* * *
Не думаю, что космос рухнет,
Пока мы здесь сосём коньяк,
На тесной подмосковной кухне,
Горящей ночью, как маяк.
И раньше было выпивали –
Крепка громада бытия.
О ком мы нынче вспоминали –
Тот вспомнит нас ли? Нет, едва ли.
Мы не враги. Мы не друзья.
Июль не баловал и выцвел,
Лежит полночным полотном.
Гроза в пути, и зреет выстрел
Над нашим крохотным окном.
Но всё пьянее, всё счастливей –
Мы знаем: здесь, на этаже
Мир устоит.
И смоет ливень
И пыль, и тяжесть на душе.
* * *
Липкостью апельсина и жаждой
Ты вожделеешь лето жадно
И громыхающим небом полдня
Чарку свою стременную полнишь,
Дышишь прохладой пустого слова,
В лужах потехой звенишь босого,
Имя июнево пьёшь устами,
Зная: когда-нибудь он настанет.
Слова
Не одобряла жена, не любила
друзей его и родню.
И гостеприимство нерастраченное копилось.
Пылился чешский фарфор.
И вот стал без жены.
Поехал в деревню, в отцовский дом.
Сколотил длинный стол.
Выкосил двор. Купил барана.
И всех-всех позвал.
Приехали.
И школьные, и армейские,
Братья и сестры,
И племянники...
«Хорошо-то как»
«Гляди, собрал»
«А звезды какие»
«Гитара где»
И хвалили, и радовались, и приезжать обещали
каждый год,
и больше не приехали.
Да и привычно стало:
дела ведь, работа,
соседи, огород...
А вот приходит новогоднее время.
Спокойно, тихо. Даже хорошо.
Но за четыре дня
ни одного слова ведь не произнёс.
* * *
Печенье раскрошится. Вспомнится о тебе –
Человеке-луче... Макаешь его в какао.
Говорить о любви теперь мне имеет право
Только Элвис. И верится, хоть убей.
Мы не виделись лето. И накануне дня
Моего рождения жизнь поменяет ритмы.
И возникнут уже другие мужские рифмы,
Те, которые нас не будут обременять.
Уходи же, воспоминание, раскрошись.
Столько времени перепортили сожаленья.
Я не буду себе выдумывать настроенья.
Просто утро. Просто печенье. И просто жизнь.
* * *
Мои мёртвые
смотрят на меня из рам
со второй полки.
Иногда я говорю с ними,
они отвечают
всегда спокойно.
Иногда они приходят, чтобы побыть.
Пёс нервничает, прячется за диван.
Большой и могучий,
спина вздымается над углом.
Я зову его: «Не бойся, милый!
Это всё свои, родные.
Чужие бы не пришли».
Мы говорим, но больше молчим друг с другом.
И всё самое главное
в этой долгой
живой
тишине.
Дельфинарий
Мальчик смотрел в окно на фундамент. Рабочие двигались неспешно, но основательно. Теперь это уже не разговоры. Скоро всё будет по-настоящему. «Как странно, – думал мальчик. – Дельфины будут моими соседями. Здесь будут очереди, дети со всего города будут приезжать. И, может, из деревень. И неужели я не пойду? Конечно, пойду. Не выдержу. В первый же день, как откроют.
Ужасно думать про это. Зачем они его строят!..
Эй, вы! Перестаньте! Идите домой! Нам не нужен дельфинарий! Дельфинам тут не место!
Они ведь должны жить в море... А не в корыте среди города... Им здесь будет плохо...
Я видел дельфина в море, он плыл быстрей нашего теплохода. Он был такой весёлый. А эти будут грустные. Я уверен.
Я, конечно, пойду. И, наверно, выберу одного – своего любимого. И из-за него стану ходить ещё и ещё. Ночью я буду, засыпая, думать о нём: как ты там, сосед? Уютно тебе в корыте? А во сне ты не тонешь? Вот бы тебе в море. Как там хорошо и просторно. Вот бы нам вместе оказаться там».
* * *
Там, где жила-была когда-то,
Осталась будто я сама.
Стоят отрядом, как солдаты,
Мои прекрасные дома:
Вот Братск, дающий без расчёта
И ждущий: только позови,
Вот Волга, знавшая о чём-то,
Но не нашедшая любви,
И Енисей был вслед за Волгой,
Отвергнувший моё тепло,
И полюбившее надолго
Меня таёжное село,
Москва, принявшая, как дочку,
Безмерная в своих дарах,
Зовущая поставить точку
В её домах, в её дворах.
Родитель
Воспитание жизнью, бедами и снегами,
И делами – пустыми и сложными оригами,
И друзьями, становящимися врагами,
Всеми нашими оправданиями и долгами.
Воспитание правдой, чувствованием, болью,
Разрушающей и спасающей нас любовью,
Смертной тенью, жмущейся к изголовью,
Разливающейся повсюду больною кровью.
Он воспитывает, калеча и поучая,
Замечаем мы это или не замечаем,
Только мир беспощаден, трепетен и печален,
И лишь кажется нескончаем.
Мы – младенцы с надеждой заполучить ответы.
Не помогут нам школы и университеты:
Там не выдадут главного, даже не полсекрета.
И лишь только родитель знает, зачем всё это.
Песня
Разворачиваю фотоплёнку,
И чёрные окошки
Говорят, каким разным
Может быть моё лицо.
Я могу быть сыном.
Я могу быть братом.
Я могу быть отцом.
Я могу быть мужем.
Но когда же я буду собой?
Приходя к кому-то,
Я смотрюсь в чужие зеркала,
И везде я разный.
Только у меня в доме
нет своего зеркала.
Я могу быть врагом.
Я могу быть другом.
Я могу быть рабом.
Я могу быть богом.
Но когда же я буду собой?
Знаю – где-то река,
Текущая по кругу.
Приехать бы к ней,
Снять рубашку и джинсы
И войти, и смотреть
На кружащую воду.
И тогда, может быть...
может быть...
Балкон
В доме напротив на балконе камин,
стол и кресла, красивые занавески.
Вечером хозяйка выходит посидеть,
зажигает разноцветные лампы.
Я не подглядываю, мне интересно,
как живут люди в этой стране.
У меня дома на балконе коробки,
санки, велосипед, сушилка для белья.
Вот где эта женщина сушит бельё?
Что-то они знают – эти люди,
чего не знаем мы.
Я плыву
То ли это мозжечок,
то ли мышечная память,
но море здесь такое,
что тело запоминает его,
и потом, выходя на берег,
я всё ещё качаюсь на волнах, плыву.
Поднимаясь по лестнице,
я плыву.
Отправляясь на ужин,
плыву.
Садясь в автобус,
я плыву.
Летя в самолёте,
плыву.
Приходя на работу,
я плыву.
Лёжа в постели,
плыву.
Скоро тело забудет, но пока
море со мной.
Есть
ещё дней
пара
* * *
Пять птиц, летящих в сторону заката:
сила моя – самая большекрылая, первой летит, всех держит;
молодость моя – юркая самая, лёгкая, вперёд рвётся;
радость моя – песни поёт, кружится;
храбрость моя – стальным спокойствием стянута;
боль моя – изранена вся, так и норовит отстать.
Не отставай, милая, поспеши за всеми.
© Варвара Юшманова, 2021-2021.
© 45-я параллель, 2021.