Владислав Китик

Владислав Китик

Четвёртое измерение № 3 (636) от 1 февраля 2025 года

Ничто не сказано за нас

 

* * *

 

Пожухла прошлогоднею бумагой
Листва, и пыль метёт из-за угла,
И жёлтый ветер, как ворчливый скряга,
И мог бы дать, но не даёт тепла.

Но в этом тоже смысл миропорядка,
Его сквозной неволи благодать,
И вычитка, и поиск опечатки,
Чтобы ошибки лета исправлять,

Его запретный плод, медовый пряник
И оправданья рваный лейтмотив.
Так, наконец, в душе живущий странник,
Набив оскому, башмаки разбив

О камни преткновенья, ощущая,
Как выдох схож со сброшенной сумой,
Простит себя за всё, напьётся чаю
И сам поверит, что пришёл домой.

 

 

* * *

 

Я прошлое не в силах изменить,
Но образ прошлого, его гримасы
Я вынужден. За эти выкрутасы
О, Боже, не вели меня казнить,
Когда другие этого хотят.
Всё тот же вид в окне, горшок с алоэ,
Синхрон прибоя с жёлтою скалою,
Гурьба надежд, как выводок утят,
И счастье, как дыханье с перебоем,
И время – цирковой иллюзион,
Смех – как лекарство, если только он
Не злой. И если чувство – то шестое.
Я прошлое смотрю, как cinema,
Чтоб изменять ему под хруст поп-корна.
Стареют вещи. Пятится зима.
Придёт июнь и вишнями накормит.

 

 

* * *

 

Озябло время в жёлтом ноябре.
Листва бежит вприпрыжку за трамваем.
Его маршрут, как правила в игре,
Не так привычен, сколько узнаваем.

Румянец ветра, ветки наголо.
Конфликт уходит внутрь от внешней схватки.
И сохраняют кровное тепло
Итоги года в шахматном порядке.

Расчёт на то, чтоб жертвовать ферзя.
Дорога в перспективе взгляд сужает
В игольное ушко, и в том – стезя,
Что каждый раз на шаг опережает.

 

 

* * *

 

Глухая пора листопада…
Б. Пастернак

По приметам, осень будет длинной.
Каплет с мельхиора дар пчелиный.
Чай – с калиной. Высь небесной синью
Лечит от простудного предзимья.
Снова нет у осени разгадки.
В толще Книги шелест и закладки,
Свод напутствий и колодец правил:
Лечит коринфян любовью Павел,
Кается в прозренье Магдалина.
По приметам, осень будет длинной.
Теплый плед уединён и клетчат.
Боль, стихая, будущее лечит.
Солнце. Листопад. Пора глухая.
Милосердно ветер затихает.

 

 

* * *

 

…Когда отыскан угол зренья…
Арс. Тарковский

…Да хоть глазами огородных пугал:
Лишь яблоки круглы и облака,
И кудри у наследственных лекал.
Жизнь – угловата. Я не перепутал:
Вот росчерк на бумаге – два крыла.
Краеугольный камень – дом зачат с угла.
И в тетиве таится острый угол.
Зигзаг удачи, скрыв свои сомненья,
Повторит ветки розовый излом.
Стекло разбито – режешься стеклом.
Так и выводишь угол –
                                  …угол зренья.

 

 

* * *

 

Запах нагретого солнцем песка
Для антуража – с подвяленной тиной,
Дух флибустьерский в снастях бригантины,
Что со смолою впитала доска.

Здесь ли рождаются песни морей?
Если с поправкой на бриз, то – конечно.
Скука в кафе, растопырены клешни
Ржавого якоря возле дверей.

Чайки воскликнут, и я оглянусь:
Каждая ищет себя в одиночку.
И, уходя, превращается в точку,
Плавно бортами качнув, сухогруз.

Где мы? Здесь нет нас. Запутался след
В море, в пространстве, в лучах листопада.
Нет и не надо? А, может, – так надо?
Ключ затерялся. Остался – секрет.

 

 

В день ангела

 

Как много нужно жить и пережить,
Припомнить, передумать и – забыть!
Сутулюсь, как роденовский мыслитель.
Спустись ко мне, счастливый мой Хранитель,
Чтоб за моё здоровье пригубить.

Нашелести в одесский серый дождик,
Зачем до октябрин я снова дожил.
И вразуми, чтобы достало сил,
То совершить, что совершить я должен,
И то не делать, что не должен был
Я совершать.
                     Люблю твою подсказку:
Кто прав перед собой – один всегда,
Как ночь, как афродитова вода,
Как твой секрет, не преданный огласке.

 

 

Встреча

 

Ночь идёт. Амедео не спится.
Он не бредит, но вряд ли здоров он.
Тень у глаз цвета синьки с корицей.
Он волненьем своим очарован,

Ошарашен, как будто впервые
Он влюблён. И печаль бесхребетна,
А настигла. И мысли пустые.
И блужданья. К холсту на мольберте,

Как к слепому окну, интереса
Нет, как нет для художника ближе
Петербургской гордячки Одессы,
Растревожившей улей Парижа.

Всё вернётся – я верю в приметы, –
Быль и небыль, как тайны подстрочник.
Сохранились молвы междометья
И рисунка стремительный росчерк.

Той, что там, в своих северных далях.
Отслужила любви, как Медея.
Ночь идёт. Я встречал не вчера ли
Тень Ахматовой и Амедео?

 

 

* * *

 

Сбываются стихи…
И лучше в них
Зароков не давать и не пророчить,
И появленье их на свет отсрочить, –
Пока иносказаний голос тих,
Неясен образ, в подсознанье скрытый,
Пока черту он не перешагнёт,
Холодным взглядом в спину не кольнёт,
Не станет зависать безумной бритвой.
Не дай-то Бог по вене полоснёт.

 

 

* * *

 

Всё, что могло быть, сказано до нас:
На полках больше книг, чем книжной пыли.
Те намудрили, те перемудрили,
А те их повторили про запас.

И вот чужие истины зубрят,
Для соисканья лавров книги пишут.
То ты не слышишь, то тебя не слышат.
А чаще просто слушать не хотят.

Но клясться чьим-то именем легко:
Монтень под скукой здравый скепсис прячет,
Ослепший Борхес видит лучше зрячих,
Познав мораль, острит Ларошфуко.

Земля же будет в профиль, как анфас.
Забытое вчера – сегодня ново.
И не молчанье золото, а слово.
Всё сказано до нас.
Но не за нас…