Владимир
Алейников

Словно занавесь

Вот зима, 
Словно занавесь где-то меж нас 
     опустилась, – 
Ты настолько поспешно со мною 
     простилась, 
Что не знаешь сама, 
Где сейчас 
Я живу в этой смутной стране белизны и 
     покоя 
И насколько опасно для нас разлученье 
     такое. 
Поздний час. 
  
Сон во сне: 
Добыванье ядра, залежавшийся малый 
     орешек. 
В ожерелье и жестов твоих и усмешек 
Ты во мне – 
Или нет, 
Я в тебе – да скликаются птицы на 
     пиршество наше, 
И вино чуть теплее, и ночью всё тоньше 
     и краше 
Пробивается свет 
Из-за штор, 
Говорящих надменней, чем с нами, 
С фонарями, друзьями моими, – им 
     некогда видеться в раме, 
Где и так приютилось прохладное жёлтое 
     пламя, 
И они выбирают простор. 
  
Города! 
Я узнал вас вплотную – вы лести 
     грустнее, 
Каждый хочет казаться честнее, теплее, 
     теснее, 
Призывая к себе навсегда, 
Словно нрав или кров, 
Предлагаемый вымпел уюта 
Что-то значат для нас почему-то 
И волнуют мне сердце и кровь. 
  
Не кривил 
Никогда я душой – и утешен почтенным 
     всегда обхожденьем, 
Но, влекомый светил прохожденьем, 
Я менял вас – и, этим ведом 
     наважденьем, 
Знаю, Бога не прогневил. 
  
Что ж ты смотришь в окошко, гряда 
Над речною долиной, 
Смутно-белой и в щупальцах длинной, 
Как морская звезда, 
Та, чей взгляд леденит 
В глубине океанской столь малые часто 
     созданья? 
И пылает вокруг мирозданье, 
И пьянит. 
  
Одинок 
Мой досуг, да и труд несговорчивей 
     что-то – 
Я искал бы тебя по широтам, 
Да не сбился бы с ног – 
Ведь и так 
Меж садами окрест, укреплёнными льдом и 
     снегом, 
Я горжусь этим скромным ночлегом, 
Перемирия вижу развернутый флаг. 
  
Что вело, 
Что привычно меняло картины? 
Повторение необратимо, 
А листву с ноябрём унесло, – 
И в тепле, 
За столом одиночества, вечно рассеян, 
Я отнюдь не завидую семьям, 
Расселённым везде по земле. 
  
Вей же, свет 
Фонаря у калитки моей, достоверного 
     друга, 
Примиряйся с зимою, пичуга, – 
Я тебя перенёс бы туда, где грустила 
     подруга, 
Да крыла оперённого нет. 
  
И меж стен, 
С головой непокрытой, 
Я возникну, однако, настолько светло и 
     открыто, 
Что простится мне странно мятущийся 
     плач 
                                 и 
     прославится горестный плен.