* * *
Я
и зеркало.
То есть –
я
и я.
У каждого тишина своя.
У каждого темнота своя.
Друг перед другом –
я
и я.
У меня сигарета
и у меня сигарета.
Спрячу её –
никого нету.
Ни меня,
ни меня.
Ни огня,
ни огня.
Огонёк сигареты –
зрачки, как трубы.
Огонёк сигареты –
добрые губы.
Ещё затянулся…
Ещё раз…
И снова –
лицо в темноте,
как в тишине слово.
Огонёк сигареты.
Дымок кривой.
Вглядываюсь пристально
в себя самого.
Слушай, я!
Что за кислая мина?
Давай говорить,
как мужчина с мужчиной.
По моим глазам
нелегко разгадывать –
давай-ка сам
душу выкладывай…
Огонёк сигареты.
Дымок кривой.
Я
и я.
И нет никого.
Огонёк сигареты.
Раз…
Два…
Три…
Вот – душа моя.
Смотри.
Смотри!
Видишь, какая?
Руками не тронь!
Поздно – схватил я.
А это – огонь.
Огонёк сигареты
звёздами в стороны.
Быстро склевали их
чёрные вороны.
Дёрнулся в судороге
дымок кривой.
Темь.
И тишь.
И нет никого.
Темь
и тишь
свалились глыбой.
Спички…
Спички…
Спички найти бы.
* * *
Нарисую лес и речку,
Парочку весёлых крыш,
Нарисую человечка –
От цветка не отличишь.
Я, взрослея, не взрослею.
До сих пор во снах порой
Вижу злобного Кощея
С подлой Бабою Ягой.
До сих пор я вижу звёзды
В свежевыпавшем снегу.
Почему-то стать серьёзным,
Как другие, не могу.
Нарисую лес и речку,
Парочку весёлых крыш,
Нарисую человечка –
От цветка не отличишь.
* * *
Ей стать бы кому-нибудь близкой,
Впитать в себя мысли и чувства…
Ей стать бы любовной запиской,
Стать песней весёлой... иль грустной.
Она была белой и чистой,
Не знавшая красок и строчек…
Огонь был красив и неистов,
Был весел, был нежен и сочен.
Светилась в глазах его радость,
Был ярок он, полон был силы.
Взглянула… и с первого взгляда
Она, запылав, полюбила.
Я видел, как он её обнял,
Как он целовал её плечи…
Они были счастливы оба…
Минуту… но в ней была вечность.
И было ей вовсе не страшно
Собою испытывать вечность…
Она была просто бумажкой,
Я ею растапливал печку.
Она была белой и чистой.
Впитать могла б мысли и чувства…
Не стать ей любовной запиской…
И песней весёлой... иль грустной.
Она была пылкой и верной,
Познавшая в пламени радость.
Завидую ей. Я сгорел бы…
Но вспыхнуть для этого надо.
* * *
Тёплый снег кружит, пьяня.
Может, скоро вьюга злая?..
Как ты можешь знать меня,
Если сам себя не знаю?
Подо льдом волненье рек –
Их движенье не заметишь.
Может, добрый я, как снег,
Может быть, колюч, как ветер.
Под пьянящей теплотой
Нежности твоей и снега
Каждый шаг спокоен мой,
Но мне хочется побегать.
* * *
Похорони меня
в глухомани
своей души.
Похорони меня.
Свежим снегом
могилу мою припуши.
Похорони меня.
Ярким солнечным светом
могилу покрой.
Похорони меня.
Все несчастья твои
унесу я с собой.
Похорони меня.
Пусть могильный мой холм
будет нищенски строг.
Похорони меня.
Положи только камень большой,
чтобы встать я не мог.
Похорони меня.
Усмехнувшись,
одну лишь слезу урони на краю.
Похорони меня.
И один нераскрытый цветок
положи на могилу мою.
Похорони меня.
Чтоб на снежной груди моей
был он от смерти храним, –
похорони меня, –
согревай его вечно
дыханием тёплым своим.
Похорони меня.
Похорони меня.
Похорони.
* * *
Пробрал меня ветер до самых костей.
Пришёл я домой и улёгся в постель.
Спокойно текла моей крови река...
И вдруг я почувствовал рядом врага.
Во тьме затаился невидимый враг –
Окутал меня одиночества мрак.
И мне говорит он: «О, мой господин,
Сейчас мы с тобою один на один.
Доверься – тебя никогда не предам.
Входи в одиночества сумрачный храм.
Чтоб спрятаться сердцу, есть мгла и гранит,
А душу – тоска ледяная схранит.
Пусть ветер завистливый бьётся в окно,
Никто не увидит нас – в храме темно.
Выкладывай всё, ничего не храни,
Никто не услышит нас – мы тут одни».
Вошёл в его храм я. И будто ослеп.
Сказал ему: «Это не храм – это склеп.
Боюсь я тебя и твоей темноты».
А он мне: «Не бойся, ведь я – это ты».
Так больно сдавил моё сердце гранит,
Горячую душу тоска леденит.
И я заметался, как пойманный зверь,
Ищу темнотою укрытую дверь.
И враг мой сказал: «До чего ж ты горяч.
Тебе тяжело – ты немного поплачь».
Взглянув в темноту, я ответил врагу:
«Я плакать от боли своей не могу.
Могу, забывая про гордость и стыд,
От счастья заплакать, по-детски, навзрыд».
И враг отступил. Всё же, мрачность храня:
«Бываешь ли счастлив?» – спросил он меня.
Очнулся я. Комната света полна.
И яркое солнце стоит у окна.
«Давно тебя жду», – мне оно говорит.
И я, как ребёнок, заплакал навзрыд.
* * *
Мысль моя неудержимо,
Всё скорей, скорей, скорей,
Кружит тенями снежинок
Под ногами фонарей.
Миг свеченья неизбежен –
Накалилась добела...
И душистым снегом свежим
Тихо землю обняла.
* * *
Земля была вся в снегу.
Белая-белая.
И такое же небо.
И между землёй и небом
не было границы.
Но была разница.
Только в том,
что земля –
это земля,
а небо –
это небо.
Мы стояли в самом центре земли.
Она сказала:
«Давай уйдём в небо.
Пойдём-пойдём
далеко-далеко,
пока не придём в небо».
Я подумал,
что это было бы действительно хорошо –
сходить в небо;
но ведь это так далеко;
можно и не дойти;
даже точно, что не дойдёшь.
Я сказал:
«Не балуйся.
Не надо».
А она пошла.
Легко-легко.
Она такая маленькая, лёгкая.
Я пошёл за ней.
Тяжело.
Глубоко утопая в снегу.
Я такой большой, тяжёлый.
Она оглянулась и сказала:
«Оставайся на земле.
Ты не дойдёшь.
Ты не веришь,
и потому такой тяжёлый.
Ты не дойдёшь».
И ушла.
Я хотел бежать за ней,
но не смог,
потому что провалился в снег по пояс.
Я долго-долго смотрел ей вслед.
Она была уже далеко-далеко.
Так далеко,
что мне показалось –
она уже идёт по небу.
А потом от неё прибежал вечер
и
ничего не сказал.
Я похолодел –
неужели потерял её навсегда?
Но скоро от неё пришла ночь
и сказала:
«Смотри».
И я увидел, что вокруг меня белая земля,
а над землёй –
чёрное небо.
А над самым горизонтом –
звезда.
Я узнал её.
И, быстро выбравшись из снега,
пошёл в небо.
Легко-легко.
Не проваливаясь.
Потому что я был лёгким,
как ребёнок.
* * *
Ветер поднялся порывистый рано,
Мается, полный неистовых сил...
Вот уже небо – тяжёлое, рваное –
Обессилевший день уронил.
Носится снег. При дороге растерянно
Путником, сбившимся в бурю с пути,
Мечется тонкое голое дерево;
Хочет уйти... и не может уйти.
Борются с вьюгой озябшие плечи,
Руки находят последний изгиб...
Тяжкою ношей придавленный вечер,
Так и не выпрямившись, погиб.
Падают ветер и снег от усталости.
Дерево стонет… Как боль превозмочь?..
Нет, не надо, не надо жалости –
Дерево выстоит в эту ночь.
Выстоит в эту и в те – другие...
Ветер устало улёгся во тьму...
Дерево спит. Видит сны голубые...
Тише... Дайте погрезить ему...
* * *
Взобравшись по лесной тропинке
И подперев сосну плечом,
Приятно наблюдать снежинки...
И думать... думать... ни о чём...
Потом спуститься в город яркий
И накануне Рождества
Бродить по улицам и в парке,
И чуять радость естества...
Злой царь… Волхвы… Звезда повисла…
Всё в сказке дивно неспроста…
А в чьём рожденье больше смысла –
Снежинки?.. Дерева?.. Христа?..
© Владимир Роберта, 1965–2021.
© 45-я параллель, 2021.