Владимир Узланер

Владимир Узланер

Новый Монтень № 4 (532) от 1 февраля 2021 года

Два поэта

Постаревший Адам. Вместо эпиграфа

 

Мы мчимся по широкой реке жизни, оставляя за собой города и страны.

В каждом городе, в каждой стране мы оставляем улицы, дома и квартиры, в них – память о прочитанных книгах, о людях – знакомых и незнакомых, близких и далёких.

Возвращаясь в пристанища прошлых жизней через двадцать, а то и через тридцать лет, мы думаем, что сейчас излечимся от ностальгии, что нас встретят такие же молодые и задорные друзья, такие же дома и улицы, парки и скульптуры.

От ностальгии мы излечиваемся, но как-то совсем не в ту сторону, я бы сказал – в совершенно противоположном направлении.

Те из друзей, кто пережил все те перипетии в судьбе твоей бывшей родины, которых ты избежал, – постарели не на двадцать лет, а на все сорок.

Они удивляют тебя не только старческими ужимками, другим ходом мыслей, но и возгласами по отношению к тебе: «Как ты, брат, сильно постарел!»

А тебе кажется, что нет. Когда каждый день смотришься в зеркало – не замечаешь ежедневных микроскопических изменений и в самом лице, и в его выражении, в коже, в осанке, да и в характере.

Даже книги, которые ты читал в детстве и в юности и о которых вдруг вспомнил, – тоже изменились. Ты их пытаешься перечитать и... не узнаёшь! Не узнаёшь себя в них. Ибо прочитывая книгу, прослушивая песню, наслаждаясь живописью, ты в них вкладываешь кусочек самого себя, делаешь этакие памятные закладки. Каждое произведение искусства имеет множество интерпретаций, множество оттисков, вариантов, которые создаются через контакт со зрителем или слушателем. Каждая такая копия хранится в человеке, и она может отличаться, и иногда существенно, от оригинала. Со временем она может быть или окончательно разрушена, или частично забыта. Но если ты вновь соприкасаешься с той же самой книгой, картиной, музыкальным прозведением – ты можешь не узнать того, что в тебе было однажды создано. В тебе может быть создана другая копия, которая теперь кажется тебе более приближенной к оригиналу, к истине, чем предыдущая, созданная много лет назад.

Однако излечение от ностальгии может произойти и в лучшую сторону. Когда ты узнаёшь то, что когда-то оставил много лет назад, и тебе кажется, что скульптура, кафешка или домик... узнали тебя. И ты становишься таким же, каким был тридцать или сорок лет назад, когда видел всё это в последний раз. Ностальгия – не что иное, как стремление человека обрести себя бывшего, утраченного. Ты можешь считать себя лучше, чем был когда-то. Но тебе бесконечно жаль тебя того, другого, пусть такого неопытного, нескладного. Тебе кажется, что твой самый близкий человек, самый близкий друг – ты сам, и он вдруг тебя предал, стал другим.

 

* * *

 

Засидевшийся допоздна Поэт, звали его Олег Лунин, захлопнул свой лэптоп, тряхнул головой, резко встал и, шатаясь, направился к холодильнику.

Сегодня был плодотворный день. Он очень устал, но был весьма доволен собой.

Намешав себе коктейль: виски со льдом, колой и ломтиком лимона, он подошёл к огромной стеклянной двери, выходящей на задний дворик, и уставился на луну.

Это был его ритуал – немного пагубный для печени и сосудов, но они пока позволяли ему кое-какие вольности.

Таким вот образом он отделял Поэзию, завязшую на языке, на пальцах, в его бедных извилинах – от реальности, входил в повседневность, а потом закреплял это действо крепким сном.

Когда коктейль был почти допит, он заметил странное колебание за оградой, недалеко от калитки, как будто кто-то ухватился за полотно реальности и вместе с деревьями и кустами слегка встряхнул его, как скатерть, которую хотят разгладить или освободить от крошек.

Его взяло любопытство, он прошёл к калитке. Обычно послушная, мягко открывающаяся, она в этот раз как будто оказала какое-то сопротивление и при этом неприятно заскрипела. Выходя наружу, Олег почувствовал щелчок ветра. Да, это был именно щелчок. Так было, когда его обдавали в специальном устройстве сильными потоками воздуха из узких жерловин, чтобы сдуть пылинки. Он тогда работал в лаборатории на одном предприятии много лет назад.

Олег прислушался, всё было как обычно, ничего не изменилось. Но тут его как будто током ударил резкий выкрик:

– Эй, ты кто? Что ты там делаешь?!

Голос был очень знакомым. Он обернулся. На его «месте», там, где он обычно погружался в реальность из «Душевых Поэзии», с почти опустевшим бокалом в руке стоял мужчина, абсолютно седой, густая борода наполовину скрывала его лицо.

Когда Олег вышел на свет, этот пожилой мужчина вскрикнул и потряс головой, как бы отгоняя наваждение. И у Олега было то неприятное ощущение, когда кто-то пытается тебя копировать, передразнивать. Во всяком случае, он вёл бы себя точно так же.

Потом настала и его очередь так же резко вскрикнуть и так же затрясти головой. Он узнал в мужчине... самого себя, только лет на пятнадцать старше. Со стороны это, наверное, выглядело очень забавно: на лужайке стоят два человека и абсолютно одинаково, как бы дразня друг друга, жмурят глаза и трясут головой – практически одновременно.

Первым опомнился Олег:

– Нет, это т-т-ты что тут делаешь?

Бородатый двойник долго и пристально смотрел на него, как будто не веря своим глазам:

– Странные вещи творятся весной в нашем захолустном городишке.

– М-да... А дом постарел вместе с тобой! – Олег-младший с любопытством разглядывал и дом-двойник. Да, это был его дом, но слегка «подштукатуренный» и какой-то ссутулившийся. – Не угостишь и меня коктейлем? Или нет... позволь мне самому?

Олег-старший немного подумал и, хитро улыбнувшись, сказал:

– Попробуй! Посмотрим, как ты с этим справишься!

Они вошли в дом, и он наблюдал, как Олег-младший спокойно орудовал у него «как у себя дома»: нашёл и виски, и лёд, и лимон, а потом развёл в нужной пропорции два коктейля.

Усевшись в кресла, одно из которых обычно пустовало, они уставились на калитку.

– Что это было? – не выдержал первым Олег-младший. – Ты опытней меня – с тебя и особый спрос.

Его старший двойник улыбнулся:

– Мне всегда нравился твой юмор.

– Взаимно!

– Может, ещё и третий объявится?

– Хочешь сообразить на троих?

Они немного посмеялись. После затянувшейся паузы Олег-старший заметил:

– М-да... Какая-то брешь во времени...

– А может быть, и в пространстве!

– Ты считаешь, что мы находимся в параллельных вселенных?

– Ты читаешь мои мысли! Кстати, ты не против, если я буду звать тебя Олегом?

– О! Как ты узнал моё имя? – улыбнулся Олег-старший.

– Приятно поговорить с остроумным собеседником!

– Учитывая, что это ты пришёл ко мне в дом, будем считать, что я – гостеприимный хозяин, да и это время – моё, и эта вселенная (так, на всякий случай) – моя, а ты – Звёздный Пришелец!

Олег-младший поёжился и достал телефон. Телефон не работал.

Тогда Олег-старший вытащил свой и показал ему часы и календарь. Для Олега-младшего они ушли на тринадцать лет вперёд.

– Знаешь, твои часы немного спешат! – грустно заметил он.

– Да что ты говоришь!? А... на сколько лет?

– Тринадцать.

Они долго молчали.

– Ну, так как ты старше меня на тринадцать лет и знаешь обо мне всё...

– При условии, что мы находимся в той же вселенной...

– Да-да-да! И я тебе не могу сообщить ничего новенького – расскажи, пожалуйста, «брат»... Можно я буду звать тебя братом?

– Не возражаю!

– Расскажи, пожалуйста, что у вас тут новенького?

Олег-старший как-то странно посмотрел на своего младшего двойника:

– Да всё по-старенькому. А про новенькое и говорить не хочется...

– Послушай, а ты всё ещё... пишешь? – Олег-младший напряжённо смотрел на застывшего «старшего брата».

Тот скорчил грустную разочарованную физиономию, развёл руками, но потом неожиданно улыбнулся:

– ...И достиг «небольших» успехов, по сравнению с «братиком»!

– О-о, за это надо выпить!

Они чокнулись и совсем по-одинаковому глотнули освежающий напиток.

– Во-первых, я начал печататься в литературных журналах, о которых ты и мечтать не смел в «далёком своём далеке»!

Олег-старший говорил бодро и по-деловому, он назвал несколько хорошо известных и парочку неизвестных Олегу-младшему журналов.

– Ого! Почитаешь?

Старший Олег улыбнулся:

– Вот с этого и надо было начинать!

Он встал и быстро двинулся к кабинету. Выйдя оттуда с внушительной стопкой журналов, он сделал страшное лицо и деланно зарычал:

– Ну, Олег, держись! Живым тебе от меня не уйти!

– Валяй, валяй!

И Олег-старший начал читать. Такие стихи «его младший брат» никогда не любил. Он вглядывался в довольное лицо своего собеседника, его торжественную декламацию, и от него постоянно ускользала нить услышанного. Тогда он попросил прочесть снова то же самое, но как ни старался – понять ничего не мог.

Олег-старший снисходительно поглядел на него и, дружески похлопав его по плечу, сказал:

– Я вижу, ты отстал от этих стихов... м-м-м… лет эдак на тринадцать!

– А тебе самому нравится то, что ты написал?

– Конечно! Но самое главное, это нравится редакторам толстых журналов.

– Глав.вредам?

– Ха-ха-ха! Узнаю себя. Боже, каким я был ершистым тринадцать лет назад!

– Да, тебе когда-то нравилась свобода. Любой, кто посягал на неё, отвергался – мягко, но бесповоротно. Ты никогда не любил, чтобы тобой понукали, пытались навязать своё мнение, пытались тобой манипулировать, загнать в угол. Олег, что с тобой стряслось?!

– То же, что произойдёт и с тобой! – грустно улыбнулся «старший». – Я думаю, имею право тебе сказать, что всё, что ты писал когда-то – это такая галиматья! Ни один уважающий себя журнал никогда это не опубликует.

– Осторожно! Ты пытаешься навязать мне своё мнение! Ты знаешь, чем это может закончиться.

– И что же, ты так вот растворишься в темноте, как и появился оттуда? Так и не допив коктейля?

Олег-младший допил коктейль и протянул пустой бокал:

– Давай ещё по одной!

Олег-старший посмотрел на него внимательно с горькой улыбкой:

– Тебе я намешаю, а мне, пожалуй, хватит. Я и так вдвойне превысил свою норму. И тебе советую – полегче с этим делом, а то и у тебя заведутся печёночные колики.

– Хорошо. А я пока пойду принесу то, чего тебе сейчас не хватает. Вместо коктейля.

Олег-младший встал, прошёлся по такому привычному дому. Было видно, что недавно сделали ремонт, однако все его любимые вещи были на месте. Не было на месте только распечатки его стихов, которые он делал на всякий случай, если случайно его компьютер «накроется». Он тогда залез и в компьютер, с удовольствием заметив, что, несмотря на то что сам он изменился, пароль остался прежним. В папке с его работами были только стихи за последние пять лет.

Он вышел во двор, принял очередной коктейль от «старшего брата» и, сделав большой глоток, спросил:

– Брат, а где твои ранние стихи?

Наступила неловкая пауза.

– Понимаешь, я удалил всю эту галиматью. Мне было просто стыдно за всю ту муть, которую я написал когда-то. Конечно, графоманство полезно для становления поэта, как полигон для испытаний. Но наступает момент, когда нужно оставить только результат всех поисков и стремлений, а ненужные черновики и стихи, которые, по сути, были подопытными кроликами, – уничтожить. Полигон сравнять с землёй. Этот детский лепет могли использовать твои, то есть наши, враги.

– Ты называешь мои стихи галиматьёй? И с каких это пор ты стал бояться своих недругов? Разве тебе не наплевать на чьё-то мнение?

– Пойми, я – уже не ты, а ты – ещё не я!

– Подожди! – воскликнул Олег-младший. – У меня было много загашников «на облаке».

– Не ищи их. Я всё удалил. Правда, их копии можно найти у Галиной сестры, но она их никому не даёт. Ей разрешено давать только копии этих копий... этой галиматьи.

– Причём тут Галина сестра?

– Это ты, вернее, мы дали ей такое указание. Конечно, не ей, а Галине, но... – Олег-старший осёкся. Перед смертью она передала всё своей сестре.

Олег-младший резко посмотрел на него, и «старший» опустил голову:

– Ну вот, не хотел ничего тебе говорить «из твоего будущего», но пришлось.

– Когда это произошло?

– Больше от меня по этому поводу ты ничего не услышишь. Незачем тебе знать будущее, тем более, что ты и так уже узнал очень много не нужных для себя вещей.

Повисла тягостная пауза.

– Зачем ты это сделал? Ведь твои недруги не могли до них добраться?!

– М-м-м. Прости, я просто... сжигал мосты. Я... обретал нового себя. Мне нужно было полностью вычеркнуть тебя, то есть себя, из прошлого.

Олег-младший молча встал, прошёл на кухню и принёс оттуда огромный кухонный нож:

– Что ж, почему бы тебе не «вычеркнуть» меня, прямо сейчас? Чирк по горлу – и нет ненавистного.

– Олег!..

– Но учти, убив меня, ты сам перестанешь существовать.

– Олег... Прости меня, но, как видишь – я смог. Я – существую, а тебя – нет!

Младший Олег резко приставил нож к горлу «брата»:

– Почему бы мне тебя не «чикнуть» и заново, по-другому прожить эти тринадцать лет? Так, как я этого хочу!

– Олег, не делай глупостей! Ты и прожил их уже так, как хотел. Ведь я – это ты! И в-в-вообще, ты можешь нарушить причинно-следственный континуум реальности.

– Что?! Ха-ха-ха! Какие умные слова ты знаешь! Да ты сам давно уже нарушил этот... как его... причинно-следственный континум.

– Континуум...

– Вот именно! Я – не причина тебя, а ты – посмотри на себя, ты – не следствие и не продолжение меня! Ты забыл, как нумеровал и хранил каждое своё стихотворение? Ты ставил дату под каждым произведением. Для тебя это было важно! Каждый год, каждый месяц, каждый день – ты был другим. Твои стихи были слепком души – в этот день, в этот час, в эту минуту! Твои точные копии. И тебе было очень важно помнить самого себя, в каждом оттиске реальности, отпечатанной в стихах! Ты не мог поднять нож на себя самого – вчерашнего или прошлогоднего. Все «они-мы» имели такое же право на существование, как и ты теперешний, настоящий… и завтрашний. «Настоящий» – в смысле времени, а не в смысле... качества!

Он с грустью смотрел на своего седого двойника:

– Посмотри на себя! На кого ты стал похож! Где мы все – прошлые? Ты нас всех уничтожил. Я – твоё единственное прошлое. Но и мне, как видно, ты не рад.

– Не говори глупостей! Они были не качественными! Начинающими! Недоучками!

– Они дали тебе дорогу. Хотя бы для себя самого ты должен был оставить их в живых.

– М-м-м. Перестань так говорить! Я просто уничтожил не достойные нас стихи.

– Ну-ка, дай свои «гениальные» стихи. – Олег-младший выхватил.

– Осторожней!

– Боже! Ты только посмотри на это! Ни одного знака препинания, ни одной заглавной буквы. Так, конечно, проще писать – ни одна тварь не будет тебя тыкать носом в пропущенные и лишние запятые.

– Да я вовсе и не из-за этого! И вообще, я уже знаю грамматику намного лучше тебя. Ты не понимаешь! Так теперь пишут все. Это очень современно.

– А потом не могут правильно прочесть свою собственную «галиматью». Не знают, где заканчивается предложение, а где начинается. Где вопросительный знак, где – восклицательный!

– Автор знает стихи как свои пять пальцев!

– А читатель, который читает эти журналы? О нём ты подумал? Сначала он должен разобрать – что ты написал, а потом – о чём!

– Это ты их не понимаешь! Ты прибыл сюда из другого времени, другой реальности и пытаешься всем навязать свои устаревшие предрассудки. Оставь своё Ретро при себе. Настоящие поэты меня понимают и ценят.

– Или делают вид, что понимают. Ты забыл старую добрую сказку о Голом Короле?

– Ну, знаешь! В древнееврейском алфавите тоже нет гласных, однако все обходятся без них.

– Звучание многих слов было из-за этого утеряно. Потом пришлось придумывать специальные символы, чтобы не утратить правильное произношение молитв! Знаки препинания появились, чтобы вразумительно передать предложения на бумаге! Главная же ваша цель – избежать вразумительности.

– Отсутствие знаков препинания позволяет впитывать стихи на подсознательном уровне.

– Отсутствие знаков препинания позволяет читать их монотонно.

– Да, и в этом тоже проявляется современная поэзия.

– Не дай бог, кто-то услышит эмоции читателя и декламатора!

– Эмоции мешают воспринимать современные стихи. Слово – вот первокирпичик поэзии, а всё остальное – архитектурные излишества. Монотонное чтение стихов действует на читателя как мантра, которая позволяет погрузиться в транс и постигать поэзию изнутри.

– То есть не важно, что там написано. Главное – чередование звуков, пусть даже и бессмысленных, но фонетически красивых.

– Ты, брат, зря иронизируешь. Такая поэзия тоже существует. Правильно подобранная Поэзия Звучания! Фонетика действует как музыка – музыка слов, музыка поэзии. Я, правда, до этого ещё не дорос, но я к этому стремлюсь. Это очень сложная наука.

– Извини меня, но это всё что угодно, только не поэзия! – Олег-младший уже задыхался от бессилия.

– Это тоже поэзия, поэзия для избранных, кто понимает, кто слышит.

– Или делает вид, что понимает и слышит. Мы опять возвращаемся к старому Голому Королю. Для чего тогда вообще нужен русский язык? Запиши иностранную речь русскими буковками, вот тебе и будет современная поэзия.

– Ты всё упрощаешь и уничтожаешь!

Младший Олег продолжал вчитываться в бесконечный поток слов, текущий, как широченная река, без порогов и быстрин, поворотов и водопадов. И он сделал последнюю попытку:

– Брат! А что сталось с нашими оригинальными рифмами?! Ты ими когда-то так гордился!

– Это тоже анахронизм! Все рифмы вычерпаны! Русский язык, как оказалось, не был таким уж «неисчерпаемым»! Главное в современных стихах – ритм! Ритмический стих – вот авангард современной поэзии.

– Авангардом он был уже 15 лет назад, если не раньше. Теперь он стал главенствующей линией поэзии. Настоящих поэтов уничтожили критики, статьи, где их поливали грязью, осмеивали, обзывали вонючками! Помнишь?

Олег-старший улыбнулся:

– Да. «Мал поэт, да вонюч». Миша, кстати, отличный парень, замечательный автор. Пытался извиниться за те слова.

– Но закончилось тем, что ты подобострастно стал извиняться перед ним за те стихи, за того поэта-вонючку.

– Олег, перестань!

...

 

Эпилог

 

Вдруг опять тряхануло.

– Ух ты! Да, брат, три коктейля даже для меня – перебор!

Однако никакого ответа от «старшего брата» не последовало. Олегу стало страшно.

– Олег! Брат!

Никакого ответа. Да, подумал он, наверное, кто-то вправил этот «пространственно-временной вывих» на место. А не попробовать ли ещё раз? Не подтолкнуть ли этот самый континуум своей несмазанной калиткой на скользкий путь?

Он попытался открыть калитку, но та... не поддавалась. Более того, когда Олег попытался перелезть через неё, он уткнулся коленом в какой-то упругий невидимый пластик. Он прошёлся вдоль всего забора – тот же эффект.

Олег посмотрел на звёзды, но никаких звёзд на небе не было. Не было и самого неба.

Он был в каком-то замкнутом пространстве, некоем рождественском стекляном шаре. Более того, вокруг него громоздились такие же шары, где находились незнакомые люди с растерянными лицами – каждый в замкнутом своём мирке. Впрочем, потом он увидел и нескольких себя: кого-то помладше, кого-то постарше.

Это была своего рода свалка истории, но истории не с большой, а с маленькой буквы. Вернее даже... свалка отработанных прошлых жизней, «подопытных кроликов», как выразился его «старший брат», «мусор», никому не нужный материал. Мирки валили, как снег, и потом стали спрессовываться под неумолимыми шагами времени. Пространственно-временной континуум расчищался для Будущего. А сами они уже не имели никакого значения.

 

24 июля 2018, Кингстон, Онтарио

 

Иллюстрации:

рисунки Петра Панова.