Яков Маркович

Яков Маркович

Четвёртое измерение № 25 (517) от 1 сентября 2020 года

Так не уходят. Так остаются

* * *

 

Не большая Большая Медведица –

В зоопарке медведица больше –

А вот то, что земля наша вертится,

Хорошо ощущается в Польше.

 

Её речи сплошное шуршание –

Лишь камыш на ветру им соперник.

Её солнце на два полушария,

Где средь первых первейшим Коперник.

 

* * *

 

Я солдат, человек подневольный,

Не с того ли я чувствую живо,

Как служила в столетьях армянам

Деревянная церковь во Львове.

 

И меня моё сердце уносит

В просинь над Араратской долиной…

А молитвы заплаканной мамы

Все со снами о сыне во Львове.

 

* * *

 

Тысячелетия мелькнули –

И ты стала страной

Окаменелого плача,

Даже мох не может скрыть

Росы –

Слёзы валунов вековечных.

Упадает солнце за горы,

Облачает мир в платье монашек, –

И на новое горе восходит

На востоке, окрашенном кровью

Миллионов.

Плачет ветер,

Плачет дождь осенний,

Оплакивая души невинных,

Возжигая армянскую кровь,

Самую первозданную,

Допотопную,

Спасшую сердечно Араратом

Род людской

На свою беду.

Ныне по сыпучим камням

Странствует смерть,

Стараясь стереть

Боль и быль

Дарованной в муках

Всемирной жизни

Среди окаменелого плача.

Но здесь вечна она, Любовь.

Я люблю чёрные от слёз

Твои глаза,

Глаза моей мамы –

Твою печать, Армения!

 

* * *


То ли божий рай,

То ли край ключей,

Чей стоит в веках

Над ручьём хачкар?

 

Он как сирота,

Чтобы сирота

Мог отца и мать

Сердцем поминать.

 

Щёки омочи –

Солоней ручей,

Он себе журчит,

Ты ему ничей.

 

* * *

 

Нарисовал твои пейзажи стриж

В разлёт от склона и до склона,

А звуком и глухого опьянишь,

Армения! – звучней нет слова.

 

Ты и земной, ты и небесный град,

Дарящий тайно тайну света,

Как даровал спасенье Арарат –

Ковчег и скиния завета.

 

* * *

 

Полугласная связка согласных,

Полувзрыв, полушёпот любви,

Материнская тихая ласка

И огонь, усыплённый в крови.

 

Это песня моей колыбели,

Это древняя древность оков,

Киликийский кизил и напевы

В тишине два на десять веков.

 

Это плач, напечатанный в камне,

Это оклики гор и низин,

Это песню хранящий веками

Материнский армянский язык.

 

* * *

 

Я снова вернулся туда, где бумажный кораблик,

Где зяблик окрасился красками для восхищенья,

Где пёс сам ошейник приносит для дальних прогулок –

Свернёшь в закоулок какой, а там уже новое царство.

 

Ну, здравствуй, огурчик, созревший в чужом огороде,

И вроде мне друг, но со мною не хрумкает пёс,

Он ос золотистую песню глотает ушами,

Он шамает корку как дар возмущённых ворон…

 

Не тронь лучше память. В сегодня спеши возвратиться,

Та птица давно улетела, а пёс твой издох,

Не мог и бумажный кораблик в штормах сохраниться,

Печально, конечно, но жизнь – это горестный вздох.

 

* * *

 

Зарёй вечерней золотые розы

Разносят аромат воспоминаний

О матери средь дней далёких детства.

 

Блажен там месяц в пене облаков,

Уж молоко к нагруднику присохло,

И льётся соло ладной колыбельной.

 

Чуть не девчачьи маленькие ручки –

Я лучше их не мыслю во вселенной –

Неизреченной лаской усыпляли.

 

А ветерок – сыночек южной ночи –

Ещё щекочет ноздри чёрной розой

В черноволосой маминой причёске.

 

* * *

 

Не хохолок, а веер,

По ветру взлетел удод –

И кот остался с носом,

Насосом втянув ветерок.

 

Урок не впрок котяре,

Рядом другой удод…

Но вот разбойник Вася

Уходит ни с чем восвояси. 

 

На Васю, меня и удодов,

Удобно сидя в кресле,

Мама с улыбкой смотрела,

Как на актёров кино.

Это было давно.

Ах, повторилось бы если!

 

* * *

 

Мне снится сон, но я не сплю:

Июль – и вишня сходит,

И вроде сад не тень, а дым

Трубы на пароходе.

 

В раю я, но не сознаю,

Стою я на стремянке

И ягоды вниз подаю

Красавице-армянке.

 

Есть время собирать плоды,

Есть время для варенья,

А рвенье и её труды

Ребёнку в наслажденье.

 

А пароход всё плыл себе

Куда-то в поднебесье…

Ах, если бы тогда уплыть

Мне с моей мамой вместе.

 

* * *

 

Я ничего не знаю, только помню,

Что был с тобою связан пуповиной.

Я.М.

 

В карманах ветер, на ладони пусто –

Не густо, правда, нагадал у жизни? –

И брызги осени, исполнены прохлады,

И на сердце неладно, грусть-тоска.

 

Я натаскал валежник, буду греться,

И месяц в пламени костра уснёт малышкой,

Как слишком тридцать лет назад я в колыбели,

Чтоб ныне среди елей голос твой мне слышать.

 

* * *

 

Чем пахнет это утро? Не пойму.

Уму ли за окном трещит сорока

И в оба ока изучает облака?

 

Пока портки я отыскал в сенях,

Пропах и я умом непостижимо

Неистребимым запахом веселья.

 

На карусели в детстве пахло так,

Ветряк так пах, так пахла моя мама

И гаммы девочки, и мой немой восторг.

 

Исток любви тот запах источал –

В начале всех начал возникли без причин

Ключи от сердца, чтобы жизнь открылась,

 

Чтоб окрылились и сорока за окном,

И схожие со сном мои виденья,

Стихи. А прочее имеет ли значенье?

 

Аршалуйс

 

1

 

Твоё светоносное имя! Мои губы

его звуками плачут.

Значит, ты здесь, где мне горестно всюду.

Людно, а на рисунке сироты злая

позёмка зимой,

Или в зной под забором кладбищенским

чертополох.

 

Любимая, ты говорила, что небо волшебно,

Оно воскрешение в будущем прежней любви:

Смотри, вон облака-корабли стоят на мели,

Вглядись в них – они уже в дальней дали.

 

2

 

Твоё звёздное имя – самые нежные звуки,

Руки к тебе простираю – там воздух и только.

Сколько лет тебя нет, но сны о тебе, словно волны,

Полнят мой слух печалью песни армянской.

Ты моя сказка, ты радость, ты ветер, ты море,

Ты зори, звезда на закате и утренней рани,

На грани света и тьмы, наклонённая к свету,

Ты и жизнь мне дала, и боль нестерпимую эту.

 

3

 

Так не уходят. Так остаются.

Блюдце и чашка – ромашка в июле.

Сдули ветра с одуванчиков шляпки.

Зябко без шали грезить в безлунье.

 

Боль настояла настой из ромашки.

Тяжки и тьма, и земли покрывало.

Мама, осталось и мне уже мало.

Нашей разлуки в душе не бывало.