Владислав
Китик

Аттракцион

Вперёд по кругу, карусели!

Как в детстве с радостью румяной,

Когда несёт, не зная цели,

Аллюр лошадки деревянной!

А осень на асфальт ложится,

Сойдёшь с помоста – непогодит.

И голова слегка кружится,

Да из-под ног земля уходит.

Ещё подковный цокот сыплет

От пообтёршихся лошадок.

Мир на кругах своих незыблем,

Хотя и шаток.

В день рожденья

Обязывает возраст по-другому

Смотреть на жизнь, и то, что там, за гранью,

Предчувствовать.

                             По случаю искомый

Размер стиха зависит от дыханья.

Сильнее вдох, а выдох – дольше пауз,

А бденья чем длинней, тем плодотворней.

Дождь серебрит причалы и пакгауз

Из красных кирпичей. И непритворны

Косой фонарь, замеченный волною,

И блик, который, что ни миг – дороже.

Здесь всё, происходящее со мною

Или во мне – почти одно и то же.

И взгляд на вещи в первом приближенье –

Почти как с круга птичьего полёта.

Но перепад высот при наблюденье

Намного интересней, чем высоты.

И всё, с чем не расстаться мне уже,

И то, с чем был я вынужден проститься,

Безжалостно вмещается в душе,

Не зная, как в сознании вместиться.

В приморской степи

Где, словно скифский щит, звенела

Кочуя, медная луна,

С утра, что петь могло – то пело,

Что возвращалось – то сполна.

Но проступали за туманом

Века в крови и молоке.

И был Андреем Первозванным

Здесь след оставлен на песке.

В одной истрёпанной сорочке,

Прожжённый солнцем до костей,

Он шёл на бесов в одиночку

И гнал непрошенных гостей.

Не знавший разочарованья

Глашатай каменных цитат,

Он, избегая подражанья,

Был на косом кресте распят.

Сливался с ветром вой волчицы,

Копыт рассыпалась печать.

Я шёл к тем далям приобщиться

И в той же тишине молчать.

Но даже здесь был отзвук драмы,

Где роли распределены,

Где метят выродки и хамы

Попасть в державные паны.

Избранцы лгут, чины шельмуют,

Сгущая дым народных смут,

И втайне родиной торгуют –

Совсем задаром отдают.

И покаянья их притворны,

Как милость к нищим у ворот…

Кто Первозванного повторно

На землю скорбную зовёт?

И дрогнул сизый можжевельник,

И тень поднялась надо мной,

И вновь суров святой отшельник,

Занёсший посох над страной.

* * *

В соломенном селе Тузоры,

Где к молоку рассвет подмешан,

Где виделись холмы, как горы,

Я с домовым дружил и с лешим,

Завидовал шатру Алеко,

Хотел сбежать в дымы преданий.

А на лугу, согнав телеги,

Стояли табором цыгане.

Сводя печаль, как бородавку,

Беззубая гадалка Аза,

Дала мне медную булавку

От наговоров и от сглаза.

Я потерял её, мне поздно

Сбегать, завидовать Алеко.

А детство делает репосты

И катит на меня телегу.

* * *

Вместо счастья мне обещай

Даль и клинопись птичьих стай.

Ночь и августа маков цвет,

Рунной музыки флажолет.

Я прошу у тебя не много.

Подари мне на память дорогу.

Пусть догонит меня жеребёнком,

Не откажет в лёгкой суме.

Тайно благословит иконкой

И утешит вином в корчме.

А другого не обещай.

Я потом оглянусь невзначай

На подаренную дорогу

С лебедой её и тщетой,

Пусть мешали пыль под пятой,

Острый камень, подъём крутой.

Но она и была от Бога,

Но она и была золотой.

* * *

Волей осени расставлены точки.

Только с нею можно так. Только с нею…

Как в тумане, расплываются строчки,

Но зато что между строчек – виднее.

Рассмотреть подробней мир бесконвойный

Не случилось?

                      Может быть, и не надо!

Всё равно перед окном беспокойно

Листопады шелестят. Листопады…

И того преобладает значенье,

Что сказали. И о чём – не сказали.

Постепенно ухудшается зренье.

Но становятся заметней детали.

Волк

Спят медведи, спит слониха,

Тишина смежает веки.

В зоопарке ночью тихо,

Как в живой библиотеке.

Сторож, спящий на кушетке,

Дверцу с пьяных глаз не запер.

Серый волк у края клетки

Встал… Ощерился и замер.

Степь мелькнула, как виденье,

Волчьих ягод привкус горький.

Весь простор его владенья –

Два прыжка до переборки.

Да, ограниченья бесят,

Как в одном диапазоне

И сердцебиенье бегства,

И ознобный жар погони.

Волк всю ночь стоял у входа,

Подвывая, как от боли:

То, что в клетке – то свобода,

Что за клеткой – то неволя.

* * *

Всё, что выше нас – это высь.

Если б были глаза открыты,

Мы бы знали, как там срослись

Наши чаянья и орбиты.

Чужестранцы в раю земном –

Ловим  ветер над пепелищем

И друг друга не узнаём.

И пока не узнаем – ищем!

Что застигнутым здесь вдвоём,

Нам присудит закон незримый:

То ли вышлют за окоём,

То ли в небо опять низринут?

* * *

Громоздятся этажи,

Строясь кубиками детства.

Дом мой это в жизни – жизнь,

Боль её и лицедейство,

Угол – в четырёх углах…

Передразнивает солнце

Беглый зайчик в зеркалах

Окон

        сонных и бессонных.

Здесь внизу – как наверху,

Выход – входа продолженье.

Как признанье на духу

С верой в рукоположенье

Мой видавший виды дом,

За года проросший в небо.

Тут слышнее тёплый гром

Над раздольем, полным хлеба,

И добрее злоба дня

И круглей глаза округи.

Мы роднее, чем родня,

Мы давно живём друг в друге.

* * *

Давай сегодня мы опять

Сбежим, как школьники с уроков,

В дом с желудёвым водостоком,

Где виноградной ветки прядь

Давно не дразнит никого 

За исключеньем домового.

Он нам, о том не молвив слова,

Устроит в шутку сватовство.

Мы будем несколько часов

Жить в наспех созданной державе,

И воцарится равноправье

Двух разнородных полюсов.

Но чайник свистнет, как с кормы

Матрос, уставший быть скитальцем,

А месяц, погрозив нам пальцем,

Вернёт из тёплой полутьмы

К урокам детства и толпы, 

На «ять» не выученных прежде,

К нестрогим правилам надежды

И строгим формулам судьбы,

И к предназначенному нам, 

Пока по солнечной аллее

Бегут два взрослых дуралея,

Счастливые не по годам.

* * *

Две перспективы: много и… не много.

В две разных стороны́ бредут трамваи.

Но кто измерит дальнюю дорогу,

Когда она в основе – кольцевая?

Запомним в знак прощанья остановку.

Туманы с моря: поберечь бы сердце.

В окно взглянула, помахав неловко.

А вскоре мой вагон захлопнул дверцы.

Пока!.. Прости за недоразуменье.

Не принимай размолвку за разлуку.

Вот так и едем в разных направленьях,

А в сущности, всё по тому же кругу.

День осенний

Не так в сужденьях опрометчив,

Как просто занятый собой,

Он, походя очеловечив

Пустой квартал, по мостовой,

По тротуарам и газонам

Без остановки, напрямик

Прошёл в пальто демисезонном,

Подняв шершавый воротник.

Шагал, по сторонам не глядя,

Так отражая встречный норд,

Как в дом щенка несут и гладят

Рукой, заложенной за борт.

И потянулось ожиданье,

Вслед за рассеянным «да-да»,

Часы сверяя по свиданьям

И по морским волнам – года.

Но ты уходишь, словно время,

Ещё отпущенное нам.

Куда? Зачем? И день – не в теме,

И нет следов, чтоб по следам

Идти, как по врачам занудным,

Как будто всё пошло вверх дном.

День был не страшным и не судным,

А лишь простым осенним днём

В плену забот и долгостроя…

Прости, а будешь ли прощён –

Уже не важно. Бог с тобою!

Ведь жизнь не кончена ещё.

* * *

Если лампа горит до утра,

Мудреней светотени игра.

Разделился пространственный круг:

Север мне выпадает, а юг

Остаётся тебе предпочесть.

Всё как есть на земле, всё как есть.

Можно взгляд обратить на луну,

Чародейства добавить к вину,

Примешать к оправданию лесть…

Зря, конечно. А, впрочем, как есть.

Над ненужностью лишних вещей

Светит лампочка в сорок свечей

И ручная уложена кладь.

Будут в крышу дожди забивать

Гвозди – только бы не потекла!

Домовой кашлянёт из угла.

Всё как есть? Соглашаюсь: как есть.

Что за всем этим скрыто? – Бог весть!

* * *

Есть даже в Книге жизни опечатки,

Как есть рукопожатие в перчатке,

Момент признанья, призрачность везенья,

Вербальность вербы красным воскресеньем.

Чудная книга: пишется, как снится.

Примкнём друг к другу, как её страницы.

Разрыв строки не кажется пробелом,

Конец главы не кажется пределом,

И Песнь Песней продлит петля дверная,

Открыв дорогу.

Ласточка шальная

Влетит в окно. Качнет ладья бортами…   

Но мы и после жить не перестанем.

Чудная книга, – с ней синхронно дышим,

Сперва её читаем.

После – пишем.

* * *

Жизнь, как уставшее море, смягчилась,

Но навсегда мне осталось в наследство

Всё, что случилось и что не случилось,

Бремя разлуки и оторопь детства.

Вера в наивный оракул кукушки,

Прежних привычек своих отрицанье,

Сказочный блеск новогодней игрушки,

Небу моленье, метели мерцанье,

Круг, завершавший, что было вначале,

Шкаф, по которому сохнут скелеты,

Вместо премудрости – больше печали,

Чтоб ощутить свои многая лета,

Мною не допитая мировая

С мыслью благой оставаться смиренным.

Так по утрам каждый раз обрываю  

С календаря день рожденья Вселенной

* * *

Исполняет бесподобно

Соло на печной трубе

Ветер южный, ветер добрый,

Только мне не по себе,

Сколько может мир недужный

От меня скрывать ответ,

Для чего блуждать нам нужно

В нетях между «да» и «нет»?

Сколько можно возвращаться,

Разлучаясь невзначай,

И надеждой заручаться

Между «здравствуй» и «прощай»?!

Ветер добрый, ветер южный

Утихает, глохнет жесть.

Мне уже тебя не нужно.

Ну а ты всё есть и есть!..

* * *

Как ношу, скинув пальтецо,

Пойдет февраль плясать от печки.

Я возвращу своё кольцо,

Сроднённое с твоим колечком.

И чаянья тебе верну,

«Прости» при шапочном разборе,

Мной не добытую Луну,

Так и висящую над морем,

И что нельзя вернуть назад:

Ведь, если время бестелесно,

Оно, как антиквариат,

И дорого, и бесполезно,

Всё для тебя и впрок и в плюс:

И сны, которых не заметим,

И на губах – свободы вкус…

Но что ты будешь делать с этим?

* * *

Как хорошо, когда не нужно ждать

И догонять скупой гудок вагона,

Или, потупясь на порог, стоять

У двери с безответным домофоном.

Вновь голову приятно остужать

Сознанием прихлынувшей свободы.

Не в благодарность мне, но в благодать

Прилив тепла с весенним переводом

Часов на времена иных кровей.

Садится дятел тополю на плечи,

Простукивает лёгкие ветвей,

И древо жизни от недуга лечит.

Крымское

Вспоминать – словно кожу ссадить о наждак.

Забывать – словно лист отрывать от тетрадки.

О курортных романах судачит Судак.

Может быть, и о нашем, приврав для порядка?

Безобидностью цели оправдан мотив

Полнить слухами город с уездным укладом,

Что легко наблюдать, взгляд потом обратив

На стакан в золотых пузырьках лимонада.

Я бы внёс обязательно в крымский буклет

Даже глиняный голос из уст окаринки,

Чебуреки с дымком, и счастливый билет

Попугая-гадалки, и пряности рынка,

Что слегка осовел от жары и стряпни,

На котором не страшно прослыть легковерным,

И по пальцам считать календарные дни,

Что со внутренним временем не соразмерны.

Потому сочетаются бледность лица

И желанье на фоне скалистого мыса  

Поэтический символ извлечь из ларца,

Затаённого в тёмном стволе кипариса.

Как уйти от каракулей тех адресов

К серым канцеляризмам, простудной погоде,

В свой умеренный климат, где стрелки часов

Переводят, чтоб жили мы не по природе?

В чаше синей долины остался Грааль,

Спор наш на поцелуй и мой проигрыш в споре,

Привкус позднего лета, как терпкий миндаль,  

Что растёт вдоль дороги, впадающей в море.

* * *

Нам ни к чему теперь обиняки…

Вот, растопырив пальцы, мокнут клёны,

Идут к окрестным рощам грибники

Земным дарам отвешивать поклоны.

Так низко хлябь небесная висит,

Что заклинать дожди не нужно жабам.

Теперь – ссылаться многим предстоит

На смену амплуа и кризис жанра

И головную боль за счет ходьбы

Лечить вдали от всех. Однако стоит

Идти в осенний лес, как по грибы.

Искать печаль, что сердце успокоит.

Острее станет в поисках чутьё,

Когда преломит свет пора грибная.

Взгляну в тебя, как в зеркало своё,

Но я себя в нём больше не узнаю.

* * *

Не жалуйся нигде и никому

На ложь, на быт, на то, что мало денег,

На то, что был тяжёлым понедельник,

Что ты не рад залётному письму.

Ты сам ушёл. А мог бы быть любим.

Жалеть – как прошлым голову морочить.

Желаниям не свойственно пророчить:

Они – как дым.

Развей желаний дым.

Ты миг ловил, а потерял года,

И тоже верил в суть душевной смуты.

Но ни себе, тем более кому-то,

Не жалуйся на это никогда.

Петь Лазаря – как осквернять уста.

Благодарить – как принимать причастье:

Вот формула улыбчивого счастья,

Записанная с чистого листа.

То есть тебе житьё, то нет житья,

Не жаловаться – это правомерно.

Дождь зарядил. Лишь потому,

                                                наверно,

Пустует поцелуйная скамья.

* * *

Небесный отлив зеленей

На вестничьих перьях сорочьих.

И близость весны всё видней

Из окон, заклеенных скотчем.

Рассеянный гнёздами март

Настолько наполнен харизмой,

Что входишь во вкус и азарт

Летучих его афоризмов.

Он с первым трамваем встаёт

И пенки с рассвета снимает,

И чистит ковёр-самолёт,

И стереотипы ломает.

И разве не радостен плач,

Что хлопнула фея в ладоши,

И утром магический плащ

Вновь сделался платьем в горошек?

Ночное плавание

Что там море? Бьёт подводными ключами.

Яхты втайне вид пернатых обретают,

Оставляя сонный берег за плечами,

Потому что ночью чайки не летают.

Что там яхты? Сжали зубы и не плачут.

Мачты чиркают по низким тучам сонно.

Так находят в знак мерцающей удачи

На пути подкову Северной Короны *.

Ветер, звёздами наполнив парусину,

Как паломников, их в ночь ведёт за руку.

Чтобы видеть цель, не нужно знать причину

Или более чем нужно про разлуку.

Что там звёзды? До сих пор ещё над нами!

Потому что тьма не может быть кромешной.

До сих пор в родстве с сигнальными огнями:

Левый красный, как июльская черешня,

И зелёный – правый. Прочее из вида,

Упускаю. В генной памяти засели

Плач дельфина по усопшей Атлантиде,

Аргонавты, острова из карамели.

Сменим парус. Носом к дому развернёмся.

Что там миф? Волна зализывает рану.

Даже если мы по жизни разминёмся,

Все равно тебя любить не перестану.

* * *

Пережив обиды, можно убедиться,

Что прощение подобно пониманью.

Дворик дремлет, как нахохленная птица,

И луна огромна, как воспоминанье.

Ночь нема́. Пластична тени пантомима.

Молча хмурятся оббитые пороги.

Мир всё тот же: что несёшь – переносимо,

От чего ушёл, к тому придёшь в итоге.

Круг закончится – начнётся жизнь иная,

Будет новый гороскоп на небосклоне.

Я найду тебя и в будущем узнаю

По дыханью, по касанию ладони.

* * *

Почтовые ящики нам заменил интернет.

Ужался словарь, и почти не осталось газет,

Разбросаны камни, и для созиданья – камней

Почти не осталось.

                                 Как тени в театре теней,

Слова потеряли значенье, отбились от строк,

Отправились по миру, сделались сыпью дорог.

А  жгучесть глагола, питавшего, как молоко,

Забылась легко. Но о ней вспоминать нелегко.

Свобода грешит лобовым откровеньем курка,

Чтоб был ты всегда наготове свалять дурака,

Приклеить улыбку, сплясать на плацу торжества.

Слова не казнят, но прессуют потом – за слова.

То тесно, то зябко им в разноголосой стране.

Коня бы! Но нет его. Как теперь быть на коне?

Скакать бы, найти свято место… А  там – пустота.

И мог бы искать, и не можешь другие места.

* * *

Прищурив око, палец послюня,

Крылатый лучник целится в меня.

Что для него забава, мне – судьба.

Капризно оттопырена губа,

Слегка приподнят дерзкий подбородок,

Что в краску скучных жен и сумасбродок

Вгонял. 

Зачем, их прелести ценя,

Крылатый лучник целится в меня?

Он горд, кружа назойливо, как шмель,

Призваньем бить, не промахнувшись, в цель.

Я не хочу, я не взывал к нему, 

И без него жилось, так почему

Шальной остротой тонкая стрела

Внезапная, как взрыв, как луч, светла,

Страшна, как боль, мучительна, как стыд,

Отпущена уже?!

Уже – летит…

* * *

Простая гамма сложных отношений.

Не доиграв этюд, рояль затих.

Нет ни увещеваний, ни решений.

Заварен кофе только на двоих.

Так хорошо, что большего не надо,

Так близко всё, что незачем спешить.

Легко принять свободу за награду,

И за ошибки жизнь благодарить,

И краем глаза видеть след помады

На белой чашке с тонким ободком,

И тишиной горчинку листопада

Смягчать, как чёрный кофе молоком.

* * *

Раньше ночь будили телеграммы,

А теперь пронзают СМС-ки.

Отпуская, жизненные драмы

Переходят в стадию бурлеска.

Птичий рынок выбьет свой целковый,

И к тебе не далеко, не близко

По старинке – с голубем почтовым –

Полетит последняя записка.

Лёгок взлёт – важнее продолженье.

Есть письмо – а есть к нему постскриптум!

Мой посланник, улучи мгновенье

В вихрях между Сциллой и Харибдой.

Ты в ладонях был ещё послушным,

А взлетев, пропал иголкой в стоге,

Мой почтарь, мой поцелуй воздушный,

От предчувствий сбившийся с дороги.

Соловей

В горле шарик раскатал,

Выдувая трель,

Превратился в чернотал,

Песенку, свирель,

Ручейком и эхом стал,

Ливнем за окном,

Всем, что долго я не знал,

Как назвать потом,

Что в незнанье приняла

За своё душа,

Став прозрачнее стекла

В мыслях камыша.

И казалось ветерку,

Что она легка

Так же, словно на бегу

Пенка молока.

А она, и правда, сев

Около ручья –

Тот же след волны, припев

Песни соловья.

24 февраля 2020 года

* * *

Тучка сверху, крыша снизу,

Свист крылатый в синеве,

Между ними голубь сизый,

День вчерашний в рукаве.

Волны лодочку колышут,

По воде идут круги.

Писем более не пишут,

Как от сердца, – от руки.

Торг ведет быльём старушка:

Как в музее, у неё

Покупаю непрольюшку* –

Трехгрошовое старьё.

Что забыто - то не мило,

Счастье помнится само.

Обмакну перо в чернила

Напишу тебе письмо.

Вышлю в сторону заката,

Номер дома – вся земля,

Ведь письмо без адресата,

Словно лодка без руля.

Может, встретимся однажды, –

Не на век, так на часок.

Ты на краешке бумажном

Черкани мне адресок.

--

* непрольюшка – чернильница

* * *

Ушло, что было впереди.

Пришло: нетленность фотографий,

Волны лекальный амфибрахий

Стихи, которых пруд пруди,

Критичный взгляд на роль ума,

Что с чувством не идёт в сравненье,

И смерти суть – перерожденье,

И жизни – лишь она сама,

И то, как трудно просто жить:

Пить молоко, мечтать на крыше

Без нужды знать, что нам припишут

Те, кто хотят ещё мудрить.

* * *

Что имеешь – то и неси,

На плече натирая кожу.

По-кошачьи урчат такси.

Ветру лужица корчит рожи.

Замыкает трамвай маршрут,

И глаза у рассвета мокнут.

Если могут, любовь  не ждут,

Или следуют… если могут.

Альтер эго, фатум, фантом, –

И не в том она, и не в этом,

Открываясь и в этом, и в том.

Раздарив обещанья лету,

Переулки водицу пьют,

Гулят над конопатым просом.

Если могут, любовь дают.

Если могут – её не просят.