Вениамин
Ащеулов

* * *

Топор остёр,

И всё же топору

Вовек не уподобиться перу.

В расправах буйных

Остриё пера

Порой куда острее топора

Но то, что грубо

Сделано пером,

Я вырубал бы тотчас

Топором.

* * *

Я прошу – не пугайте седых журавлей,

Что в лугах, будто призраки, бродят.

Дайте им надышаться настоем полей,

Нагуляться в кругу-хороводе.

Перед тем, как подняться в туманную стынь,

Пусть купаются в дымчатых росах,

Чтоб мерещился им над безводьем пустынь

Росный блеск наших трав медоносных.

Пусть вдыхают и пьют на родимой земле

Костерков горьковатую роздымь,

Чтоб огнями степными в сырой полумгле

Им казались далёкие звёзды.

Я прошу – не пугайте седых журавлей,

Дайте сил им и духу набраться, –

Чем дороже родная земля и милей,

Тем трудней от неё оторваться.

* * *

О чём солдаты думают в окопах?

О неизбежной смерти? –

                                       Никогда!

О том, что с лиц однажды смоют копоть

И по домам – на долгие года.

Но в их сердцах живут порывы Данко,

И мать-земля настолько дорога,

Что не страшась бросаются на танки

С одной лишь думой –

                                     сокрушить врага!

На войне затишья не бывает…

На войне затишья не бывает.

Бой затих,

Но дело не в пальбе.

Если грохот боя убывает,

Не смолкает ненависть в тебе.

И какое к чёрту там затишье,

Если в сердце боли нет конца,

Если слышишь в тишине застывшей,

Как стучат товарищей сердца!

И огонь в душе не убывает,

Хоть и смолк противник пред тобой.

На войне затишья не бывает, –

В том затишье зреет новый бой.

Горят хлеба

Дрожат хлеба

                    от орудийных вспышек

И шепчут слово страшное:

                                      «Война!»

Горят хлеба.

                  Горят

                          и жарко дышат,

Не понимая,

                 в чём же их вина?

А мы идём туда,

                      где канонада

Вздымает клубы пыли и золы.

Голодные,

              с горящей нивой рядом,

Браним нерасторопные тылы.

А на душе –

                 как тяжеленный камень

От скорбного призыва:

                                «Помоги!»

Колосья обожжёнными руками,

Склонясь, хватают нас

                                за сапоги.

Фронтовая дорога

Избита вся и вся изрыта,

Ты и печалишь, и гневишь.

Ты вся, как после тяжких пыток,

В глубоких шрамах огневых.

Бредём в пыли за ротой – рота,

А ты гудишь, а ты ревёшь.

И, может быть, за поворотом

Ты чьи-то жизни оборвёшь.

Но разве может обессилеть

Живой, над павшими скорбя,

Когда вослед глядит Россия

И ждёт победы от тебя?!

Моя земля

Моя земля – степные тропки,

Широкий тракт и глушь тайги…

Не по тебе ль смешно и робко

Я делал первые шаги?

Ты в озарении рассвета

На мир открыла мне глаза.

Так почему же я за это

Тебе спасибо не сказал?

Ты добротой сердечной грела

Меня в судьбине кочевой.

Когда душа моя горела,

Поила влагой ключевой.

За мной следили, как за сыном,

Твои тревожные глаза.

Так почему же я спасибо

Тебе за это не сказал?

Когда я шёл за грозным валом

Артиллерийского огня,

Ты все удары принимала,

Чтоб отвести их от меня.

И я в победный час России

От счастья плакал и плясал,

А за спасение спасибо

Тебе, как прежде, не сказал.

* * *

Если б жил я в той деревне,

В коей детство протекло,

Пел поныне бы, наверно,

Про домашнее тепло.

Про тоску сверчков запечных,

Про ночную злую мглу.

Про слепых котят беспечных,

Копошащихся в углу.

Про дорожку у порога,

Ту, что мама соткала.

Про туманную дорогу,

Что нас в город увела…

На судьбу я не в обиде,

И тропа моя тверда.

Свет и радость в лучшем виде

Мне дарили города.

Отчего же в час тревоги

Всё твержу я без конца

Ту частушку, что в дороге

Часто слышал от отца:

«Побывал бы я в деревне,

Поглядел бы на котят.

Уезжал – слепыми были,

А теперь поди глядят!»

Я Россию люблю…

Я Россию люблю

От церквей заунывного звона

И до наших, ревущих,

Безумно стремительных дней.

Я друзьям говорю,

Что со мною живут:

«Повезло нам!»

И в чужой стороне,

Как по дому

Тоскую по ней.

Я Россию люблю!

«А она тебя?» –

Кто-нибудь спросит.

Я ответить на это,

Пожалуй, навряд ли смогу.

Просто с детства люблю

Уходить в звездопадную осень

И подолгу стоять одиноко

На сонном лугу.

* * *

Поглядите, бабоньки,

Расцветают яблоньки!

И струится белый дым

Прямо в сердце молодым!

Но, как прежде, нелюдима

И безрадостна вдова.

И от белого от дыма

Ходит кругом голова…

Не печальтесь, бабоньки,

Расцветают яблоньки!

Я родом из сибирской глубины

Я родом из сибирской глубины,

Что как погода, склонна к перемене,

Где на сто вёрст окрест пекли блины

И всей округой стряпали пельмени.

Где, горяча распластанных коней,

Под свист разбушевавшейся метели

На тусклый свет изменчивых огней

Гульмя мои сородичи летели.

Где длинно выли волки по ночам

И где маралы о любви трубили.

И где ходила дрожь по кедрачам,

Когда сибиряки орехи били.

Из ермаковских кряжистых рубак,

Не строил предок мой воздушных башен,

Он был дегтярь, охотник и рыбак,

Отменный гуртовщик и землепашец.

Всем существом безделье не любя

И презирая толстосумов сытых,

Бывало бросит: «Язвило тебя!»

И поразит любого паразита!

Чтоб ярый нрав не вспыхнул, как пожар,

За ним следили власти глазом строгим,

И на прицеле гнев его держа,

По всей Сибири строили остроги.

Он за двоих сражался на войне

И на судьбу свою не обижался,

Наверно, потому, что в глубине

Он силою от ссыльных заряжался.

И самым сильным был его заряд –

К свободе необузданная тяга.

И над тайгой пылавшая заря

Ему не раз казалась ратным стягом.

Здесь и поныне в сердце берегут

Набатный гуд, когда тайга гудела,

Когда в чащобах русский и якут

Сражались насмерть за святое дело.

И эту память гордую храня,

Как и тогда, года былые, рядом

Они в горниле дыма и огня

В бессмертье шли, ложась под

                                           Сталинградом.

Растёт Сибирь сегодня ввысь и вширь,

По-богатырски расправляя плечи.

И если я произношу «Сибирь»,

Я чувствую, что сам я богатырь

И что бессмертьем в жизни обеспечен!

* * *

Мне муза славы не сулила,

Когда мандат вручала свой.

Она мне сердце опалила

Своею вспышкой грозовой.

Со мной жила одной судьбою

И у походного костра

Не раз склонялась надо мною,

Как милосердная сестра.

Она была скупой на плату

И лёгких крыльев не дала,

Зато нелёгкий путь солдата

В стих, как в обойму, вогнала.

* * *

Легко бывает в жизни дважды, –

Когда в преддверии пути,

В твоей груди пылает жажда

Всё испытать, познать пройти.

И ты, мечтою окрылённый,

Готов рвануться в синеву,

Дабы до цели отдалённой

Путь сократить свой наяву.

И лёгкость есть ещё другая.

Вершина.

             Стая облаков.

А позади – тропа крутая

С обрывами твоих шагов.

Там и сомненья, и тревоги

Не раз кружили над тобой.

Пытался ветер сбить с дороги,

Тянули глыбы за собой.

Но что минувшие печали,

Коль за плечами – два крыла!

И, видя гордый взгляд орла,

Ты снова счастлив, как в начале!

* * *

Человек живёт ожиданием –

Всяк по-разному, всяк по-разному,

В расставании ждёт свидания,

Ночью тёмною – солнца ясного.

Но одно роднит в этом случае

Дальновидного и заблудшего:

Оба в жизни ждут только лучшего,

И никто не ждёт в жизни худшего.

И вот я опять под Москвою…

И вот я опять под Москвою,

Где жаром дышали бои,

Где насмерть стояли герои –

Друзья боевые мои.

Где воинский долг и присяга

В набат обращали слова:

«Ни шагу назад, ни полшага,

За нами – Москва!»

Под плитами дремлют солдаты,

Вдыхая степной аромат.

И, верно, им снятся раскаты

Боёв, что над ними гремят.

А может, им снятся победы

И в ярких огнях города.

И люди, что едут и едут

Со всех континентов сюда.

Хоть сердцу легко от причастья

К боям, что ушли далеко,

Но кровью добытое счастье

Живущим нести нелегко,

Где воинский долг и присяга

В набат обращали слова:

«Ни шагу назад, ни полшага,

За нами – Москва!»

Стихи о моём друге

Разгулялась в садах

Листопадная вьюга,

Затуманились плёсы

Холодной реки.

Сердце вновь потянулось

К хорошему другу,

От которого нет

ни единой строки.

Верно, в сотый уж раз

Письма друга читаю

И причины молчанья

Понять не могу.

Вот письмо из Москвы –

«На Алтай вылетаю…»

Вот письмо из Ташкента –

«Уходим в тайгу…»

И ещё… И обрыв…

Значит, что-то неладно –

Не о том ли тревожно

Гудят провода?

Может, где затерялся

Во тьме непроглядной?..

Люди, дайте мне знать,

Если с другом – беда!

Впрочем, этого делать

Пожалуй, не стоит.

Просто надо немного ещё

Подождать,

Потому, что я знаю –

Своею бедою

Никогда он не станет

Других утруждать.

Значит, где-то сидит в тупике,

Не иначе.

Иль не ладится поиск

В таёжном краю.

Такова уж натура –

Лишь после удачи

Оглашать всенародно

Победу свою.

* * *

Ты ворвалась в пальто распахнутом,

Как ветра свежая струя.

Снегами талыми запахла

Глухая комнатка моя.

Вдохнула ты и свет и радость

В мой неуют, в мой шаткий быт.

Ты разметала все преграды

Былых сомнений и обид.

В глазах метнулись птицы синие,

Как будто даль их позвала.

И под окном берёзка в инее

Вдруг вешним цветом зацвела.

Человек во чистом поле

Человек во чистом поле,

Человек во чистом поле,

Человек во чистом поле

Одиношенек-один.

Он в своих поступках волен,

Он в своих проступках волен,

Он собой вполне доволен, –

Потому, как господин, –

Господин своих дерзаний,

Господин своих терзаний,

Никаких не указаний,

Ни угроз со стороны.

Где он будет жить – в Казани

Или, может быть в Рязани,

Иль кому-то в наказанье –

В лучшем городе страны?

Но внимательно взгляните,

Но внимательно взгляните,

Но внимательно взгляните

На идущего его, –

И невидимые нити,

И невидимые нити,

Как от солнца свет в зените, –

Так и нити от него.

Эта тянется из дома,

Эта в новый день ведома,

Ну а эта, как истома,

Тянет в прошлые года.

Эта – в даль, а эта – в выси,

Эта – к дьяволу навысел,

И, выходит, он – зависим,

От вселенной – вот беда!

Ну а вдуматься – беда ли,

Ну а вдуматься – беда ли,

Где, скажите, вы видали,

Чтоб отсутствовала власть –

Власть разлук и власть свиданий,

Власть упрёков, назиданий, –

Оборвётся власть страданий –

Значит, жизнь оборвалась!

* * *

Я сегодня готов заплакать,

Но не выжмешь и капли слёз.

За окном – голубая слякоть

И рыданье намокших лоз.

Под унылую эту песню

Вспомнил вновь я свою весну.

Но её не вернуть, хоть тресни,

И хоть тресни, нельзя уснуть.

Не скрипят, как бывало, двери,

В доме – мёртвая – тишина.

Но мне хочется снова верить,

Что придёт в этот час Она.

Скинет плащ.

                   Тихо сядет рядом.

И во власти сплетённых рук

Я упьюсь ненасытным ядом

Сладких пыток, страстей и мук.

И в любовно-угарном плене

Я прочувствую вновь весну.

Расцелую её колени

И в коленях усну.

Жаворонок

В полях над пахотой весенней,

Где труд людской – как благодать,

Он, высь прозванивая пеньем,

Поднялся так, что не видать.

И меж землёй и поднебесьем

Сучит, сучит живую нить,

Как добрый знак того, что песню

И труд нельзя разъединить.

* * *

В душе росло и хмурилось ненастье,

Похоже за тобой брела беда.

Но вышел в степь, распахнутую настежь,

И от беды – ни тени, ни следа.

Поля прозрачной дымкою синели,

Чуть колыхнулась рожь – за валом вал,

И колоски заманчиво звенели,

Как будто струны гуслей тихо пели

И звали за далёкий перевал.

* * *

Л…

А я-то думал из желанья

Испить пленительный обман,

Метнулась ты пугливой ланью

В сверхфантастический роман.

Там были рыцари и замки,

И голубые паруса.

В том царстве в роли куртизанки

Жила ты целых полчаса.

Земное на волшебном фоне

Казалось блёклым и пустым.

Ещё лишь миг – и ты на троне

Под ореолом золотым.

И вдруг надрыв.

                      И сердце сжалось.

И складки боли средь бровей.

И в душу мне вползает жалость

От горькой выдумки твоей.

И понял я: твоя морока –

Сплошная ломка бытия.

Где безнадёжно одинока

Душа греховная твоя.

* * *

Я просыпаюсь утром и гляжу

На сад, слегка снежком запорошённый,

Гляжу и от былого отрешённый,

Я в новом всё былое нахожу.

И эта белизна и чистота

Меня уводят в прожитые годы.

На время исчезают все невзгоды.

И даль, – как свежесть белого листа.

И вот ложится первая строка…

О чём она? –

                  О том, что снег искрится,

И жизнь, как полосатая тигрица,

Спружинилась для нового броска.

Верный признак

Я в суеверия не верю,

Мне суеверья – трын-травой,

Но есть такое суеверье,

Что будто признак роковой.

Однажды что-то дорогое,

Что в тайниках души носил

И от чего не знал покоя,

Ты вдруг пред кем-то разгласил.

И как потом клубку не виться

И как не биться – всё равно

Тобой задуманному сбыться

Уже вовек не суждено.

Я не фанатик и не мистик,

Мне суеверья – трын-травой,

Я в книге жизни каждый листик

Наполнил истиной живой.

А в этот признак слепо верю,

Как верю в правду простаков,

И под замком держу все двери

Своих душевных тайников.