Владимир Алейников

Владимир Алейников

Четвёртое измерение № 23 (443) от 11 августа 2018 года

История Египта

Сет убил Озириса – воскрес

Как природа радостный Озирис,

Рассудил умерших он окрест,

Ублажил живых, чтоб не бесились.

 

Не шумят оазисы листвой,

Приуныли нильские пороги,

И рискуют люди головой,

Подводя наивные итоги.

 

Ах, на что уж темя напекло,

А скребёт кошачьими когтями

На душе, как в пекле, ремесло –

Мрут, как мухи, всюду египтяне.

 

А жрецы на что уж молодцы,

Забивают баки ротозеям,

Чтобы шли в походы храбрецы

По песку, что зыбок и рассеян.

 

Так буквален верности букварь,

Что не надо разбираться в оном,

Составляя новый календарь

В угожденье франтам-фараонам, –

 

Всё равно им мумиями спать

Под высокой кровлей пирамиды, –

Надо кровь почаще бы пускать

Для острастки, впрочем, и для виду.

 

Вот и слышен топот по векам,

И движенье обоюдоостро –

Тяжело египетским войскам

Покорять Синайский полуостров.

 

Хоть арабы есть невдалеке,

Да и войны частные зубасты,

Гласных нет в арабском языке

И полусогласные не часты.

 

Чтоб не спутать дальние концы,

Где набег победою не вырос,

Заполняют дельные писцы

До отказа каверзный папирус.

 

Ах, умельцев вымерший оплот!

Вытяжки целебные ремёсел!

Все они попали в переплёт

Времени, плывущего без вёсел!

 

Как бы им ни весело жилось,

Как бы им ни горько пребывалось,

Кой-чего добиться удалось,

И в руках добыча оставалась.

 

Вот они безропотно идут

В сумрачной рутине ритуала –

Как же не оправдываться тут?

Родина и то возликовала!

 

Вот они возделывают ил,

Милую долину изменяя,

Высохший поругивая пыл,

Бронзу в медицине применяя.

 

Вот они дары свои несут,

Судьбы отдавая на закланье,

Каждый запечатанный сосуд

Наполняя сном существованья –

 

Ах, давно из нас верёвки вьёт

Наслажденья рьяное горнило!

Из кувшина долго воду льёт

Бог реки задумавшейся – Нила.

 

Полнолунье волны серебрит,

Допустив волненье до искуса,

Нижут сердолик и лазурит,

Надевая каменные бусы.

 

Машут опахалами вокруг,

Золотые падают подвески,

В неустанном выборе подруг

Каждое ухаживанье веско.

 

Выгнет арфа гиблую дугу,

Струны волокнистые разнежив, –

Если войны счесть уж не могу,

Страсти шелковистые не реже.

 

Там она припрятана, ладья,

Там она тоскует и тревожит,

Чтобы настораживался я,

По уши влюбившийся, быть может.

 

Там она танцует для меня,

Смуглою погибелью взирая,

Даже постижение огня

В зеркале своём не выбирая.

 

Что ей отражения обман,

Смутная скольжения гримаса,

Выгнутый под выгодою стан

И расположения прикраса?

 

Что ей заточение да плен,

Зыбкое светильника мерцанье,

Путники, встающие с колен,

Тленная наследственность свиданья?

 

Вся она под звёздами тепла,

Вся на сновидение похожа –

Словно притяжение вошла,

Вытянулась попросту на ложе.

 

Кто она? Не ведаю и я –

Жрица? Наваждение? Изида?

Выпьем-ка, наверное, друзья,

Времени и чуду не в обиду! –

___

 

Не зачат учёный Шампольон,

И Розеттский камень не исписан,

И какой-то новый фараон

В царство мёртвых с почестями выслан –

 

Всё ещё влечёт его туда

Тёплое небесное теченье, –

А страна привычного труда

Продолжает жить без огорченья.

 

Ну и геометрия взошла,

Камни воздвигая по пустыне,

Чтобы августейшие тела

Бренной не утратили гордыни!

 

А народ живёт себе, как жил,

Детскою забавой не считая

Это перебрасыванье сил,

И бесправна жизнь его простая. –

 

И воскликнет в горе Ипусер:

 

«Что случилось? Я не понимаю!

Кто им подал дерзостный пример

К разрушенью отческого края?

 

Ныне перевёрнута земля,

Как гончарный круг, рукою рока!

Ныне нищий бывший с корабля

На владельца вытаращил око!

 

Девушка, что только лишь в воде

На своё смотрела отраженье,

Не бывая отроду нигде, –

Во дворце вкушает наслажденье!

 

Где закон? Кто прав? Кто виноват?»

 

И тогда – предания гласят –

И сбылось дождавшееся срока

Предсказанье древнего пророка:

 

«Будет всё разрушено в стране, –

Станет верхним нижнее, – померкнет

Солнце, – на него тогда вполне

Ты взирай не жмурясь, – не проверит

Времени по солнечным часам

Уж никто, – богатым станет бедный,

И вельможа важный и наследный

Всё ничтожество познает сам!» –

 

Так изрёк когда-то Неферти.

 

И в Египет, смутою объятый,

Всё вокруг сметая на пути,

Как возмездье вторглись азиаты.

___

 

Спит Москва. Виталий Пацюков,

Признанный исследователь знанья,

Точно отпущение грехов,

Мне дарует дружбу и вниманье –

Всё ему понятно на земле,

Названной Московией, – и, видно,

Книги залежались на столе

Вынужденно, преданно и скрытно,

Тихими страницами шурша

В мире обобщений и деталей, –

И моя мятежная душа

Вопрошает: «Что с тобой, Виталий?

Где ты? Не уехал ли куда?

Выбрал ли из вороха событий,

Частые меняя города,

То, что сокровенней и открытей?»

Близится неспешно Рождество,

Юность вспоминается и младость.

Как высокой веры торжество,

Рядом есть Нечаянная Радость.

О чередованье волшебства

С таинствами снежного обряда!

Сгинувшая осени листва,

Выбранная облака отрада!

Снег лежит повсюду и везде,

Хлопья оседают на балконе.

Где-то поклоняются звезде,

Где-то доверяются погоне.

Зимняя декабрьская пора,

Краткие ухватки ветерана –

Ветра, прилетевшего вчера,

Вечера, взирающего странно.

Города не сгинувшего гул,

Дерева не согнутого вымпел.

Что же до сих пор ты не уснул?

Или что тревожное увидел?

Нет! Не разрешаю я беде,

Преданному дому угрожая,

Холод, возникающий нигде,

Вырастить подобьем урожая!

Снег ли где-то сбрасывают с крыш,

Форточки ли к ночи открывают,

Ты не сокрушишь и сохранишь

Тех, кто признают и понимают

Чуткое дыхание моё,

Тёплое биение участья, –

Дружеское вижу я жильё –

Дай же им сочувствие причастья,

Бог, сопровождающий людей

В странствиях, причудах и покое!

Жить бы вам четою лебедей –

Вправе ль я предсказывать такое?

Вправе! Благо дружбе не пропасть –

Так она, чудесная, желанна.

Всё придет, наговоримся всласть, –

Ну-ка согласись со мной, Светлана!

___

 

Чуть подальше, сразу за мостом,

Дом стоит меж прочих, ну а в нём

Друг мой проживает средь зимы

С Лидою и малыми детьми.

Веет пеньем – это ли не нард?

Что лета! – Не так ли, Леонард?

Пусть себе, несносные, летят,

Музыку не трогая, как сад.

О певец Неведомого дома!

Сколько раз, течением влекомы,

Виделись мы! – Так ли иногда

Дружбою людей соединяет,

Что разъединяет города,

Облик укрощает и меняет,

Но не пробирается в сердца?

Что за беспокойство? Что за чувство?

Где определение его?

Книги нам не скажут ничего –

Вот и проявление искусства!

В роли летописца и отца,

То ли умудрён, а то ль рассеян,

В опыте не дремлющем остёр,

Ты не отрекался от России,

Ныне превратившейся в костёр,

Снежный ли, осенний ли – кто знает! –

Стёкла ли двойные замерзают,

Дети ли, как водится, растут,

Время ли распахивает двери,

В грустный зазывая институт,

Где что ни мгновенье, то потери –

Что тебе! Хранитель языка,

Ты не предавал его – отселе

Вынесший листву и облака,

Рвение воинственное к цели,

Смешанную кровь его и плоть,

Жив ты – и хранит тебя Господь!

___

 

Посреди разборчивых запросов

Александр Григорьевич Морозов

Жив и существует, как всегда,

Преданно, светло и бородато, –

Даты, промелькнувшие когда-то,

Дороги теперь, как никогда,

Дружбою устойчивой и чудной,

Праведной, живой и многотрудной, –

Свидеться бы, что ли, Александр!

Да не так поспешно, как на юге,

Где растенья странны и упруги,

Не поймёшь, где мирт, где олеандр,

И, однако, всё многоголосье

Зиждется на крепнущем вопросе:

Что же нас с тобою занесло

В милую Тавриду? Не бывало,

Чтобы дружба просто миновала!

Ничего быльём не поросло!

Что теперь жильё твое? Что Алла,

Ласкова, красива и умна,

Словом, настоящая жена?

Чаем угостила бы опять!

Что твои причуды? поученья?

Рукописи? гости? увлеченья?

Вижу я, всего не сосчитать!

Встретимся по-прежнему опять –

Тут и разговоры, и зима.

Жди меня – соскучился весьма!

___

 

Ну а ты, бесценный мой дружище, –

На тебя уж все мои права!

Что ты пишешь? чувствуешь? что ищешь?

Для тебя – отдельная глава.

 

У калитки ночью я стоял –

И смотрел, как месяц слишком юный

Ничего ещё не предвещал,

А купался в зыби тонкорунной.

 

Там, на юге, поезд проезжал

По мосту чрез реку невезенья –

Точно на зуб зуб не попадал,

Промелькнули свет и тарахтенье.

 

Вот оно, вагонное тепло,

Жизни отражение сквозное!

Если уж кому и повезло,

Нет его, наверное, со мною.

 

Улица тянула фонари

Бусинами долгого мониста,

Точно уверения мои

Или же намерения мглисты.

 

Думалось, как десять лет назад:

Вот оно, шальное выжиданье!

Если что и скрадывает сад,

Нет ему навеки оправданья –

 

Что он безнаказанно томит,

Тычется качанием в ресницы?

Если он душою не кривит,

Что ему когда-нибудь присниться? –

 

Только не стоять настороже,

Узкою дорожкою не ёрзать,

Пламени, воскресшему уже,

Выплеснуть давая ариозо,

 

Арию урезанного дня,

К сумеркам сбегающего кротко, –

Есть ещё в запасе у меня

Выдержка, сноровка и походка,

 

Есть ещё невысказанный град,

Точно заточение в темнице,

Там, где за преградами оград

Рудами полны пороховницы.

 

Юности дотошная пора,

Детства говорящие тетрадки, –

Что ж, что не окончена игра?

Кто виновен в вящем беспорядке?

 

Там, за уходящею молвой,

С памятью поющею оставшись,

С молодостью, заново живой,

Встречусь я, не сгинув и не сдавшись.

 

Там, за глубиной, наедине

С зимнею приверженностью к людям,

Зиждется предание во мне

На переосмысленности лютен.

 

Что за беспокойство мельтешит?

Что за успокоенность мешает

Тем, кто никуда уж не спешит.

Так же, как рискует да решает?

 

Вам ли, в повседневности влача

Чисельную выгородку быта,

С нами расправляться сгоряча?

Будьте же заочно позабыты!

 

Мне теперь понятно, отчего

Правда уколовшая опасна!

Нету ли в запасе у него

Компаса, служившего прекрасно?

 

Мне теперь понятно, почему

Были в моде эти притесненья

И всему, решительно всему,

Находили люди объясненье!

 

Что тебе сказать на это, друг?

Выросли мы сами, без подсказки,

И происходящее вокруг

Выбрали, пожалуй, не из сказки.

 

Сказочник в измятом сюртуке

Нам не попадался поначалу,

А потом настало вдалеке

То, что никогда не замечал он.

 

Лет не починить часовщику

Маявшихся, канувших, пропавших, –

Что же нам досталось начеку,

В листьях заплутавшее упавших?

 

Фертом выгораживая нрав

Гданцевки, запрятавшейся в лицах,

Город наш по-своему неправ

И вдвойне оправдана столица.

 

Пусть же остаётся над рекой,

Выгнутой подобием валторны,

Стойбище корысти городской

Вместе с укоризною повторной.

 

Да поднимет скрипку музыкант,

Да поднимем тосты мы при встрече

За любовь, за дружбу, за талант,

За причастность к праведности речи!

 

Да расправим плечи на ветру,

Да раскроем очи, не старея,

Присягая правде и добру

На земле под небом Галилея!

 

Там звезда над крышами встаёт,

Поезда меж вишнями мелькают,

И уют не вправе перелёт

Удержать – пускай не привыкают!

___

 

Подружился с живописью быт,

Нет ни перспективы, ни оттенков,

Египтянок облик не забыт –

Смотрят со стены, как из застенков, –

 

Что для них условные тона,

Пляшущих, танцующих, поющих!

И кому сторицею сполна

Я воздам средь месяцев идущих?

 

Ну а берег зеленью зарос,

Птицы-то вовсю расщебетались,

Кошка одичала, как вопрос, –

Так для нас на ветке и осталась.

 

Тянут сети с рыбой рыбаки,

Сыплются бесчисленные зёрна, –

Что за жизнь, однако, у реки! –

И нужна, и в пользу, и проворна.

 

А пирушки знати хороши –

Знать, пируют лишь для удовольствий,

Всё у них в достатке для души –

И гульба, и склады продовольствий, –

 

Размечтались в неге голубой,

Разметались по свету предвзято

Иноходью кони боевой,

Размычались малые телята.

 

Сколько надо времени разлить

По сосудам, звякающим тоньше,

Чтобы гуси с росписи сошли

Рим спасать – ни меньше и ни больше!

 

Первыми стекло изобрели,

Каменные здания воздвигли,

В золотой египетской пыли

Первыми помалу пообвыкли.

 

Век тридцатый, скажем, миновал,

Было в нём немало непростого –

Ныне же в нём каждый побывал

Даже до рождения Христова,

 

Потому что в общем языке,

Лучшем, чем, к примеру, эсперанто,

Жизнь искусства вся невдалеке

По природе правды и таланта.

 

Средь зимы увидим мы на миг,

Как оно навеки остаётся –

По ветру колеблется тростник,

Музыка изменчивая льётся,

 

Высятся колонны и врата,

Битва по рельефам нарастает, –

Вот она, святая простота!

Остального жизнь не принимает.

 

Камнерез ли ты иль ювелир,

Зодчий, музыкант иль живописец –

Мир тебе! Пусть высится кумир,

Сгинет он – тебя взамен возвысят!

 

Кто б ты ни был, мастер, суть не в том –

Главное выносливость в творенье,

Научись трудиться на потом –

Сто потов, взамен – благодаренье.

 

Дремлют ли в сохранности врата,

Статуи похожи иль не очень –

Что для них мирская суета?

Пустяки и только, между прочим!

 

Речь моя! Не в дружбе ли с тобой

Горю мы внимаем и открытью?

Море – осыпание – прибой –

Медленное шествие наитья

___

 

Как известно, кротость египтян

Не могла с воинственностью сжиться –

Им бы войны выбросить к чертям,

Чтобы честно на поле трудиться, –

 

Не было тогда у них чертей,

Властвовали только предрассудки, –

К пограничной движучись черте,

Слыть пропащим тоже ведь не шутки.

 

Как сказал однажды Геродот,

Мол, Египет – дар, бесспорно, Нила, –

Что же было всё наоборот,

И влекло, и тлело, и темнило?

 

Что им то периоды менять,

То сбиваться лишь на одиозность?

Вроде их нетрудно и понять:

Главная черта – религиозность.

 

Было всё единым божеством,

Но, конечно, в разных проявленьях.

Что им делать с диким кабаном?

Числились животные в священных.

 

Вот, к примеру, сцена наугад

Из загробной жизни непонятной –

Тут уж не материи распад,

А суровый суд и неприятный:

 

Коль душа виновна, то судья

Превратит в ничто её, помучив,

Если же невинна – то, друзья,

Положенье несколько получше –

 

Как свершится властный приговор,

Сразу после ряда очищений

Обретает некий кругозор,

Формулу условную прощений,

Человечья чистая душа –

И, к богам уж присоединившись,

Больше не спеша, не мельтеша,

Созерцает, воедино слившись,

Совершенство существа, – таков,

Вроде отпущения грехов,

Сей обряд, – подробней и детальней

Вам расскажет требник погребальный.

 

Гимны и молитвы

 

Богу Ра:

 

«Честь тебе, о мумия, что вечно

Возрождаясь только для добра,

Поступаешь с нами человечно!

Вечно молодое существо!

Ты, производя себя на свет

Ежедневно, – даришь торжество

Жизни – и ликует целый свет!

Ты для нас и небо сотворил,

И окутал тайной горизонт!

Всё ты воссоздал и оживил!

Не хвалить тебя – какой резон?

Честь тебе! Плыви же по волнам!

Если же идёшь по небесам,

Вся сопровождающая клика

Испускает радостные клики!»

 

Солнце над Египтом! Ты взошло,

Опершись о каменные глыбы, –

И молитву, чувствуя тепло,

Записали праведники-скрибы.

 

Всё прошло – предания живут,

Белые утаивая пятна.

Спит Египет – мир ему и труд,

Шепчущему глухо и невнятно! – –

___

 

Ах, дождусь ли пламенного дня.

Средь московских будучи ленивцев?

Навестит, наверное, меня

Леонард Евгеньевич Данильцев.

 

Зазвонит в квартире телефон,

Зашуршат, как слухи, манускрипты, –

И тогда-то новый Манефон

Сочинит Историю Египта.