Виктор
Николаев

А там

А там мании атамании

у щекастой касты хватающих.

Там автографы графомании

раздают толпе отдыхающих.

А там в сахаре хари липкие,

снова в тину инстинктов кутаясь,

всё зрачками зыркают зыбкими,

в гряземыслии вечно путаясь.

Там и ада администрация –

адекватно адепты мечены.

Ада адрес – лишь сублимация

всех грешков души обесцвеченных.

Там свободу бодают фразами

диктатуры дикторы властные,

в синкретичность кретинообразия

превратив толпу разномастную.

Кто там смерд, а кто благородие –

не понять: вместе жрали-выпили.

Но чревато чревоугодие –

у империи перья выпали.

Что за спрос с беспросыпной публики,

превратившей дело в безделие,

признающей власть долларубликов,

виноводства и свиноделия?

А пока Апокалипсис милует,

там продолжит вся мерзость пениться.

Каждый там свою совесть насилует –

там уже ничего не изменится...

Введение в пчеловековедение

Отдашь ли дань гаданию

романом с хиромантами,

найдёшь ли с гуманистами

маниакально

истину,

лабаешь ли за доллары

с хмельными музыкантами, –

твой слух ласкает классика –

божественно единственна.

Ввинтилось квинтэссенцией эссе

в твои романы...

Пойми, что всё далёкое –

необычайно близко.

Дойдёшь

от лика карлика

до лика великана,

от силы василька –

до силы василиска.

Твоё село –

Вселенная,

твой дом –

твоя Галактика.

На первый взгляд различное –

здесь всё имеет сходство.

От жаркой Солнцеафрики

до стужи Лунантарктики.

От пчеловековедения

до человеководства.

Вечность

Я стою среди шума

разных мелких и крупных событий.

Я давно пережил состояние сюрреализма.

И мне нет больше дела

до великих научных открытий.

И меня авангард не волнует – в нём дух атавизма.

Я всегда генерал, я всегда рядовой

повсеместно,

без конца и начала, без гримас суеты многоточий.

Я же помню, как каждый пытался

занять своё место –

все мы очень старались, но получалось не очень.

Я ведь помню о том, как вручали

обильно награды

тем, кто в книжечках жизни мусолил листочки-страницы...

Я стою среди леса,

которому лет – миллиарды.

Здесь никто не умрёт и никто никогда не родится.

Сколько можно твердить о возможностях

вновь воплощаться?

Сколько можно купаться в астрале сердец человечьих?

Сколько можно опять уходить

и опять возвращаться,

не поняв, что ты страшно, безумно, загадочно вечен?

Мир един, когда плачет или

бездумно смеётся.

Так зачем сочинять массу глупых, ненужных пародий?

Всех нас нет –

и никто никогда никуда не вернётся.

Все мы есть –

и никто никогда никуда не уходит.

Западня

От бога богатства –

дорожка в чертоги чертей...

На этом пути даже Запад

ждала западня.

И каждое слово в эфире

«Вестей-новостей»

звучит отголоском

грядущего Судного дня.

То не алконост,

а опять алкоголь в тебе спел.

Ландшафт

не для ландышей –

воздух ревёт и свистит.

Там драка

драконов.

Спасаясь от выстрелов-стрел,

там истина аистом

в небе багровом парит.

Спасая его,

ты попробуй

рать братьев собрать

из тех, кто ещё может мыслить

в бездушной среде.

Они небезгрешны –

и чувствами могут играть,

зато не клянутся –

ничем,

никогда

и нигде.

И ты не клянись –

ведь не кончится дело добром.

Мир вышел за рамки

привычных обыденных норм.

А дама Адама

вновь станет

исконным ребром, -

Адам станет глиной

для новых,

неведомых форм...

* * *

Кому лад рулад,
кому увертюры увёртки.
Кому-то и Бах –
бахрома зашифрованных снов...
Галактики тикают часики
громко и чётко,
пока сохраняя хоть видимость
прежних основ.

Мистерия бала незрима,
хотя всепланетна...
Из недр яснословия
новые выйдут миры...
А на диаграммах грамматики
станет заметна
и мыслей игра,
и графика смысла игры...

Рифмометр

Я рифм арифмометр –

компьютер души и рассудка –

настроил в иной,

сверхсекретной новейшей системе.

Теперь мой компьютер,

на мысль реагируя чутко,

плоды яснословия

вырастит точно по теме.

Шаманы прошамкали:

«Мы обвиняем в измене!

Давай либо алиби,

либо заклятья накажут!»

Но все заклинания –

клином в их дряхлой системе,

и сколько ни выстрелят –

столько же раз и промажут.

Актрису рисуют –

и так её в жизнь воплощают.

Она в аромате романтики

входит, чаруя.

Я помню её –

она многих вот так обольщает

и рифмокомпьютеры

очень изящно ворует.

Для сцен эксцентричных экспромтов

она не годится –

вновь магия магнитофона

фиксирует лживость.

Придётся актрисе

в кого-нибудь переродиться,

чтоб вновь уповать

на мою доброту и наивность.

Бес снов бесновался, сновал,

даже обосновался…

Он бард бардака,

бомбардир барабанперепонок.

Но спутник беспутства

в компьютере не разобрался –

для данной системы, увы,

недостаточно тонок.

Мне воля – как удовольствие,

ветер удачи.

И авиапочта почти

без задержек приходит.

Компьютер души и рассудка,

решая задачи,

ключи для решения

быстро и чётко находит.

Компотом – компьютерной памяти

новые сутки…

Расписана мысль равномерно

и чётко по теме.

А рифм арифмометр –

компьютер души и рассудка –

считает плоды яснословия

в данной системе.

Рок-фронт

За занавесками – вести весны...
Завтра закончится наша война.
Завтра мы будем опять влюблены.
Отодвигай занавески – весна!

Завтра рост ярости станет золой –
вот вечер чертит чертям приговор.
Зла скалы скалятся – вечен их строй,
но сквозь него мы идём на простор.  

Новые правила новой игры
завтра придумаем и создадим,
выберем лучшие чудо-миры,
новыми песнями в небо взлетим.

Ну а сегодня – остаться в живых,
не подставляться врагу под прицел.
Бог богатырства! Спаси нас, больных,
раненых, битых – всех, кто уцелел.   

Звуком обрыва гитарной струны
завтра закончится наша война.
За занавесками – вести весны...
...Знать бы ещё, что такое весна...

Чародействительность

Разума зуммер

истины ищет источник,

только вот – ложка за ложкой –

ложью питают его.

Новый кумир миража

рождается в заданной точке –

чародействительность он

формирует из ничего.

Вот кокаиновый инок,

вот каин – герой героина.

Вот и артист истеричный,

вот аскетичный мудрец.

Вопль воплощения –

грим для игры пилигрима:

нет компромата в компьютере –

сколько сменил он сердец.

Будут вопросы,

но вряд ли найдутся ответы –

не для того затевается

весь карнавал.

В этом кафе

фея в кофте кофейного цвета

слишком невзрачна,

чтоб кто-то её узнавал.

Горечи речи

наш город родит или счастья,

стелет ковры

или ставит опять под удар, –

знай, что кумир миража

лишь над теми не властен,

кто бескорыстно

радости дарит радар.

А манускриптов постскриптумы

можно читать бесконечно, –

пишется в них, что кумир миража –

в нас самих...

Впрочем, источники истины

каждый искать будет вечно,

пока ещё разума зуммер

в душах у нас не затих...