Виктор Сербский

Виктор Сербский

Все стихи Виктора Сербского

Азбука

 

В ссылке в Тобольске,

Когда мне не было и трёх лет,

Мама обучала меня азбуке.

Она пекла крендели – буквы

И, давая мне кренделёк,

Разрешала его съесть,

Если я правильно называл букву.

Вот этот жук – буква Ж.

Мама Женя.

Вот эта баранка – буква О.

Если её сломаем,

Получим две буквы С.

Папа Сербский Соломон.

А если сложим два кружка,

Будет одна буква В.

Витя.

Я повторял: – Витя, –

И отправлял в рот кренделёк.

А вот буква М.

Мама.

Отломим от неё кусочек,

Получится буква Л.

Положим рядом знакомые буквы.

М. Л. В.

Мама любит Витю.

И мы вместе, смеясь, съедали

Это предложение.

Очень вкусная была азбука.

В лагере на Колыме

Обучение оборвалось –

Крендели заменила пайка,

Которую не терпелось тут же съесть.

Оборвалась и мамина жизнь...

А меня потом долго

Никто не мог научить читать.

В первом классе я «сидел» два года, –

После маминой азбуки

Книжную я не понимал.

 

Беседы продолжаются

 

Вновь и вновь,

Мама,

Смотрю на твой портрет,

Увеличенный со снимка,

Сделанного бутырским фотографом

Двадцать седьмого октября

Тридцать второго года.

Заостроённые черты лица,

Грусть-тоска в бездонных глазах

И дума. Уже потаённая

Материнская дума обо мне.

Она помогла тебе выстоять

В адской круговерти террора.

К сожалению, очень недолго, –

Всего 5 лет,

Но этого хватило,

Чтобы я остался жить вместо вас

На нашей прекрасной планете.

... Рядом подобный портрет отца.

На его небритом лице

Презрение к палачам

И добрые напутствия мне...

Постоянно беседуя с вами,

Мои дорогие,

Я узнаю много нового

О вашей и нашей жизни

В разные времена.

Спасибо за откровенность.

 

 

Бутырки

 

Фотографии из Бутырской тюрьмы

Без печатей на лицах.

Высылая их мне,

Майор госбезопасности Мокин

Из Курского управления КГБ

Отрезал номера на груди,

Дату съёмки и вид в профиль.

Остался анфас:

Мама,

Смотрящая с нежной грустью

Взглядом,

Даже в тюрьме излучающим тепло, –

У неё под сердцем уже был я, –

И отец,

С горькой усмешкой

Взирающий на «победителей»

И сквозь них

В моё счастливое будущее.

Они надеялись...

Майор Мокин стал подполковником.

 

Встреча с отцом

 

Здравствуй,

Отец.

Мне 56,

А ты 60 лет

Шёл к этой первой

Встрече со мной.

И вот она –

Тюремная фотография

Двадцать девятого года

С казённой печатью на лице,

Присланная мне

Харьковским КГБ.

Здравствуй.

 

1989

 


Поэтическая викторина

Детская память

 

Я услышал стук в дверь

И голос мамы: – Минуточку.

Они вошли втроём.

Я запомнил только третьего –

Солдата с ружьём, вставшего у двери.

Мама сказала: – Тише, ребенок спит.

Они увели отца.

Солдат с ружьём вышел последним.

Это всё, что осталось в моей памяти...

Перебираю копии документов

Из дела № Р-8786,

Сверяю даты и места событий.

Ссылка.

Тобольск. Туляцкий переулок, 2

Четвёртое июня тридцать шестого –

Очередной арест отца.

Мне только что исполнилось три года.

А через месяц – третьего июля –

Взяли меня и маму.

Об этом детская память

не сохранила ничего.

...У солдата, уведшего отца,

Было ружьё со штыком.

Штык я запомнил.

Он преследует меня всю жизнь.

 

Запретная тема

 

Когда ты приходила ко мне во сне,

Мы говорили обо всём,

Только не о лагерях.

Твои близкие –

Сестра Мина и подруга Ашхен,

Прошедшие гулаговский ад,

Так же вели себя –

Ни слова об этом.

Хава Волович,

Проведшая в лагерях 20 лет

И написавшая о них книгу,

Отмечает, что она

При «расторжении договора», –

Так называлась процедура

Освобождения из Озерлага, –

Дала подписку «о неразглашении»

И теперь её могут привлечь...

Ты больше не приходишь ко мне,

Мама,

А то бы я спросил тебя:

«Неужели прежде, чем убить,

Тоже отбирали расписки?»

Но, скорее всего, ты права:

Эти рассказы не для детей,

Даже если они уже деды...

 

Наследство

 

Дом не достроил,

Книгу не дописал,

Дерево моё срубили.

Сыну всё начинать сначала.

 

Национальность

 

Мама,

В спектакле «Свеча»

Поставленном по нашим беседам

В молодежном театре-студии

«Откровение»

Олегом Черниговым,

Тебя – армянку – играет

Юная азербайджаночка

Севинг Мамедова,

Не знающая ни слова

На языке своих предков.

Первый её вопрос ко мне:

– Кто вы по национальности?

Вот она –

детская непосредственность.

И как обьяснить ей

Да и самому себе,

Что все мы давно стали русскими?

А национальное самосознание,

Дружбу народов и

Интернациональную солидарность –

Все это придумали

Взрослые ученые люди.

 

Об этом

 

Шёпот и истерика

Со всех сторон:

– Надоело об этом.

– О чём об этом?

– О Сталине и репрессиях.

О замученных и расстрелянных.

– А о татаро-монгольском иге

И войне с Наполеоном

Не надоело?

А об Октябрьской революции

(или перевороте?)

И гражданской войне,

А о второй мировой

И погибших на ней

Не надоело?

А об Александре Сергеевиче,

О жизни и смерти,

О бессмертии души?..

А не надоело ли

О рождестве Христовом?..

В искусстве неважно – о чём.

Важно – как.

Чтобы никто не мог упрекнуть,

Что ты просто об этом.

А я, мама и папа,

Вновь и вновь о наболевшем:

Пусть никогда не надоест

Помнить.

 

 

Последняя фотография

 

Мы вновь встретились с тобой,

Мама,

Пятнадцатого сентября

Девяносто второго

В братском отделении МБР

(Бывших ВЧК-ГПУ-НКВД-МГБ-КГБ),

Где мне выдали твою фотографию

Из дела № Р-37297.

На одной карточке профиль и фас,

Номер 576, дата съёмки - 20/II 29 г.,

Искажённые фамилия и отчество

(Имя – Евгения – впечатано без ошибки).

Тебя ещё не допрашивали,

Нет «постановления

Об избрании меры пресечения»,

Но тебя уже объявили преступницей,

Изъяли кошелёк, в котором

«Денег 7 рублей 27 копеек»

И вещи: «4 шт. головных шпилек».

Это твоя первая фотография

В Бутырской тюрьме.

Необычная причёска (отобрали шпильки)

Только подчеркивает красоту лица,

Внутреннюю одухотворённость,

Мягкий, но решительный взгляд:

За убеждения – хоть на эшафот.

Эшафот пришёл в тридцать седьмом на Колыме,

Но перед расстрелом не фотографировали –

Эту процедуру к тому времени

Уже считали излишней.

Может быть, твой последний отпечаток

Закрепился в глазах убийц?

Мне кажется, что ты, как живая,

Смотришь на меня из стеклянных глаз

Этих персональных пенсионеров.

 

Похороны

 

Дорогие мама и папа,

Из вашего расстрельного «дела»

Лет пять назад я получил

Копию бумаги о том,

Что вместе с вами мотал срок

В лагере на Колыме.

За четыре года удалось

Вырвать из УВД Магадана

Официальную справку,

Но и она оказалась

Недействительной

Без заключения прокуратуры.

Я написал в прокуратуру

Заявление о реабилитации,

Но получил только справку,

Что являюсь пострадавшим

От политических репрессий

( – Ишь, чего он требует:

Живой, а хочет назваться жертвой).

В чем же тут разница?

А разница в том, что

По решению правительства

Жертву должны похоронить

За счёт государства

(Поминки справят родственники).

Это уже какой-то прогресс:

Вас голыми зарыли

В общей яме без креста и звезды...

А теперь вот государство

И нам отказывается

Сказать последнее «прости».

Что же было в начале?

У меня (нас миллионы)

Система отняла

Родину, родителей,

Родственников, родословную,

Дом и семью, детство,

Национальность, родные языки,

Дату и место рождения,

Место жительства,

Здоровье, будущее,

Ещё неродившегося

Загнали в тюрьму,

После рождения – в лагерь,

А потом на всю жизнь

Сослали в Сибирь.

И вот выясняется, что нас

Никто не репрессировал, –

Я, например, просто сын

Своих расстрелянных родителей,

Да и это ещё должен доказать.

Конечно, в России все,

Включая палачей, –

Жертвы и пострадавшие.

И всё-таки...

 

Справка

 

Мама...

Я получил справку из Магадана:

«Причина смерти – расстрел».

И ты перестала приходить ко мне

Во сне.

Перед этим многие годы

Я часто видел тебя.

Сначала улыбающуюся, молодую.

Потом задумчивую, средних лет.

Позже стареющую, мудрую.

Наконец, добрую старушку.

А теперь ты умерла

Вместе со справкой...

И старше меня никого

В нашем роду нет.

Дед...

 

Срок

 

Очень хотел бы считать,

Что у меня случайно,

По недоразумению

Самый длительный срок

Внесудебного наказания,

Начало которому –

В утробе матери,

А конец придёт

Только с моей смертью, –

Мне, ещё не родившемуся,

Определили пожизненную

Тюрьму и ссылку...

К сожалению, моя судьба ординарна.

Таких людей – миллионы.

Одни сами об этом не знают,

Другие знать не хотят,

А третьи – значительное меньшинство –

Стараются рассказать об этом

Всему белому свету,

Но их не слышит никто.

Такое возможно в стране,

Где утрачена нравственность

И права человека – ничто.

Американцы, случается,

Определяют подсудимому

За его преступления

Срок тюремного заключения

В 300 и более лет.

Только оттянул ли у них кто-нибудь

5-6-7 десятков, как мы,

Без следствия, суда

И вынесения приговора?

Богатство России

Прирастает Сибирью.

 

Уроки географии

 

Учительница географии, ботаники,

Зоологии, химии и

сталинской конституции

В Бирюсинской школе во время войны

Александра Ивановна Дрыгина

Удивлялась моей способности

в пятом классе

Моментально находить на карте

Любой город, пролив или вулкан.

А ещё я знал, где что растёт

И что где добывают,

Но указать источник знаний не мог.

Только пенсионером, познакомившись

С вашими «делами» в КГБ,

Открыл, что моя биография –

Это сплошная география.

Прежде всего – тюрьмы:

Курская, Воронежская, Бутырская

(В самой столице нашей Родины –

Москве!) –

Там ты сберегла меня в себе,

Мама.

Наконец Верхнеуральский изолятор –

Моя малая родина.

Затем этапы, ссылки и лагеря:

Уральск, Петропавловск, Тобольск,

Снова тюрьма – Омская, Транссиб,

Владивостокская пересылка,

Японское и Охотское моря

Через пролив Лаперуза,

Бухта Нагаева, Колымский тракт,

Эльген, Верхний Ат-Урях –

ОЛП имени Берзина,

Расстрельный лагерь Серпантинка.

Детприёмники и детдома:

Магадан, Владивосток, Иркутск,

Тулун, туберкулёзный Барлук,

Квиток на гулаговском БАМе

И на несколько лет Бирюса.

Какие звонкие названия!

Детский ум легко усваивает

новый материал.

Аттестат зрелости по географии

Я заработал до поступления в школу...

Миллионы соотечественников

Прошли свои уроки географии

в ГУЛАГе.

Могилы их безымянны...