Виктория Соловьёва

Виктория Соловьёва

Четвёртое измерение № 18 (474) от 21 июня 2019 года

Голубиные дворики

К себе...

 

Когда тебе не дышится легко,

Когда ты тонешь с тенью в долгом споре,

И, кажется, что предана, и ком

На горло давит косточкою боли –

Остановись, прислушайся к себе.

За нить тяни клубок противоречий.

Не верь молве, что нравишься судьбе,

Как нравится змее бокал аптечный.

Закрой окно – не пробуй холод льда,

Дыши ровнее, не спеши с решеньем.

Оставь письмо, не посылай туда,

Где не живут бессонные сомненья.

Возьми семян и выйди – сей, хоть в снег!

Порадуй голубей и кинь сорокам,

И вспоминай, как дышит человек,

Которому и отроду немного...

 

Листопад

 

Он – собиратель дождя и снега,

А нынче выдался листопад!

Летели листики в небо, с неба –

Цветные тучи его левад.

Вот этот, красный, листок осины –

Излом улыбки – блестит атлас!

А тот, зелёный до половины –

Миндаль таких невозможных глаз!

Портрет составит, потом размоет –

Игра, да толку-то в ней – пустяк!

Но почему-то он вновь разводит

Тон акварели. Да, что ж не так?..

На распростёртые крыши льётся

Осенний, серый, безмолвный сплин.

В бульварной – пиво, под песни Отса,

А он – потомственный дворянин,

По совместительству вольный дворник,

Своей метлой изменяет мир.

И ворох тлеет, и ветер гонит

За тучей тучу на материк.

 

Камешки

 

На остановке глубоко вздохнула:

Вот дом и сквер, дерутся воробьи.

Меняют, видно, перья на рубли,

А может – на биткойны Вельзевула.

Подъезд знакомый, серое крыльцо,

Но не войдёшь – давно сменили коды.

Я здесь росла и знала все подходы,

И бабушек, гонявших огольцов –

Мальчишек из соседнего подъезда.

Устроили, негодники, галоп

По клумбам! Ишь, кричат «хали-хало»,

Что, не нашли себе другого места?!

Я помню: нёбо смехом, небо смехом –

Посередине нашего двора.

Кто громче всех кричал «я – чур-чура»,

Тот знает – дружбе время не помеха.

У приключений детства вкус особый.

Пускай с горчинкой опыт иногда,

Но вот прошли беспечные года,

А память – хоть сейчас бери и пробуй!

Но только не больное...

Целовались,

Из камешков простых – обычный сор –

«любовь» сложили. Наш шептался двор,

Берёзы в сквере тоже волновались,

И вытирали слёзы рукавом…

 

Что жизнь? Лишь время, расстояньем в детство.

Устали мы, а сквер всё величав,

Как старый друг, приветливо встречал

И источал какое-то блаженство.

 

А я искала камешки, как те...

Хотела их согреть в своей руке.

 

Пугливая птица

 

«Ему теперь уже больше не снились ни бури, ни женщины,

ни великие события, ни огромные рыбы,

ни драки, ни состязания в силе, ни жена».

Э. Хэмингуэй. Старик и море

 

Мне больше не снятся ни салки, ни прятки,

Ни ссоры не мучают сон, ни обиды.

Во сне произносятся тихие клятвы –

Приходят блаженные сны, как молитвы.

 

Их ночи приносят с распевами сосен,

Рыжеющих, звонких, поющих о ветре.

Вдыхаешь, вздыхаешь над пропастью в осень.

И дальше идёшь по наитию, в метре…

 

Пугливая птица, зацвиркает: «Сон…Сой…»

Шепнёшь осторожно: «Да ладно, сердечко!

Ты здесь не случайно, по прихоти сонной,

Ну что ж, проводи до стремнины у речки».

 

С охоты вернувшись, похожую птаху,

Мне бросил отец: «Ощипай-ка на ужин».

Я знаю, под перьями – рябушки страха,

И в сердце творожился инеем ужас.

 

В ладонь умещался скелетик пичуги

И слёзы текли по щекам не стихая.

Душа обретала подобье кольчуги,

Я стала – другая.

 

Давно мне не снятся ни люди, ни страсти,

А птица нет-нет, да вспорхнёт ненароком.

У каждой своё золотистое «здраствуй»,

Лети, моё сердце! Лети, черноока!

 

Опять просыпаюсь под шум говорливых –

Ведь сердце давно в их раю голубином.

Здесь словно бы маслом поспевшей оливы

Полощут гортани. И пробуют вина…

 

* * *

 

– Скажи, не молчи!

К нам во двор забежала весна!

И, кажется, время стучит каждый день всё быстрее.

Вчера проходила по голой почти что аллее,

Где ветку делили лишь два городских свистуна,

А нынче их столько! Щебечут и звонкое чир

Вливается в хор не известного птичьего хука.

Мамуля, прислушайся!

 

– Брось, это, кажется муха...

Очнулась кулёма, почуяла сладкий кефир.

Дочунь, ты придёшь через день? Принеси мне конфет.

Немножко совсем, только тех, из советских, ты помнишь?

А «Балтику» больше не делают... Вкусные – Божешь!

Бабуля ландринчики прятала так же в буфет.

Теперь я её понимаю – мы любим своё,

Что в детстве от сердца родного давалось нам щедро!

И каждый шажок нам казался когда-то победным,

Вот так и сейчас: шаг к окну, шаг к тебе, шаг к трюмо.

 

– Ну, ладно, мамуль, что ты прямо, как в детском саду.

Подсохнет асфальт, мы с тобою ещё наверстаем!

Тебя не забыла твоя голубиная стая,

Увидят, как пить дать, устроят опять чехарду.

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд*,

И лёгкие тени в глазах голубых закружились...

Но сколько могу я придумывать, как бы мы жили?

Вернуть бы тебя, чтобы просто тихонько обнять.

 

–-----------------------------------------------------------------

* Строка из стихотворения Н.Гумилёва «Жираф»

 

Сломанный зонтик

 

Этот поломанный, выжжено-выцветший зонтик,

Шёл так её близорукому синему взгляду,

К шарфу, видавшему виды, остаткам помады.

Спица сломалась – крыло некрасиво повисло.

Ждёт, да не помнит чего – перепутаны числа.

Девять, и что-то на ум, нет, пожалуй, к обеду...

Горе, всегда причитала, но, кажется бредом.

Сына давно схоронила, кровинушку сына,

Что-то сломалось внутри, и ей стало постыло.

Девять очерченных дней, словно девятилетье...

Полно, и солнце бывает, не греет, лишь светит.

 

Манной рассыпаны корки и отруби-свечи,

Топчутся глупые голуби, лезут на плечи.

Просто, как просо, как тешат слова-обещанья.

Сядет на бортик у церкви – дадут подаянье.

Иней прилипнет на плащ цвета гречневой каши –

Ей всё равно. Под обрывками мыслей вчерашних,

Радостью дня – надломить голубиного хлеба.

Только вот дождь… Рваный зонт закрывает всё небо.

И говорят – она ест голубей, но не верю.

Я же была в этой жизни недавно – забытой – ею.

 

Ритмы обрывками снов

 

Ночь – мелькают искры в золе.

Сердце переливом: динь-дон.

Снится детство. Солнце в окно!

Мама раскроила кримплен…

 

Снова перевёрнутый мир –

Там где было радостно жить,

Жить, чудить, стихи ворошить,

Кухонно-безключных квартир.

 

Те стихи подобны мольбам,

Там, где мама – сила втройне!

Я их достаю в тёплом сне

И несу к дыханью, к губам.

 

Думаю, простит тишина,

Нет, не обязательно, но...

Ночи перепутанных нот –

Ключ скрипичный чертит луна.

 

Лучше дай густую росу

На прозрачный липовый цвет,

Пусть пораньше вспыхнет рассвет,

Сто предчувствий, что не проснусь.

 

Ночь – мелькают искры в золе.

Сердце переливом: динь-дон.

Снится детство. Солнце в окно!

Мама раскроила кримплен…

 

Тихое утро

 

Тихое утро крадётся на цыпочках ночью,

Пренебрегая запретом до солнца являться.

Веточки тронет, согреет дыханием почки,

И распушит оперение птиц. Глянет в святцы!

Дел переделает массу – не спится. Капели…

Вспомнит как прежде в берёзовом краешке сквера

Всё просыпалось. Под инеем ветки сопели,

Свету молилась горбатая белая верба.

 

Тихое утро крадётся шагами Амура,

Только я слышу всегда эту первую ноту –

Лёгкого ветра рожденье, ветвей партитуру.

Кустик сирени волнуется: Боже мой, кто ты?..

Будто он главный хранитель пространства Вселенной.

То, что вчера было камнем, сегодня из ветра –

Огненный круг начинает движение мерно,

Чайник свистит, и запахло оладьями щедро.

 

Зов наполняет дыханием с этой минуты.

Тихое утро – ни в теле, ни в воздухе смуты…

 

Давай с тобой построим дом...

 

Давай с тобой построим дом,

В нём будут жить твои мечты,

И будет место для четы

Печных сверчков, за камельком.

.

Я буду ткать свои ковры.

В рисунок хитрых завитков

Цветы вплетаются легко,

Под песни бабушки Зухры.

.

Натрём крупнее толокна,

И позовём на свой карниз

Сыграть изысканный каприз,

Стрижа с соседнего окна.

.

И каждый вечер будет тих.

Я так люблю когда жара

Уходит молча со двора,

Под запах спелых облепих.

.

Дудук, у дедушки Мито,

Затихнет где-то в облаках.

Я счастье прячу в кулаках,

Давай с тобой построим дом.

 

Пусть говорят

 

Пусть говорят: какая глухомань!

А я туда, как на источник еду,

Там дед меня с прутом искал к обеду,

А в банный день меня хоть вновь аркань.

 

К тебе теперь я еду на денёк,

Где пряталась в таких огромных травах,

Чтобы узнать знакомый вкус и запах,

И надкусить осоки стебелёк.

 

Уйти за ароматом трав в закат,

Дойти до места, где дорога в гору,

И не найти как прежде мандрагору,

В беспамятстве бродить, бродить, искать.

 

За что люблю я эту глухомань –

За тишину и память, где всё свято.

И только речка стала мелковата –

Лишь голову макнуть, как в Иордань.