* * *
Мой друг был странный человек,
Он путал город, год и век,
Закончив ГИТИС и МГИМО,
Не узнавал себя в трюмо.
Он жил, как в дудочку свистел,
При деле был и не у дел,
Ходил с крестей, вставал в обед,
И чистил чёрный пистолет.
Он был безумен и лукав,
Он прятал лезвие в рукав,
И на шузы, что было сил,
Бархоткой глянец наводил.
Он был с удачею на ты,
Его не трогали менты,
Был в кабаках ему открыт
Неограниченный кредит…
...на ветер не бросая слов,
Всегда спокоен, но суров,
Припоминая Колыму,
Он не был должен никому.
* * *
...Моя усталая спина,
Как не открытая страна,
Где горы, как извивы мышц,
Где ни провинций, ни столиц…
Смотри, мой загорелый торс
Лежит, как остров Барбадос,
Один среди покатых волн,
Ещё не принятый в ООН.
Там, на подобье бороды,
По всей горе растут сады,
И, дым стремя за океан,
Как трубка, пыхает вулкан…
Возьми теодолит стократный
И нанеси меня на карты,
Добавь на маяках огня
И мною назови меня.
И, обойдя меня по кругу,
Найди лесистую округу,
Там, на скале, забытый храм
Тоскует по твоим рукам.
* * *
Мы с судьбою сыграли вничью –
Я не стал основателем рода.
В час, когда заскулит непогода
Я уйду от собак по ручью.
Для меня не срубили острог,
Для меня не воздвигнули трона,
Всё отдам я, и соль, и патроны,
Только нож затолкаю в сапог.
Только нож не отдам никому,
Будет нож – будут соль и заряды,
И кожух, и таёжные клады,
И вагон в паровозном дыму.
А потом – безымянная даль
И проход на китайской границе,
И чужие раскосые лица,
И лихая портовая шваль.
Всё забуду, и плен, и войну,
И сапог, что оставил в капкане…
В старой джонке на рейде в Даляне.
Оседлаю тугую волну.
* * *
Живущий в каменном мешке,
Мечтавший жить на Барбадосе,
Он носит крест на ремешке,
Но Бога ни о чём не просит.
Он помнит смутно «Отче наш»,
Не блещет мудростью суфийской…
Он курит трубку «калабаш»
С ядрёной смесью латакийской.
Ни царь, ни гений, ни герой,
Рассудок не терял в азарте,
Но было так, что жил порой
Тем, что играл на биллиарде.
Хоть прикуп знает иногда,
Но так и не успел нажиться,
Ночные любит города,
И спать по Гринвичу ложится.
Он видит звёзды даже днём,
Живущий в каменном колодце,
Но стоит пожалеть о нём –
Ведь он почти не видит солнца.
* * *
Ветер ставней стучит, как теряющий ход метроном.
Кто заводит его, и какими ключами – не знаю…
Виноградные лозы вползают ночами в пустеющий дом,
А потом на рассвете назад уползают.
Говорят, жёлтый полоз живёт под порогом при входе в тот дом.
Я не видел его, но тогда кто же пьёт молоко из фаянсовой чашки.
Да и сам я в его неподвижных зрачках зыбок, словно фантом,
Словно гость запоздалый, незваный, никчемный и зряшный.
Говорят, что когда-то и вправду я был молодым,
Но однажды меня у ворот городских обобрали менялы,
И теперь в том дому я имею лишь право на дым,
Пряный дым, что от углей хромого в заплатах мангала.
* * *
Если Суд неминуем, пускай же Всевышний Судья
По новой меня призовёт из полынного праха,
Пускай, как и встарь, возвращая на круги своя,
Вновь кружит меня в переулках холодная Прага.
Если есть у Создателя каждому план на потом,
Пусть устроит, что б стал я не Цезарем, и не Улиссом с Итаки,
Пусть я стану большим многомудрым котом,
Чтобы жить в Златой Праге, у антиквара в старинной лавке.
Я любил бы лакать молоко из пиалы династии Минь,
И дремать в мягком кресле времён Габсбургов или Бурбонов,
И, как визирь, взирать с антресолей на знатоков и разинь,
И листать вечерами Плутарха или Страбона.
Я любил бы смотреть, как лукавят факир и жонглёр,
А потом до утра по клеймёной гулять черепице,
Чтобы слышать порой, как из Прашной, с немыслимых пор,
Песню Сольвейг поёт мне вдогонку слепая певица.
17 июня 2013 года
* * *
В сторону моря лишь изредка смотрит старик –
Ялик рыбачий пошёл на столярный верстак.
Белая чайка вопит вопрошающе:
– Тик?
Чёрная чайка, помедлив, ответствует :
– Так!
Если внимательно вслушаться в чаячий крик,
Можно проведать, что в сердце скрывает рыбак…
Белая чайка вскричит с удивлением:
– Тик?
Чёрная чайка ответит задумчиво:
– Так!
Незачем в гиблое море ходить напрямик,
Только за рыбою, иль за товарами, но не за так.
Белая чайка клекочет уверенно:
– Тик!
Чёрная чайка лишь вскликнет от горечи:
– Так?
Гребни седые, дырявые сети, текучий песок
Всё неминуемо втянет в воронку циклон.
Белая чайка за стаей метнётся
наискосок,
Чёрная чайка в закатный уйдёт небосклон.
«Успейте хоть что-нибудь спеть, хоть в полголоса,
До грохота в дверь, до команды «подъём»
Александр Брунько
* * *
Ваш аккаунт взломает в пятнадцатом веке
Органист из собора Нотр-Дам де Пари.
Ваши дети родятся при хане Узбеке,
Вашей тёщею станет мадам Бовари.
Вам кредит будет выдан пушниной и мёдом.
(ВПШ. Краткий курс. Натуральный обмен.)
И отводит привычно свой взгляд воевода.
Потому, что купец подпилил свой безмен.
Завершится сей век чехардою формаций.
Строй на строй, баш на баш, и закон на закон.
Ужаснётесь, увидев, как джинсовых граций
На аркане уводят в османский полон.
Будет пир на весь мир, где Нерон, виночерпий,
Будет потчевать всех кахетинским вином…
Он какое-то время ещё вас потерпит,
А потом грохот в дверь и команда «подъём!».
* * *
Алевтине
Нет музыки в дыханьи океана,
Нет цели бегу пенистых валов,
Но слышен мерный стон Левиафана,
Порой переходящий в тяжкий рёв,
Как нет в словах таинственного смысла –
Лишь перьев скрип, да чёрной туши след,
И только целые здесь правят числа,
И есть лишь слово «да» и слово «нет»,
Как нет любви в ритмическом движеньи
Горячих тел,
В кипении страстей –
Не страсти нас ввергают в искушенье,
А души не родившихся детей.
Весь дольний мир совсем не так устроен,
Нам правду не объявят никогда!
Любимая, вчера погибла Троя,
В огне любви сгорают города...
А мы лежим у линии прибоя,
И в каждом «нет!» твоём я слышу «да?».
1 августа 2010 года
Танаис
* * *
Последние дни уходящего мира,
И гарь на стерне, словно пятна на солнце.
Дичает моя городская квартира,
Пылится на полке виниловый Моцарт.
В полынном угаре сгорают Плеяды
Уж длится изгнанье вторую неделю,
И душная ночь бредит гулкой прохладой,
Как в клубе фо-но озорством Амадея.
Укрыться б куда-то от этой Вандеи,
Но тени не даст ни ветла, ни осока,
И речки степные вползают, как змеи,
Под камни, под корни, под берег высокий.
И что здесь ищу я, нет знака мне свыше,
И что потерял здесь, не скажет Сивилла,
И только одна камышовая крыша
Спасает от гнева дневного светила.
3 августа 2010 года
Танаис
* * *
Трамвай качает, словно катер,
Когда выходишь на фарватер.
По улице Старопочтовой
Я еду юнгою фартовым.
Тельняшку, мичманку, ботинки
Мне боцман выдал без запинки,
Сказав:
– Ты только не напейся –
Осталось три часа до рейса.
Трамвай туда-сюда качает,
Как будто он волну встречает,
Расставив по-матросски ноги
Ловлю я взгляды недотроги.
Потом, как на колу мочало,
Нас с ней туда-сюда качало
По всем пивным, по всем притонам,
Куда ж ещё – район портовый.
Когда ж меня курсанты с «Камы»
На борт загнали кулаками,
То боцман, старожил ростовский,
Мне подарил пятак петровский.
Потом, отпаивая чаем,
Сказал:
– Нас бьют, а мы крепчаем…
Весь путь по створам и каналам
Я озарял своим фингалом!
Теперь иные светят дали,
Трамваи в Турцию угнали,
Нет недотрог – одни путаны…
Курсанты
вышли
в капитаны.
4 августа 2010 года
* * *
Владимиру Бабушкину
Вблизи от меотийских струй,
Вдали от денежных потоков
Напрасно всё, как ни бунтуй –
Осталось думать о высоком.
Закрой ладонями лицо,
Таи печаль высоких знаний,
Ведь всё наследие отцов –
Лишь стопка подписных изданий.
А там, лишь только дотянись,
В шкафу отца, за дверцей дальней,
Мундир, впитавший пыль столиц,
Да поминальный звон медалей.
13 июля 2010 года
Танаис
© Владимир Ершов, 2010–2014.
© 45-я параллель, 2014.