ждут.