Виктор Головков (Калитин)

Виктор Головков (Калитин)

Все стихи Виктора Головкова (Калитина)

* * *

 

Двумя хрусталиками льда

Ценою в сотню евро каждый,

Случайных созерцая граждан,

Ловлю я холод иногда.

 

Но стоит встретить мне глаза,

Душой исполненные чистой,

Как льдинок каждая слеза

Туманит взор, сбиваясь с чисел.

 

И мне уже не разглядеть

Тех, кто окажется вдруг рядом.

О, как опасно – потеплеть,

С твоим встречаясь синим взглядом! 

 

Декабрь

 

Зимы суровой неизбежность

Витает в сумрачной тоске

И держится на волоске

Коротких дней сырая свежесть.

 

В овраги осень укатилась

С подольских улиц и полей.

Вся жизнь как будто притаилась

И ждёт бодрящих ясных дней

 

Со стужей, с россыпями снега.

С колючестью слепящих солнц!

И вот уже зимы телега

Скрипит на льду тверских болотц.

 

Всё ближе день метаморфозы,

Когда, цветущая в снегах,

Моя с заглавной буквы Роза

Предстанет с сыном на руках...

 

1958

 

 

Израильские мотивы

 

1. Виза

 

Господин еврейский консул,

Не могу от Вас скрывать,

Я пришёл к Вам по вопросу, –

Как в Израиль мне слетать?

 

Не еврей я, не провизор,

Не скрипач и не портной.

Дайте мне в Израиль визу,

У меня там тесть родной.

 

На двух войнах был он ранен,

Дважды был в КПСС,

Как директор генеральный,

Двадцать лет ловил он стресс.

 

С основания Магнитки

Весь посёлок его знал.

Он с отцом в иголки нитки

С утра до ночи вдевал.

 

Тестя взбадривал, бывало,

Боевик «Наш паровоз»,

Он на финской запевалой

Пел «Броня крепка...» в мороз.

 

Он в компании – сам козырь

И веселья генерал.

Знаменитый Эди Рознер

Его юмор испытал.

 

После встречи с тестем Эди

Не дудел почти что год.

Трубачам, считают, вреден

Незабытый анекдот.

 

Тесть прошёл вдоль шва Урала

Орск, Миасс и Оренбург.

Не тянул он одеяла,

Многим памятен как друг.

 

Балкунову и Иоффе

Был открыт у тестя дом.

В людях ценит он не профиль,

А порядочность с умом.

 

Тесть мой слыл как швейный гений,

Поднял качество и вал.

Он своим объединеньем

Пол-России обшивал.

 

В Главке он, увидев фигу,

Животом за план стоял.

Сам премьер-министр Косыгин

Его Смертью называл.

 

И учтите его свойство,

Если я Вам не по Вам,

Разнесёт он всё посольство

В дрибадан и пополам.

 

И сейчас ещё он в силе,

Не растратил свой запас.

Если б жил мой тесть в России,

Где бы был теперь Чубайс?

 

Тесть ещё тогда предвидел,

Что в России будет шум,

Когда в Орске Черномырдин

Шил у тестя свой костюм.

 

Тесть затем в Израиль прибыл,

Что внушал в России страх,

Компаньон услышит: Гибель,

И скрывается в кустах.

 

Консул мне сказал, как всякий,

Кто желает стать послом,

Передайте Исааку

От меня большой шолом.

 

И, когда он дал мне визу,

Руку тряс изо всех сил.

Но призыв мой дербалызнуть

По стакану отклонил.

 

2. Таможня

 

Не успел я просветиться

На рентгене, как впритык

Преградил мне заграницу

Любопытный моссадык.

 

Сыпал он вопросы «градом»

Чистым русским языком:

«Был ли я с каким арабом

Дружен или хоть знаком?

 

Может, вспомните про зятя?

Где ваш кум и его сват?

Кем доводится вам, кстати,

Эта жопа – Арафат?

 

В кровь вмешательство какое

Вам испортило черты?

И, вобще, – спросил – На кой мне

Звёзды южной широты?

 

Где от тестя приглашенье?

Чей ваш фотоаппарат?

Мог в него какой мошенник

Сунуть бомбу иль снаряд?

 

Почему, как от нагана

Мой топорщится карман?

И как быстро из кармана

Достаю я свой наган?

 

Отпускал ли я далёко

От себя ручной багаж,

И с какою подоплёкой

Совершаю я вояж?»

 

Глухо я ушёл в защиту,

Оборону я держал,

Отголоском общепита

Непонятное бурчал.

 

Может, буркнуло что к месту

Иль удачно я смолчал, –

Отказался от ареста

Неуёмный янычар.

 

Я иду и размышляю

В дискомфорте и тоске,

Может, всё пославши к раю,

Окасториться в Москве?

 

Все извилины мне нафиг

Моссадык заплёл в мозгу,

Позабыл я напрочь траффик

И вот-вот в сердцах сбегу!

 

В самолёт иду в напряге, –

Сядет в Газе невпопад,

С кем сравнить Нетаниягу,

Если спросит Арафат?

 

Это ж сущий терминатор,

Чуть не так — и к палачу...

Я взглянул в иллюминатор:

«Матерь Божья, я лечу!»

 

3. Самолёт

 

Если есть у вас на сердце

По святым местам печаль,

Вам поможет отогреться

Всем известная «Эль-Аль».

 

От российской говорильни

И московской слякотни

Улететь помогут крылья

В субтропические дни.

 

Командир блюдёт до точки

Свой устав и за штурвал

Он ни тёщи, ни сыночка

Даже в мыслях не сажал.

 

Вопреки всему порядку

Не пойдёт он бестолково

Ни на взлёт, ни на посадку

Без диспетчерского слова.

 

Быть не может разговора,

Чтоб стакан настроя для,

Не запутает приборы

Горизонтами земля.

 

Гонят «Боинг» две турбины

С уймой лошадиных сил.

Пожирают те махины

Вместо сена керосин.

 

Если рейс не будет сорван,

Не успеете вздремнуть,

Как в порту Бен-Гуриона

Завершите Вы свой путь.

 

Там висят такие цены,—

Наплевать, что с буквой $,

Можно пивом златопенным

Запастись на отпуск весь.

 

Можно и не торопиться

У жратвой обильных стен,

И пивка хлебнёте с пиццей,

Как простой абориген.

 

Ну, а если вас не гложет

По святым местам печаль,

То ничем вам не поможет

Всем известная «Эль-Аль».

 

Вам не нужен будет опыт

И достоинство внутри,

Сквозь таможенников чтобы

Просочиться в «Дьюти Фри».

 

Тем, кому святые дали

Заменяет утлый сквер,

Остаётся без печали

Керосиниться в Москве.

 

4. Храм Гроба Господня

 

В Храме Гроба Господня полумрак, теснота.

Как всегда, в нём сегодня вкруг святынь суета.

 

У подножья Распятья на Голгофской скале

Скорбно льёт Божья Матерь слёзы горя во мгле.

 

Она светится в плаче, но толпе невдомёк,

Что потерянный мальчик взор иконы привлёк,

 

Что негоже отныне не оставить игру

Из поклонов святыне и падений в миру,

 

Что нельзя не увидеть в стороне от сует

В опечаленном виде Человека Всех Лет.

 

Но, как будто слепые, люди в храме снуют,

На согбенную спину, торопясь, не взглянут.

 

Может быть, Сам Мессия во плоти здесь живой

У колонны массивной обретает покой.

 

Он, нашедший в пределах Храма девственный скит,

В одеяниях белых утомлённый сидит.

 

По духовной пустыне Он не узнанным шёл

Мимо блоков и линий, мимо кафедр и школ.

 

Он ладонью сжал посох, словно силится встать

И уйти от вопросов, возвращающих вспять.

 

Может быть, ждёт Пилата и с собой не в ладу

Отягчён, как когда-то в Гефсиманском саду.

 

Обрамлёны власами бледный Лик и чело.

Он не ведает в Храме никого, ничего.

 

Он не видит, не слышит озабоченных тел.

Ангел, посланный свыше, в Храм ещё не слетел.

 

Он спасением нашим страждет дух укрепить,

Чтобы горькую чашу всю повторно испить.

 

Что ж проходите мимо, не падёте пред Ним?

Вы не видите Нимба, вам не слышится Гимн?

 

После странствий и споров по дорогам веков

Не отряс он с покровов пыли наших грехов.

 

Пусть они невелики, разве легче с того!

Узнаёте пылинки на хитоне Его?

 

Вы спохватитесь после, когда СМИ протрубят,

Что исчез белый ослик у назначенных врат.

 

Только мальчик сегодня, беззащитен и мал,

В Храме Гроба Господня к незнакомцу припал...

 

5. Эйлат

 

В акватории Эйлата

Ни единого пирата

И без пошлины заходят в нашу гавань корабли.

Грузят в трюмы им условно

Медь из копий Соломона,

А на самом деле камни самоцветные земли.

 

В акватории Эйлата

Ни легата, ни Пилата

И никто за контрабанду капитанов не распнёт,

Тех, кто ходят вдоль залива

С неразлучной кружкой пива,

Даже если на таможне попадают в переплёт.

 

В акватории Эйлата

Семь грехов, одна оплата

Для проворных капитанов, кому сказочно везёт.

Только редкий неудачник

Остаётся без заначек,

Если Сцилле и Харибде он в порту не отстегнёт.

 

В акватории Эйлата

Что ни бомж – ума палата,

Их пристанище на пирсе у отеля «Ройял бич».

Они знают капитально

Все уловки капитанов

И по дружбе с них взимают за швартовку магарыч.

 

В акватории Эйлата

Держат крышу два атланта,

Отдыхая по субботам в ресторане «Семь морей»,

Угощают щедро прессу,

Выпивают за Одессу.

А как три звезды зажгутся – словно пули из дверей!

 

В акватории Эйлата

Очень быстрая расплата

Настигает тех, кто пивом в пользу колы пренебрёг.

Потому что кока-колу

Поставляют только в школу,

А все волки-капитаны пьют на суше только грог.

 

Цикл написан в 1997 году

 

Карета

 

Когда зной и трава меня склонят ко сну,

Осень поздняя вытеснит лето.

По глухому просёлку в сосновом лесу

Лошадь пегая тащит карету.

 

Пёс лохматый в породных разводах

Вслед плетётся понуро, без лая,

Нет возницы на козлах дубовых

И карета, как будто, пустая.

 

Стук копыт по промёрзлой земле

Дробным эхом стихает в бору

И, как хрупкое счастье в миру,

Лёд крошится в сухой колее.

 

Что случилось, куда и откуда

Держит путь странный тот экипаж?

Я открою глаза – и в секунду

Пропадает осенний мираж.

 

И другие – июльские звуки

Слух очнувшийся мой полоснут…

Только долго затёкшие руки

Помнят след от верёвочных пут.

 


Поэтическая викторина

Пух тополей

 

Бульвар полуночной Москвы в кольце огней.

Летит, кружит по мостовым пух тополей.

 

Июнь с зелёного ковра берёт разбег,

А я предчувствую февраль, метель и снег.

 

Но безрассудна, как огонь, не вняв пурге,

Трепещет юная ладонь в моей руке.

 

Ей невдомёк, что отлетит пух с тополей,

Что зимний вечер охладит тепло огней.

 

И на ресницах, в полусне ловящих пух,

Слезами таять будет снег февральских вьюг.

 

1972

 

Снова весна

 

Весна была не ранняя, весна была не поздняя.

Она была заранее предсказана и познана.

 

А лето было краткое, рассветы были яркие.

Дни растворялись в патоке, сменяя ночи жаркие.

 

А осень вышла ранняя, нежданная, закланная.

И небо было ранено и облака заплаканы.

 

Зима пришла студёная, тоскливая и снежная.

Природа умудрённая притворно спит поверженной.

 

Весна придёт, наверное, красивою, оправданной.

И потому я верую во всё, что не загадано.

 

Суздаль

 

Что так грустно, сударь Суздаль,

Майский дождик моросит?

Продаётся твоя удаль

Оптом, в розницу, в кредит.

 

За наличные, за чеки,

За валютные гроши…

С полусвета человеки, –

Ни одной живой души.

 

Обойду-ка я сторонкой

Все торговые места.

Не купить в них ни иконки,

Ни нательного креста.

 

Мне значков твоих не надо,

Ты как сказочная весть.

Сердцу русскому отрадно,

Что ты был и, вроде, есть.

 

И во мне мечта другая, –

По ступенькам древним – вверх.

Красоте святого края

Поклониться бы не грех.

 

Да все храмы на запорах,

Колокольни – в кандалах.

На прикрашенных заборах

Расплакаченный аллах.

 

Не печалься, сударь Суздаль,

Русь ещё не умерла

И во славу, не в обузу,

Оживут колокола.

 

Загудят они могуче…

Словно ангелов мечи

Сквозь разорванные тучи

Пробиваются лучи.

 

Май, 1980