Владимир
Ковенацкий

* * *

Тлеет небо, лужи, сырость,

Облетает старый вяз.

Я по улице, где вырос,

Прохожу в последний раз.

В подворотне тьма густая,

Дворник шаркает метлой,

Павших листьев подметая

Золотисто-красный слой.

* * *

Автобус похоронный

К подъезду подкатил

В реке, густой и сонной,

Плеснулся крокодил.

В нахмуренное море

Уходят паруса.

В готическом соборе –

Органная гроза.

Восходит шар огромный

Над улицей сумной.

Автобус похоронный,

Неужто он за мной?

* * *

Мы сидели в угрюмой каморке

За бутылкой плохого вина,

И глядел, неподкупный и зоркий,

Чей-то глаз из ночного окна.

Всё призывней неслось из-за двери

Грустно-сладкое пенье сирен,

И зеленые юркие звери

Пробегали по сырости стен.

Завывала и пенилась вьюга,

Рос на улице снега настил,

И в глазницах печального друга

Было видно мерцанье светил.

* * *

Над городом щербатая луна

Повисла, словно крышка от кастрюли,

И парочку мои шаги вспугнули.

Немудрено, ведь в городе весна.

У кошек завершается сезон,

Мелькают тени в сумраке неплотном,

Кричать и драться свойственно животным,

Таков биологический закон.

Меняется мой город на глазах:

Там, где ютился домик симпатичный,

Теперь пустырь зияет непривычный,

Весь в мусоре и битых кирпичах.

Здесь возведут, наверно, дом жилой,

Где совершатся новые зачатья,

И тех людей уже не буду знать я –

Ведь я почти на финишной прямой.

И будут ли они счастливей нас,

Наследники грядущего прогресса,

Занятно б знать! Но времени завеса,

Увы, непроницаема для глаз.

Песнь о диване

Герой добывает в полёте

И славу, и орден, и чин,

А я по наследству от тёти

Старинный диван получил.

Припев:

Ах диван, мой диван,

Мой старинный диван,

Я люблю тебя нежно, как сын.

Ты звучишь, как рояль,

Ты зовешь меня вдаль

Нежным звоном упругих пружин.

Ура, окупились усилья,

Не зря я потел до сих пор,

К дивану приделаны крылья,

Колёса и мощный мотор.

Припев.

Пусть ходят под окнами воры,

Пусть злится сосед-живоглот,

Меня в голубые просторы

Уносит диван-самолёт.

Припев:

Ах диван, мой диван,

Мой старинный диван,

Я люблю тебя нежно, как сын.

Ты звучишь, как рояль,

Ты несешь меня вдаль

Нежным звоном упругих пружин.

* * *

Отчего бывает так, не знаю,

Но приходит вдруг издалека

Злая, непонятная, глухая,

Иррациональная тоска.

И тогда, её придавлен силой,

Верный штихель выронив из рук,

Вижу вместо лиц – свиные рыла,

Вместо речи слышу мерзкий хрюк.

И мечусь по городу я шало,

Зданья пролетают, точно сны,

И готов заплакать я устало

На груди у каменной стены.

* * *

Я Вечности принадлежу. Она

Меня содержит. По её заказу

Линолеум я режу по ночам

И складываю столбиками строчки.

Я Вечности принадлежу, а людям

(Не всем, конечно) это невдомёк –

То форму на меня они оденут

Солдатсткую, то выльют на меня

Своих суждений тёплые помои,

То оштрафуют за проезд свободный

В троллейбусе... Но Вечность – за меня!

Автопортрет

Из глуби зеркала глядит

Мужчина средних лет.

Разносторонний эрудит,

Художник и поэт.

Немного отрешённый взгляд,

Немного свёрнут нос –

Закономерный результат

Того, что перенёс.

И можно (в этом нет беды)

Сказать наверняка –

Не гладит клочья бороды

Лилейная рука.

Плоды земные любит он

И выпить не дурак.

И ценит он здоровый сон

Превыше всяких благ.

Добавим блеск очков – и вот

Покорный Ваш слуга...

Лишь над челом недостаёт

Лаврового венка.

* * *

Нет, ты не блоковская дама,

Не носишь чёрного платка,

На всё ты смотришь очень прямо

И в рассуждениях кратка.

Ты вся – обыденность и проза,

Глаза не искрятся твои,

Ты не диковинная роза

В бокале чистого аи.

Так отчего, когда услышу

Твоих стук лёгких каблуков,

Тверёзому, мне сносит крышу,

Да так, что плакать я готов?

* * *

Ползёт рассвет на смену мраку,

И, скрыв животную тоску,

Мы поднимаемся в атаку

По офицерскому свистку

Ты не узнаешь, мама, сына,

Ты – мужа, милая жена:

Питекантропья образина

Огнём убийства зажжена

Вот я бегу – космат и страшен,

Забыты принципы добра,

И кровью плоский штык окрашен,

И грозно хриплое «ура»!

* * *

Когда заведут голоса непогоды

Тоскливую песню (в ней холод и страх),

Ко мне обогреться приходят уроды

И шумно галоши снимают в сенях.

Я искренне рад посетителям странным.

Поставлю им чаю, нарежу лимон,

Сажусь в их кругу за душистым стаканом

И слушаю говор их, смутный, как сон.

Даю посмотреть им гравюрные папки,

Любовно они разбирают листы,

Потом надевают промокшие шапки

И молча уходят в кромешность и стынь.

* * *

Вот пришла весна опять,

Расцвела природа.

Снова некого обнять

В это время года.

Скоро буду все равно

Лысым как коленка.

Жизнь похожа на кино

Студии Довженко.

Сумерки

Синие сумерки гуще,

Месяца дужка видна,

Нежные трели лягушек

Напоминают – весна.

В небе усталая сонность

После тревожного дня,

Тихая – ах! – просветлённость

Вновь посетила меня.

* * *

Что-то важное забыл я,

Не могу припомнить что:

То ли съесть сырок с ванилью,

То ли вычистить пальто.

Может, сбегать на Покровку

В кулинарный магазин?

Может, выпить поллитровку

С исполнителем картин?

Что-то важное. Но что же?

И припомнить нету сил.

Вспоминаю. Боже, Боже!

Самого себя забыл.

* * *

Я жил в задымленном бараке,

В туманном мире детских грёз.

Сквозь песни пьяные во мраке

Стонал далёкий паровоз.

Плыла колючая ограда

В закатной тусклой полосе.

Солдаты Рейха и Микадо

Маршировали по шоссе.

Кружились вихри снежной пыли,

Мерцали джунгли на окне…

И слышал я: того убили,

А ту раздели при луне.

Монархический романс

Прозвучал таинственно и нежно

На балконе голубиный стон.

В мантию закутавшись небрежно,

Император вышел на балкон.

Возле самодержца не стояли

Стражники с оружьем под полой.

С набережной узкого канала

Дворник помахал ему метлой.

И, как провинившиеся духи,

Медленно с уходом темноты

Расползались пьяницы и шлюхи

И вконец охрипшие коты.

Наступила утренняя свежесть –

День и ночь связующая нить.

Сумасшедший добрый самодержец

На рассвете вышел покурить.

Дорога в Никуда

Луной щербатолицей

Неярко озарён

И лужами искрится

Накатанный гудрон.

В кюветах, точно в трюмах,

Качается вода.

Лежит в полях угрюмых

Дорога в никуда.

Полны кюветы эти

Следами тьмы и лжи.

Невскормленные дети,

Обоймы и ножи.

Тела автомобильи,

Ни стекол, ни колёс,

Бутылки в изобилье

И всяческий отброс.

Кто по дороге шёл той,

Запомнит ветра стон

И под луною жёлтой

Искрящийся гудрон.

И указатель справа

Прочтёшь не без труда –

Написано коряво:

«Дорога в Никуда».

Мадонна

Осенний ветер тучи громоздит

На небе блёклом и уже уставшем

Пылать горячей летней синевой.

И пасмурность смывает очертанья,

На рыжие деревья и поля

Набрасывая тихо паутину,

Вуаль полупрозрачную как сон.

В леваде-загородке у конюшни

Гнедая кабардинская кобыла

Покойно сено жёлтое жует,

Хватая стебли мягкими губами,

Копыта врыв в истоптанную грязь.

А вкруг неё, разбрасывая слякоть,

Весёлый, золотистый, горбоносый,

Встречая осень первую свою,

Короткохвостый носится жеребчик.

То изгороди серый шест грызнет,

Мосластые расставив ноги, то

Кобыле в пах сует мордашку, но

Она едва на сына поведёт

Огнисто-тёмным материнским взглядом.

Корявый дед в затасканной спецовке,

Размахивая цинковым ведром,

Выходит из конюшенного мрака.

«Как звать их, дед? Я не был здесь давно!»

Дед улыбается, и из морщин

Встают усы прокуренные дыбом.

«Кобылка – Доля, Дельный – сын её».

И солнце пробивает туч заслон

Забытым, чуть ли не весенним светом,

И исчезает мягкая вуаль,

И всё вдруг загорается пожаром

Звенящих отражений и цветов,

И над кобылой, медленно жующей,

Качает ветви тонкая берёзка,

Обмётанная тонкою листвой.

Король Сатурна

Я личность очень незаметная,

Хоть и устроился недурно.

Есть у меня мечта заветная –

Стать императором Сатурна.

Сижу, входящих лица путаю,

Обед невкусный ем в столовой,

И всё мне кажется, как будто я

Красавец в мантии лиловой.

Я бал в честь короля Меркурия

Устроил на кольце планеты.

В сосудах ароматы курятся,

Сверкают гости, разодеты.

Кусочки звёзд в оправы вставлены,

Как отшлифованные камни…

Ох, размечтался, крыса старая,

На партсобрание пора мне!

Чёрные мысли

Чёрные мысли,

Жёлтые окна.

Тучи осклизли,

Время промокло.

Мир жёлто-чёрный

Тяжек, как молот.

Дождь тошнотворный,

Холод, ой, холод!

Человек с головой коня

Дождь и ветер скреблись в окно,

Было страшно мне и темно,

В эту ночь посетил меня

Человек с головой коня.

Он пришёл разогнать тоску

И принёс бутыль коньяку.

Стало нам веселей вдвоём.

Он сказал мне: давай споём!

И запели мы Ермака –

Задушевно, не в лад слегка,

И пронзительный ветровой

Был аккомпанементом вой.

На заре ушёл от меня

Человек с головой коня.

Если б он не пришёл помочь,

Я б повесился в эту ночь.