Владимир
Алейников

Посвящается осени

I. Начало 
  
Когда я вышел на крыльцо, 
Ещё не мысля о разлуке, – 
Сжимали белое лицо 
Мои отринутые руки. 
  
Шёл дождь. Старик тележку вёз. 
Тугие лужицы плескались. 
Слова прощанья забывались, 
И в горле ком обиды рос. 
  
Ботинок узкие носы, 
Как стая голубей с карниза, 
Слетали с лестницы. Капризы 
В авоськах женщины несли. 
  
Шло утро. Падала листва 
Протяжным звоном с колоколен. 
С Автозаводского моста 
Свисал сентябрь, смертельно болен. 
  
Какое огненное зелье 
Костром заставило играть 
Гранёную густую зелень 
В квадратных ящиках оград? 
  
Исход лишь верящим обещан! – 
Чей голос властно прозвучал, 
Серебряные крылья женщин 
Срезая бритвами зеркал? 
  
В который раз, упав на землю 
С высот, где въявь опоры нет, 
Вздохнёт, иную твердь приемля, 
Пластом лежащий зябкий свет? 
  
Неужто впрямь в такое время, 
Покинув дом, что стар от бед, 
Сквозь почву прорастёт, как семя, 
Мой след? – возможен ли ответ? 
  
Москва со мною, но едва ли 
Я – с ней. Несчитаны шаги. 
И как герань в полуподвале, 
Мерцали тихие стихи. 
  
И переулком незнакомым, 
Не избавляясь от печали, 
Я шёл – и в горле твёрдым комом 
Слова прощания стояли.   
  
II. Мораль 
  
Был день, умудрённый сознанием лжи, 
Пришёл почтальон с запоздавшим письмом, 
     – 
Я молча покинул нахохленный дом, 
Прозрачный конверт на ладонь положив. 
  
Твой красный, лукавый, как гном, 
     ноготок 
Забытые буквы на нём выводил, – 
Я поднял пылающий красный листок 
И чёрным дыханьем его погасил. 
  
Письма не читая, судьбу не кляня, 
Я шёл среди всех, но от всех в стороне 
     – 
Любимая ищет во мне не меня, 
Любимая ищет меня не во мне. 
  
Бульвар спотыкался, прохожих браня, 
И синюю птицу держал в пятерне – 
Любимая ищет во мне не меня, 
Любимая ищет меня не во мне. 
  
Вернувшись под вечер, я знал, что 
     Москва 
Теперь для меня отыскалась – 
Я чай заварил, и письмо отыскал, 
И пил, и читал, обжигаясь: 
  
«Поклон тебе низкий от всех фонарей, 
Фанерные тени в углах разложивших, 
А дождик на тонких железных пружинках 
Шлёт память о тропке среди пустырей. 
  
Поклон тебе низкий от всех поездов, 
От стёкол, впитавших горячие брызги, – 
Два года – два горя, – а где же любовь? 
Три осени шепчут – поклон тебе низкий. 
  
Где лгать научились? – о правде моля, 
Шепчу, от прохожих, как снег в стороне, 
Любимому – ищешь во мне не меня, 
Любимому – ищешь меня не во мне». 
  
О, где вы, сутулый седой почтальон? 
Письмо унесите – в почтамте соседнем, 
Где ложь и любовь сургучовым замком 
Завешены, словно соседкиной сплетней, 
  
Прочтите его – вы, наверно, добры – 
Не смейтесь, папаша, не плачьте, 
     папаша, – 
Смотрите – деревья ладонями машут – 
Им тоже не выйти из этой игры. 
  
III. Парад почтальонов 
  
Рассвет приходит бел и свят – 
шеренгою наклонной 
проходят будто на парад 
седые почтальоны 
  
их кашель высушен и взят 
на вооруженье 
решеньем сдвинуть листопад 
к возвратному движенью 
  
их вены нитками дрожат 
к сухим вискам пришиты 
сердца спешат как на пожар 
пожарные машины 
  
под сенью лба созвездья дум 
хоть держат их в столице 
спокойствие и трезвый ум 
в ежовых рукавицах 
  
но зная что живут в душе 
желания иные 
слетают окна с этажей 
в их сумки надувные 
  
они идут в последний раз 
черны как негативы 
последний искренний парад 
последних несчастливых 
  
солдаты срочных телеграмм 
и писем анонимных 
что километр то килограмм 
на их висячих спинах 
  
хранили красное словцо 
да где-то позабыли – 
разлуки на одно лицо 
на два лица любили 
  
и умирают стиснув стон 
шеренгою наклонной 
во славу будущих времён 
седые почтальоны 
  
приходят дети – каждый тих 
пред коллективной смертью – 
и запечатывают их 
в хрустящие конверты 
  
и письма в ящики летят – 
шеренгою наклонной 
свернувшись вчетверо лежат 
седые почтальоны 
  
за всё добро за столько бед 
за недостаток оных 
в гробах «для писем и газет» 
седые почтальоны – – 
  
ты распечатаешь конверт 
печалью опалённый 
увидишь простенькую смерть 
седого почтальона 
  
и вспыхнет пламенем в горсти 
всё то что было прежде – 
ведь никому не принести 
последнюю надежду. 
  
          Сентябрь 1964