Вероника
Шелленберг

Верхняя боковая ближе к небу

Окончание её фамилии – «берг». С немецкого – гора. Вот почему по жизни своей Вероника предпочитает подъёмы, а если шире – преодоления: в устрашающе-веселящей ли Катуни, где единственное «твоё продолженье во времени и в воде» – весло. Или – верхом на дымящемся скакуне, или – в усиливающем разлуку поезде, когда просишь не то проводника, не то отнятого возлюбленного: «Дай мне верхнюю боковую неба вдоль». Или – в Слове как таковом, когда невозможны банальные рифмы и ты сочетаешь: «Автобусе – унесло бы всех!», «Норов – норах», «Не скоро – мирского».

Ритмический рисунок некоторых её стихов своенравен и непредсказуем, как взмахи того же весла в бурной и порожистой воде (взмах – рифма, а может быть, и пропуск оной, потому что взмах излишен – река выносит сама).

И – постоянный поиск ключей: от дома ли («Ключи, потерянные осенью, в весенней луже обнаружатся… И надо же – у самого крыльца»), от доступа к Богу ли, права Его понимать: «Подчиняться внутреннему зову, повороту Твоего ключа…»

Потому что, когда «поворот» происходит, отворяются тайные знания. Например, о том, что «Чуть дальше небес будет ещё земля, /где не мешают друг другу люди и тополя». Или – «Но будет день, распахнутый глубоко /не в будущий, а в первобытный свет…»

Поэтическое ясновидение – не фиксация одностороннего движения Времени, свойственное большинству говорящих стихами, а уловление смены его течения, допустим, в обратную сторону и, вообще, в любую, становящуюся руслом, – одна из характерных черт поэзии Вероники, предназначенной не всем, а только тем, кто «опоздал» за поверхностным потоком человеческой массы:

Не всех впускает Сад, завещанный Господом. Но сие не означает, что пути сюда заказаны для тех, кто сделал этот Сад запущенным. Исполненная внутреннего драматизма поэзия Вероники оставляет надежду для заблудших и завет для преображённых:

Юрий Беликов,
поэт, публицист, член Русского ПЕН-центра,
лауреат общенациональной премии им. Антона Дельвига
«За верность Слову и Отечеству».

Она положила себя к ногам той горы

Открытое сердце у этого поэта. Смелое, не боящееся ни ран, ни слёз. Нет никакого дамства, и всегда в стихотворении объём, всегда видение не с одной, а с нескольких точек. И всегда смена точки – нежданный поворот. В стихотворении «Трое в робах…» одна точка – матери-кобылы, у которых отбивают жеребят:

А другая: на наших глазах повзрослевший, превратившийся в жеребца жеребёнок, почувствовавший вдруг, что «время пришло повзрослеть. Оторваться от материнского молока…»

У Вероники Шелленберг есть ещё одно – главное: чувство родной земли, и конечно, чувство Сибири, причём неважно, что это – Иртыш, Катунь, или Енисей. Способность забыть о своём пупе, и положить себя к ногам горы за тысячу вёрст – Белухи ли, Восточно-Саянской сопки. Ещё подумаешь: с такой способностью к переживанию – а показывать ли ей Байкал, выдержит ли сердце? Ведь не в Байкале дело, а в ней. Ведь столько Сибири уже «вклинилось в самое сердце» – так найдётся ли место на этой «сокровенной, неполной ещё карте мира»? Найдётся.

Знаете, бывает для шика, для размаха сыпанёт поэт далёким названием, каким-нибудь местным словечком, будто отметится. А здесь-то кусок души оставлен, и навсегда.

Михаил Тарковский,
поэт, прозаик, член Союза писателей России,
лауреат Патриаршей литературной премии.