Вячеслав Бахтинов

Вячеслав Бахтинов

Золотое сечение № 16 (400) от 1 июня 2017 года

Кофе с корицей

Ты рисовала полутени

 

Ты рисовала полутени,

Витиеватость в разговорах... 
Твои красивые колени…
Им не решить всех наших споров. 
Ты говоришь, что я надменный, 
Что бессердечный, жалкий циник, 
В своих решеньях неразменный, 
Как из коллекции полтинник. 
Да, я бываю твёрд как камень, 
Что режет стёкла с резким свистом. 
В душе же я – обычный парень,
Смотрю на вещи оптимистом,
Привык я жить простым солдатом, 
Который никогда не плачет. 
Бывает, говорю я матом, 
Но все без зла,
И не иначе. 
Бывает, просто я болею 
Несильно. 
Лёгкая простуда. 
В моменты эти сожалею, 
Что жизни скачет амплитуда. 
Возможно, стоит измениться. 
Не знаю. 
Стать таким, как раньше! 
И от души повеселиться, 
Забросив серость дней подальше. 
Вновь встретиться на старом месте 
И подарить букет сирени, 
И как в далёком светлом детстве 
Поцеловать твои колени.

 

Поближе к ангелам 
 

Смотрю вокруг, как снежные ковры 
Укрыли двор, беседку и качели. 
А под ногами снег виолончелью 
Звучит. И, не теряя красоты, 
Рябина гроздьями заледенела. 
Но снегири-то не сидят без дела! 
Клюют холодную до немоты. 
Поджав свои пушистые хвосты, 
На трубах спят бездомные коты. 
К ним в сны приходят серенькие мыши, 
Весенний запах и ночные крыши.
И многие хотят на облака 
Взлететь. Желательно, как можно выше. 
Поближе к ангелам... Ну, а пока... 
Пока я тихое мурчанье слышу, 
Поглаживая рыжего кота.

 

Сорок

 

Сверчки разорались – обычное дело в июле, 
Луна, улыбаясь, повисла над городом гирей. 
Стою у плиты и пельмени мешаю в кастрюле 
В моей холостяцкой, слегка аскетичной квартире. 
А в медном смесителе воду не держит прокладка, 
Где капля нависла прозрачной слезою невинной, 
Коньяк на столе, на тарелке лимон, шоколадка, 
И длинная ночь растянулась тягучей резиной. 
Пельмени всплывали под тихую музыку Баха 
Про них, позабыв, я сидел, подперев подбородок, 
Вот так и живу... Вот такой вот я, парень-рубаха, 
Хотя мне сегодня, по-тихому, стукнуло сорок.

 

С неба падает безмятежно

 

С неба падает безмятежно, 
Как от взмахов ангельских крыл –
Снег пушистый, лёгкий и нежный, 
Тишиной своей всё укрыл. 

Крыша дома под белой шапкой,
Из трубы потянул дымок. 
Серый котик чистится лапкой 
И гоняет шерсти клубок. 

Раскатали санями горку, 
Только слышен визг детворы. 
Мчатся сани, и пес вдогонку, 
По уклону крутой горы. 

И ночами трещат деревья. 
Старый Шарик спит в конуре, 
А к утру замело деревню, 
Так всегда у нас в январе.

 

Взошла луна, завыли злые волки

 

Взошла луна, завыли злые волки, 
Затихла мышь в углу на книжной полке, 
И домовой за печкой впопыхах... 
Небрит, нечесан, в шерстяных носках 
Три раза сплюнул и перекрестился, 
Мне подмигнул и низко поклонился, 
И сгинул в чёрной темноте избы. 
Лишь серый кот, шипя, встал на дыбы, 
Он не терпел подобного соседства, 
Хотя с мышами дружбу водит с детства. 
Кот хитрый, но мудрее домовой! 
Опять донёсся грустный волчий вой, 
Мышонок доедает Льва Толстого... 
Будильник, как обычно, в полшестого 
Меня разбудит. За окном метель. 
Как хочется залезть назад в постель.

 

Трамвай цепляется за струны

 

Трамвай цепляется за струны, 
Как утопающий за нить. 
Окурок запускаю в урну, 
Хотя, ведь, мог и положить, 
Но он, шипя, ныряет в лужу 
Порывы ветра бьют крылом, 
А я который день простужен 
Ищу чужие губы лбом. 
Вхожу в распахнутые двери, 
Почти в полупустой вагон, 
Где стёкла изнутри вспотели, 
Где сумрак клонит в полусон. 
Сажусь к окну, поджав колени, 
Рисую для обзора круг. 
А за стеклом мелькают тени: 
Домов, заводов, медных труб. 
И я, поэт, совсем не гений, 
Порой невыносим и груб, 
Но всё ж хочу прикосновений... 
Прикосновений женских губ.

 

Муравей

 

По гулкой площади вокзальной, 
Где пар клубится паровозный, 
Походкой, в общем-то нахальной, 
Шёл муравей с лицом серьёзным . 

С перрона перелез на рельсу, 
Не обгоняя электричку,
На вид он был устойчив к стрессу, 
Нёс на плече большую спичку. 

Ему плевать на непогоду, 
На проводниц в коротких юбках, 
Он в поездах не ездил сроду, 
Не ездил также на маршрутках, 

Он избегал компаний шумных, 
Ходил домой тропою длинной.
Сам был начитан, в меру умный, 
Характер твёрдый, муравьиный. 

На нос скатилась капля пота, 
Спина ломила в пояснице –  
Такая вот была работа, 
Обычным людям не приснится. 

Преодолев свой путь железный, 
Придя домой к жене, детишкам, 
Ему хотелось быть полезным, 
Ведь он – обычный муравьишка.

 

Кофе с корицей

 

А жаркое солнце, примерно, как в Южном Судане, 
С утра пробралось ко мне в комнату рыжей лисицей. 
Пока ты спала, на моем холостяцком диване, 
Я кофе на кухне сварил, как ты любишь, с корицей. 

Обычное утро, по полу разбросаны вещи, 
И, даже, впервые, решил не идти на работу. 
Ещё никогда не готовил я кофе для женщин, 
Лишь чай в одиночестве пил по утрам с бергамотом.

 

Ты сидишь у окна…


Ты сидишь у окна, и над ухом – комарик упрямый, 
Норовит укусить за румяную, нежную щёку, 
А тебе всё равно, ты всё смотришь на свой безымянный, 
Куришь «Винстон Гламур», и тебе без меня одиноко. 
Эта летняя ночь опустилась душистой периной, 
Я подкрался неслышно к тебе, замерев на секунду, 
А комар, навострив хоботок, трепыхал балериной. 
Я заметил его – кровопийцу, вампира, Иуду. 
На мгновенье остались лишь мы с комаром во Вселенной –
С мухобойкой в руке я настиг упыря над сервантом... 
Ну, а после, галантно упав, как гусар на колено, 
На твой палец надел золотое кольцо с бриллиантом.

 

Играет ветер камышом

 

Играет ветер камышом, 
Туман ползёт над тихой речкой. 
Большим и маленьким ковшом 
На небе загорелись свечки.
И в этой мрачной тишине, 
Как будто сонная улитка, 
Луна всплывает в вышине –  
Печальным слитком. 

И хор кузнечиков умолк, 
Сверчки закончили гастроли, 
А я, обычный серый волк, 
Завою на луну от боли. 
В костёр, подкинув сушняка, 
Глотну чего-нибудь покрепче, 
И вот тогда, наверняка, 
Мне станет легче...

 

Лучик солнца

 

Лучик солнца с утра сквозь окно и ночник 
В отраженье зеркал, разбросавши зайчат, 
Пробежался по полке прочитанных книг, 
По часам на стене, что стучат и стучат, 
Заглянул за комод, что стоит накренясь 
На не ровных полах. Ослепительный блик 
На мгновенье в углу над столом, затаясь, 
Прочитал с любопытством забытый дневник, 
Тот, что с вечера в ящик стола не убрал. 
Не задвинул впритык на окне жалюзи 
И теперь, я спросонья за ним наблюдал, 
Как по мебели солнечный зайчик скользит.

 

Молочное небо

 

Молочное небо ещё не окрасилось в синь, 
а мне захотелось уехать на Юг, в Занзибар, 
а можно в Париж, но пока – до вокзала в такси... 
Ещё забежать в привокзальный пустующий бар, 
глотнуть коньяка, круассанов в дорогу купить –  
и сесть, по ошибке, на поезд, что в Южный Урал 
идет не спеша. Ну, а мне остается забить, 
как старый вагон монотонно по рельсам стучал. 
Смотреть на поля, где под солнцем ростки кукуруз 
всходить начинают, а в небе пикирует стриж. 
Я ем круассан, как какой-то забытый француз, 
и всё же мечтаю поехать когда-то в Париж...

 

Моё отраженье напомнило, что я красив


Мое отраженье напомнило, что я красив. 
Побрился, оделся с иголки и пахну парфюмом. 
Мне нравились джинсы, рубашки цветные носил, 
И так же, к тебе на свидание шёл не в костюме. 
Мы робко сидели на лавке, ты в платье в горох, 
Смотрела, как строй муравьев потащили полено, 
А я, как ныряльщик за жемчугом, делаю вдох 
И трогаю, как-то несмело, тебя за колено. 
Прической твоею играет слегка ветерок, 
Я губы целую твои, как когда-то учили... 
И всё б ничего, но смущает рубашка в цветок –
Мне кажется, в ней я похож на альфонса из Чили.

 

Паук


Даря темноте удивленье нездешней натуры, 
На землю посматривал бледной луны полукруг. 
Расставив повсюду свои кружевные узоры, 
Из шёлка вязал их крестовой породы паук. 
С Востока текли караваном косматые тучи, 
По небу промчался осколок звезды и потух. 
Паук был доволен своею работой паучьей, 
Он ждал с вожделением пару упитанных мух. 
Рассвет занимался, хотя и слегка запоздалый, 
Земля просыпалась, и где-то проснулся вулкан. 
Не зная последствий, всё ради какой-то забавы, 
С весёлым жужжанием муха влетела в капкан. 
Паук, несомненно, доволен своею охотой,
Как будто провидец, заранее точно всё знал. 
На пленную муху смотрел он с особой заботой 
И точным движением жертву свою спеленал.

 

Дружок

 

Зарылся поглубже в мохеровый шарф, 
А с неба мне светит луны полной шар. 
Троллейбус, маршрутка, ушёл и трамвай. 
По улицам сонным, похожим на рай, 
на сказочный, тихий уютный мирок, 
куда у меня есть всегда номерок, 
код допуска, просто счастливый билет, 
где спит утомлённый замерзший проспект. 
И лишь фонари, что скрипят на ветру, 
без пользы съедают вокруг темноту. 
Кружатся снежинки, послания шлют.
А завтра с рассветом разбуженный люд, 
хрустя каблуками в пушистый сугроб, 
смешают до слякоти в серый микроб, 
до талой воды, превращая в ручей. 
А следом за мною, похоже, ничей, 
идет по следам симпатичный барбос, 
в ладони суёт мне горячий свой нос. 
Такой же ночной беспризорник, как я. 
Немного подумав: «А чем не семья? 
Есть кот, попугай, а теперь будет пёс…»
Мое предложенье он принял всерьёз. 
Смешно облизнул с носа белый снежок. 
Я дам тебе кличку, ты будешь – Дружок. 
Виляя хвостом и в надежде скуля, 
(Отвыкнуть придётся от ниже нуля). 
Спать будешь на кресле, диван – это мой.
Ну, что же, Дружок, пошагали домой!